Нога ужасно ныла, заглушая малейшие мысли, и я впервые в жизни стал пить водку прямо из горла. После первого глотка меня чуть не стошнило – водка была теплой, к тому же весьма смахивала на разбавленный спирт. Но с каждым новым глотком она становилась менее противной, и, самое главное, боль в ноге постепенно затихала. Голова понемногу начинала варить.
Итак, номер газеты я смог добыть. Мне даже удалось убить гулу. Но есть несколько непонятных моментов. Когда я нейтрализовал Обухова-Шеста в своей общаге, мама читала по телефону одно стихотворение. Для нейтрализации Сони я прочитал совершенно другое. И первое, и второе подействовали, по крайней мере, гулу во время их чтения перестали на меня нападать. Но остается непонятным, какая между этими двумя стихами связь? И какой смысл было искать этот номер газеты с этим стихом, если можно было бы запомнить, скажем, первое стихотворение, произнесенное мамой? Стоп! У этих стихов есть общее – первое читала мама, второе, предположительно, моя мама написала. Но ведь эти стихи совершенно не похожи на заклинания. Обычное рифмоплетство, не более. И тем не менее, они действуют. Может, все зависит не от самих стихов, а от автора, который их сочинил?
Возле моих ног села Аделаида и стала тихонько скулить.
– Ада, ну заткнись хоть на минуту, – мы как-то быстро сблизились с собакой, хотя еще чуть больше часа назад она кидалась на меня, порываясь прорваться через калитку.
Мама, мама, мама. Откуда она вообще узнала про этих гулу, и самое главное, научилась писать стихи, которые могут противодействовать им? Да, я замечал, что моя мама увлечена гороскопами, картами, гаданиями, но все это не выходило за рамки разумного… Аделаида вдруг резко перестала выть и, подняв уши, повернула голову в сторону двери. Я тоже прислушался. Мне показалось, что тихо скрипнула калитка. Поднявшись с дивана, я от боли тут же плюхнулся обратно. Кто бы там ни был, я убежать не смогу.
– Ада, иди сюда, – я притянул собаку за шею к себе и вместе с ней сполз за спинку дивана, прижавшись к стене комнаты.
– Соня, дура набитая! Ты средь бела дня на дворе тело оставила! – это был сердитый голос Обуховой, которая, судя по одышке, втаскивала убитого Соней старика в дом. – Иди помоги мне!
Но Соня, по известным причинам, помочь Обуховой не могла.
Обухова еще какое-то время кряхтела и ругалась, все время зазывая Соню, пока я не услышал ее сдавленный крик:
– Соня! Сонечка! Девочка моя!
Обухова обнаружила в большой комнате обезглавленное тело гулу и начала причитать, но тут же смолкла. Видимо, догадалась, что убийца ее Сонечки может быть все еще в доме.
– Витя! Витенька! Ты здесь? – как-то сразу Обухова решила, что убить ее «девочку» мог только я. – Ты здесь, маленький?
Обухова заглянула в комнату, в которой я прятался вместе с собакой, и остановилась на пороге, внимательно озираясь вокруг.
У меня учащенно забилось сердце, хотя я и уговаривал себя, что она всего лишь пожилая женщина, а раз я даже с Соней справился, то с этой теткой и подавно получится. Но стало все равно страшно, и я теперь больше всего боялся, чтобы Аделаида не стала лаять. Почему-то чувствовалось, что Обухова сможет справиться с нами обоими.
– Сука! Ублюдок! – Обухова стала грязно ругаться, и у меня отлегло от сердца – судя по всему, она решила, что меня здесь уже нет. – Соня! Сонечка моя! Нет тебя больше, ушла от нас! – Обухова стала плакать, одновременно шурша целлофановыми пакетами, но через несколько минут в доме наступила резкая тишина. Я даже подумал, не учуяла ли она мое присутствие. А через несколько секунд раздался сухой голос Обуховой: – Он был в доме редактора. Сони больше нет – это Лесков. Нам надо спешить.
Я снова услышал целлофановое шуршание, а затем громко хлопнула входная дверь. Обухова вышла из дому.
Я просидел еще некоторое время за диваном, крепко прижавшись к Аделаиде, и только затем, натянув штаны, осмелился выбраться в соседнюю комнату. Мне сразу стала понятна причина шуршания целлофанового пакета – Обухова зачем-то забрала с собою голову Сони, а ее тело перевернула на спину и сложила руки на груди крестом. Зрелище было жутким, и я быстрее проследовал к входной двери. Но и тут меня ждал очередной труп – на этот раз хозяина дома. Обухова втащила Владлена Григорьевича на веранду и бросила поперек двери, а потому выйти на улицу нельзя было иначе, как переступив через его труп.
Стараясь не глядеть вниз, я с трудом закинул израненную ногу и тут же услышал за своей спиной продолжительное у-у-у-у. Собака вновь завыла, увидев тело своего хозяина.
– Ада, успокойся. Он все равно был старый, – наконец, перешагнув труп, я очутился на пороге полуоткрытой двери, – Все пес, не скучай.
– У-у-у-у-у! – на этот раз Аделаида завыла так громко, что я не решился сразу же закрыть за собой дверь. Таким воем она всю улицу поднимет.
– Ада, я не могу тебя взять с собой. Во-первых, мне негде ночевать. Во-вторых, мне нечем тебя кормить. В-третьих, я не люблю собак, а ты как раз собака. Понимаешь? – этим разговором над трупом хозяина собаки я скорее уговаривал себя, чем Аделаиду.
Но пес по-прежнему выл не переставая.
– Ладно, пес с тобой! Можешь идти со мной, если хочешь сдохнуть молодой. Только заткнись!
К моему удивлению, собака тут же перестала выть и, с легкостью перепрыгнув через своего бывшего хозяина, оказалась со мною на улице.
Выйдя из калитки, я повернул обратно в сторону парка и не спеша захромал к дому Федченко. Идти было очень тяжело, и, попадись мне сейчас гулу, милиция или военный патруль, я бы даже не пытался убежать. Просто уже не было сил. Аделаида, понурив голову, шла рядом.
Было начало шестого. Через шесть часов должен настать последний день моей жизни.
Глава 53
ДРУГОЙ МАКС
21 апреля. Пятница
– Ты Максим? – из только что выехавшего из-за поворота милицейского «уазика» высунулась голова старшего лейтенанта.
– Д-да, – я хотел сказать «нет», но от страха сказал наоборот.
– Не волнуйся, с мамкой все в порядке. Не знаешь, кто это мог быть?
– П-понятия не имею, – меня все еще трясло, я вообще с трудом соображал, что происходит.
– Ладно, давай к нам в машину, нужно будет твои показания записать в райотделе. Мать в курсе.
Только сейчас я стал соображать, о каких показаниях идет речь. Я находился недалеко от дома Федченко, и милиция была уже в курсе домашнего погрома. Пока я возвращался от дома главреда, я совсем уже забыл, что умудрился натворить, и теперь, по собственной глупости попался милиции.
– Может, давайте уже завтра утром? Мать надо успокоить.
– Макс, давай садись. Твоя мать будет спокойна, когда мы поймаем этих выродков, – старлей широко открыл заднюю дверь «уазика», тем самым показывая, что препираться бесполезно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
