— Разве это так плохо? — спросила я. — Не для тех, кого убивают, а для других? Для городских парней, играющих в мужество в лесах?
— Само по себе это не плохо. Просто леса не предназначены для этого.
— Не думаю, что когда-либо пойму все это, — безнадежно заявила я. — И не думаю, что когда-нибудь научусь жить по законам дикой природы.
Впервые в разговор вступил Риз Кармоди. Он обладал приятным голосом — низким, сухим и лишь слегка невнятным из-за выпитого виски. У него также была приятная улыбка.
— Может быть, ты и не поймешь, — сказал он. — Возможно, это и не имеет значения. Но имеет значение то, что ты сознаешь, почему это нужно нам. Почему это должно существовать. Почему кто-то должен стараться, чтобы все продолжалось. Я думаю, со временем ты поймешь. Это абсолют, последняя абсолютная истина, которая осталась у нас. Мы не привыкли иметь дело с абсолютами — поэтому вначале тебе так трудно. Но мы все уверены, что ты придешь к пониманию. С самого начала мы увидели в тебе то, что потом подтвердил Том. Ты обладаешь неким свойством абсолютности. Потенциалом величайших обязательств. Ты способна полностью отдаваться делу и чувствовать ответственность за него.
— Тогда почему я не могу почувствовать это? — безутешно спросила я, оглядывая лица мужчин. — Я не чувствую ничего подобного.
— Вы доберетесь и до этого, — заверил Скретч, не открывая глаз. Его улыбка была невыразимо мягкой, хотя он и казался очень усталым. — Доберетесь, когда перестанете бояться. Только страх лежит на вашем пути. Мы-то поможем вам.
— А кто-нибудь в округе знает, что… вы верите во все это? Что вы исполняете ритуалы? — спросила я.
— Может, и знают, но не все. Далеко не все, что теперь известно тебе, — ответил Том. — Хотя, возможно, Клэй и имеет какое-то представление. Он знает о лесах столько же, сколько и мы, но он никогда не участвовал в ритуалах. Зачем беспокоить людей по этому поводу? Они просто сочтут, что мы сумасшедшие. Я имею в виду по-настоящему сумасшедшие, а не просто чокнутые. Большинство из них видят во мне сейчас именно чокнутого. Тогда наша свобода окажется в опасности. Пэт уже кое-что знает, вот и забрала у меня мальчиков. Это оружие она держит у меня над головой как дамоклов меч. Я сделал величайшую ошибку в отношении моей бывшей жены. Я решил, что она одна из тех… кто поймет. Мне кажется, если бы она смогла, она засадила бы меня под замок. Возможно, так же поступили бы и многие другие, если бы узнали, что есть что. Поэтому у меня есть другая жизнь, которая проходит в реальном мире, на людях. Это не притворство. Я получаю от нее черт-те сколько удовольствия. Я уже говорил тебе об этом. Я люблю литературу. Люблю Юг. Мне нравится преподавать. Я люблю своих друзей, и мне нравятся почти все люди. Люблю заниматься сексом, есть, пить, рассказывать истории, читать, слушать музыку. Люблю все, что способно сделать мое тело и способны постичь мои ум и сердце. Но некоторые вещи и некоторых людей я ненавижу, а о некоторых сожалею, и это тоже хорошо. Все это приносит мне удовольствие, и все это нормально. Думаю, что я схожу за вполне обычного человека, как и всякий другой. Думаю, так можно сказать обо всех нас.
Со стороны Скретча послышалось тихое, скрипучее хихиканье. Том повернулся к старику и спросил:
— А что в этом такого смешного, старый дурак?
— Вот уж хочется мне знать, что бы подумали мисс Пэт, мисс Кэролайн да мисс Мигги, кабы увидели нас в лесу голыми, как сойки, полосатыми от крови да еще пляшущими вокруг мертвого оленя, — просипел Скретч.
— Нас бы взяли за задницы и усадили за решетку, — широко усмехнулся Том.
— Им бы пошло на пользу, если бы они посмотрели на это, — невозмутимо продолжал Скретч. — Сдается мне, мы выглядим не так потешно, как они, когда бегают этой своей трусцой туда-сюда по улицам, да еще в коротких штанах.
— Скретч может постичь самые глубокие, таинственные и мистические стороны лесной жизни, но смысл бега трусцой будет всегда ускользать от него, — объяснил Том.
— Если Скретч… шаман, то кто же вы, остальные? — спросила я. — Пехотинцы?
— Я — да, — ответил Том. — Именно пехотинец, простой солдат. Кто-то же должен убирать мусор после того, как пройдет караван.
— Наиболее вероятно, что Том будет следующим шаманом, — заметил Риз Кармоди глухим мягким голосом. — Никто из нас не обладает такой глубиной мировоззрения, как он. Нам бы очень этого хотелось, но — увы. Ведь это дар, ему нельзя научиться. Мартин — наш историк, наверно, так лучше всего сказать. Наш знаток „парламентской" практики. Он следит, чтобы мы выполняли все правильно, он — наивысший авторитет среди нас в вопросах, касающихся формы, этикета, академических знаний. Бесценный человек.
— А ты кто? — где-то подспудно я чувствовала безумие своих слов и в то же время — сильнейшее любопытство.
— Думаю, что я — consigliore.[86] Я — мост, связывающий нас с реальным миром. Я слежу за тем, чтобы мы жили по его законам, когда это возможно, и использую те знания юриста, какими обладаю, когда нам требуется выработать тактику, чтобы выступить против внешнего мира. Роберт Дюваль[87] в „Крестном отце" делал это лучше меня, но в основном я посредник.
— Против кого же вам приходится выступать там, во внешнем мире, как вы говорите, я хочу сказать, от кого вы защищаете леса, воды и все остальное? От охотников? Браконьеров?
— Иногда и так, — ответил Риз, — но в основном от завода „Биг Сильвер" — наших дружественных соседей-бомбопроизводителей. Теперь браконьеры не очень-то вредят нашим лесам. Но завод — явная и постоянная опасность.
Темный, запутанный, давнишний страх, который я впервые ощутила в день пикника у конюшен Пэт Дэбни, вновь нахлынул на меня, обжигая горло. Неистовый, одноклеточный страх за Хилари звучал доминирующей нотой, но в глубине моего существа клубилась ярость, чувство, что меня предали, и какое-то безнадежное осознание опасности. Сквозь шум страха я почти слышала голос моей матери: „Безопасности не существует. Опасайся всего".
— Мне говорили, что опасности нет, — заметила я холодным жестким голосом. — Все, кому я доверяла в городе, говорили мне об этом. Тиш и Чарли, Картер… Они сидели на солнышке, улыбались мне и Хилари и твердили, что все это не опасно. „Ты даже не заметишь, что завод здесь, под боком", — так они утверждали.
— Не думаю, что „Биг Сильвер" опасен, — сказал Риз. — Я всерьез уверен, что бояться нечего. Все известные мне анализы дают отрицательный результат. Но потенциал вреда от завода огромен, стоит только произойти малейшему нарушению в эксплуатации. Ведь буквально все вспомогательные атомные заводы в стране, за исключением нашего, допускали вопиющие нарушения. С тех пор как Закон о свободе информации открыл замки Департамента по энергии и секретные папки гражданских подрядчиков, дела, всплывшие на свет, оказались просто ужасающими. Несчастные случаи, о которых умалчивали, халатность, даже преступные нарушения в обращении с отходами в некоторых случаях, низкий и средний уровень опасности отходов, зарытых в ямах без обкладки или в протекающих контейнерах, загрязнение воздуха и грунтовых вод являются скорее правилом, нежели исключением, ну, еще уклонение от обнародования и откровенные сокрытия… Как раз сейчас ФБР расследует уголовное дело Роки Флэтса в Денвере. Несколько реакторов и даже целые заводы были закрыты, потому что находятся в ужасающем состоянии. Ты знаешь о Три-Майл-Айленде и Лав Кэнел, но на других предприятиях дела в таком же плохом состоянии, а то и хуже, а о них никто и не слышал до последнего времени, даже Департамент по энергии. Одному Богу известно, о скольких нарушениях мы еще не знаем. В стране есть такие загрязненные районы, что их уже никогда нельзя будет использовать. У некоторых элементов, содержащихся в радиоактивных отходах, продолжительность только полураспада измеряется тысячами и тысячами лет. Эти районы были официально признаны „пожертвованными" зонами и закрыты. Пожертвованная зона! Самый безобразный термин, какой я когда-либо слышал.
