— Все-таки сжигать свой дом нельзя, — заметил Самарин.
— Наивность, Раух! Мы же с вами юристы и знаем: истина одна, а ее толкований множество, и наша задача, отбросив ошибочное, установить то, единственное. Так вот, у меня толкование, например, такое: представьте себе, что вожди Германии продали свои души дьяволу и за это обрели неограниченные возможности делать все что угодно во благо немецкого народа... — Говоря это, Осипов внимательно смотрел на Самарина и, не услышав с его стороны ни согласия, ни возражения, повторил подчеркнуто: — Во бла-го, Раух!
Поворот был столь неожиданным, что Самарин всерьез задумался, что на это ответить.
— Признаться, вы огорошили меня, — растерянно произнес он.
— Почему же? — как-то недоверчиво удивился Осипов. — Не надо о своих вождях думать примитивно и тем более плохо, — сказал Осипов с абсолютно непонятной интонацией, только в глазах у него блеснула искорка иронии.
— Я думаю, — засмеялся Самарин, — такая концепция может быть подтверждена только победой Германии, то есть достижением всех благ, которые обещаны немцам.
— А в ином случае она несостоятельна? — мгновенно спросил Осипов, и на лице его отразилось какое-то охотничье оживление, даже азарт.
— О каком же благе можно будет тогда говорить? — ответил Самарин с наивно искренним непониманием.
— Но ведь и Фаусту, Раух, тоже не удалось совершить прокламированные им благодеяния! — Осипов непонятно рассмеялся и сказал: — Боюсь, что мы и вдвоем не решим этой головоломки.
А обеда между тем не получилось — официант по просьбе Осипова убрал со стола недоеденный суп, потом жаркое и принес мороженое и кофе. Осипов поковырял ложечкой мороженое и сказал угрюмо:
— А дела у нас с вами дрянь.
— Что там случилось на какой-то Курской дуге? — осторожно спросил Самарин.
— Откуда вы знаете это название — Курская дуга? — Осипов пристально смотрел на него, удивленно подняв брови.
— Мне сказал это мой компаньон по коммерции, он — из местных.
— Он слушает Москву, Раух. Как бы он не подвел вас. — Осипов молча выпил кофе. — Ну а на этой чертовой дуге немецкую армию постигло новое большое несчастье. Знаете, что страшно? Мы стали привыкать к несчастьям. И будто не понимаем, что может из них сложиться. Делаем вид, будто ничего особенного не случилось, продолжаем действовать по шаблону, а значит, опасно для себя.
— Но вы-то все понимаете?
— Я, Раух, не очень крупное начальство, мне чаще приходится произносить: «Слушаюсь, сделаю». Впрочем, может, это и к лучшему.
— В каком смысле... к лучшему?
— Чин меньше, и ответственность меньше, — ответил Осипов с задумчивой усмешкой
Они помолчали.
— После встреч с вами на душе у меня все больше тревоги, — тихо проговорил Самарин.
— За что тревоги? — с непонятной злостью спросил Осипов.
— В первую голову, за Германию, конечно. И за свою судьбу тоже.
— А что вам лично может грозить? Германия и проигравшая войну останется, и вы будете продолжать свои коммерческие дела. Два-то человека в Германии останутся. — Осипов внезапно умолк и, помолчав немного, сказал: — А пока что вы и я выбросили на ветер деньги за обед — ничего не ели, а главное — аппетит пропал.
Самарин, не притронувшийся к кофе, сказал:
— Я бы выпил чаю.
— О, нет, Раух. Ресторанный чай — помои. Вы же знаете — настоящий чай у меня. Давайте рассчитываться.
— Знаю я ваш чай, — усмехнулся Самарин.
Домой шли пешком. Погода была по-прежнему рябая, и тени от туч перебегали через пустынную улицу.
— Вы заметили, что, кроме нас, в ресторане никого не было? А ведь воскресенье... — говорил Осипов. — То, что наших нет, — понятно. Но почему не гуляют местные?
— Вы же сами сказали, что латышам не позавидуешь... в смысле языкознания.
— Думаете, сидят по домам и учат русский язык?
Самарин промолчал.
— Я часто вспоминаю зиму сорок первого, — продолжал Осипов. — Сплошной рождественский праздник. Переполненные рестораны. На улицах бродят веселые компании. Работалось весело, удачливо!..
— Я в ту зиму был еще дома, в Гамбурге. Там тоже царило приподнятое настроение. Отец был полон планов в отношении торговли на Востоке. На Рождество подарил мне золотые часы. — Самарин показал эти часы на руке: — Тут на крышке он выгравировал: «Твое счастливое время впереди».
— А мой в это время уже ничего не соображал. Я перед отъездом сюда навестил его в больнице. Он только смотрел на меня испуганными глазами, и губы его вздрагивали, будто он силился что-то мне сказать, А может, он все понимал и хотел мне оказать, что... — Осипов умолк и после долгой паузы произнес: — Плохо, Раух, очень плохо...
Самарин молчал. Думал, что это настроение Осипова весьма кстати и во время атаки оно должно сработать.
Как и прошлый раз, они сидели на кухне, и снова Осипов заварил душистый чай для Самарина, а себе поставил бутылку водки:
— Вот теперь я, кажется, напьюсь...
— И опять вам станет неинтересен разговор с трезвым. А мне с вами хоть и нелегко, но всегда интересно и даже полезно.
— Чем полезно? — вяло поинтересовался Осипов.
— Вы меня с опасных высот ничегонезнания сбрасываете на землю,
— Кто бы сбросил с этих высот и меня, — угрюмо проговорил Осипов и осушил половину стакана водки.
— Вы — и не знаете? Не поверю.
— О собственном будущем — ни-че-го... — Осипов долил в стакан водки до краев.
Нужно было помешать ему пить, но сделать это можно было только одним способом — ускорить начало атаки.
— По-моему, и для вас главное — остаться в живых, — сказал Самарин. — А так как вы все-таки не на фронте...
— Я могу расстаться с жизнью и после войны, — перебил Осипов.
— Как это так? Не понимаю.
— Все очень просто, Раух. Меня не пощадят мои соотечественники — русские. Я-то всю войну готовлю и засылаю к ним в тыл своих агентов не за елочными украшениями. Русские уже давно объявили нашу службу преступной и подлежащей суду.
Вперед, Самарин.
— Да боже мой! В вашей службе заняты, наверное, тысячи людей! Даже у русских судей не хватит! — весело возражает Самарин.
— Нет, Раух! Я у них на особом счету. Судя по всему, добрая половина моих агентов попалась или сама сдалась русским, и уж они-то, будьте уверены, спасая свои шкуры, ярко живописали мой портрет. Они же знают меня по имени и даже в лицо.
— Вы умрете от тщеславия! — рассмеялся Самарин.
— Я сказал правду, Раух.
Начинай, Самарин.
— Вы помните своего агента... Сергея Борщова? Кодовое имя Рыцарь? — спрашивает Самарин.
