Когда он открыл нам дверь, я был поражен. Две недели назад я покинул его и уехал домой. За это время он похудел по меньшей мере На пятнадцать фунтов и постарел на десять лет. Кожа у него приобрела какой-то синеватый оттенок, на лице заметно проступили скулы, а волосы припорошило сединой.
Тень прежнего Дональда делала над собой очевидные усилия, чтобы приветливо встретить нас.
– Заходите, – пригласил он. – Я теперь живу в столовой. Вы что-нибудь выпьете?
– Было бы чудесно, дорогой, – сразу же согласилась Мейзи.
Дональд взглянул на нее запавшими глазами и увидел толстую добродушную даму с покрытой лаком прической и в дорогом костюме. Ее внешний вид находился где-то на границе между вульгарностью и изысканностью. Может, изысканности было чуть больше.
Он подал мне знак, чтобы я разлил напитки, словно ему это было не под силу, и пригласил Мейзи сесть. В столовой произошла перестановка – сюда перенесли большой ковер, кресло из солярия и пару столиков из спален. Мы все уселись возле одного из них. Я хотел записать ответы на свои вопросы. Дональд равнодушным взглядом проследил, как я достал ручку и записную книжку.
– Дон, – обратился я к нему, – послушай, что нам расскажет Мейзи.
– Ладно.
Мейзи обошлась без лишних слов. А когда она рассказала о том, как покупала в Австралии Маннинга, Дональд даже поднял голову и перевел на меня взгляд, в котором впервые мелькнул интерес. Мейзи замолчала, а в комнате на какое-то время повисла тишина.
– Итак, – сказал я наконец, – оба вы ездили в Австралию, оба приобрели Маннинга и вскоре после возвращения оба ваших дома были ограблены.
– Удивительное совпадение, – произнес Дональд, но он имел в виду только совпадение, и ничего больше. – И вы приехали из такой дали только для того, чтобы рассказать о нем?
– Я хотел проведать тебя.
– О, со мной все в порядке. Очень мило с твоей стороны, Чарльз. Все хорошо…
Даже Мейзи, которая совсем не знала Дона, видела, что не все хорошо.
– Где ты купил свою картину, Дон? Ты помнишь адрес?
– Кажется… да, в Мельбурне. В отеле «Хилтон». Напротив крикетной площадки.
Я засомневался. Хотя в отелях действительно часто продают картины местных художников, Маннинг там редкость.
– Нас встретил парень, – добавил он, – занес картину в номер. Из галереи, где мы увидели ее впервые.
– Какой галереи?
Он с трудом вспомнил:
– Изобразительных искусств, кажется.
– Может, название было на корешке чека? Он отрицательно покачал головой.
– Нет. Фирма по продаже вина, с которой я имел дело, заплатила за меня, а я, вернувшись домой, переслал чек в их контору, находящуюся здесь, в Англии.
– Какая именно фирма?
– «Монга Вайнъярдз Пропрайетари лимитед», представительство в Аделаиде и Мельбурне.
Я все записал.
– А что было нарисовано на картине? Опиши ее.
– «Выход на старт», типичный Маннинг, – устало ответил Дональд.
– Моя картина такая же, – проговорила удивленная Мейзи. – Длинный ряд жокеев в яркой форме на фоне потемневшего неба.
– На моей было три лошади, – сказал Дон, – и…
– На моей картине на самом ближнем жокее был пурпурный камзол и зеленая шапочка, – перебила она. – И, может быть, вы подумаете, что я глупая, но это одна из причин, по которой я ее купила: когда-то мы с Арчи мечтали купить лошадь и выставлять ее на скачках, а для жокея выбрали пурпурный и зеленый цвета, если ни у кого еще таких нет.
– Дон?! – обратился я к нему.
– М-м… Трое гнедых идут кентером, вероятно, еще перед забегом… в профиль. Один спереди, двое позади, слегка налагаются друг на друга. На жокеях яркая форма, точно не помню цветов. Белая ограда ипподрома и много слепящего неба…
– Какой размер полотна?
– Не очень большой. – Он задумался. – По рамке – двадцать четыре на восемнадцать.
– А ваша, Мейзи?
– Вроде бы немного меньше, дорогой.
– Послушай, – сказал Дон, – зачем тебе?
– Хочу убедиться, что больше никаких совпадений.
Он посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Когда мы ехали сюда, – продолжал я, – Мейзи поведала мне обо всем, что касается покупки картины. Не мог бы и ты рассказать, как купил свою? Может быть, ты специально разыскивал Маннинга?
Дональд утомленно провел рукой по лицу. Он явно не желал создавать себе лишние заботы и отвечать на пустые вопросы.
– Пожалуйста, Дон! – попросил я снова.
– Ох… Нет, у меня вообще не было намерения что-нибудь покупать. Мы просто зашли в галерею. Ходили по залам и в одном из них наткнулись на картину Маннинга. Мы долго рассматривали ее и разговорились с женщиной, стоявшей рядом. Она сказала, что неподалеку, в маленькой коммерческой галерее, выставлена на продажу картина кисти Маннинга и ее стоит посмотреть, так она хороша. У нас было свободное время, и мы, конечно, пошли… У Мейзи даже челюсть отвисла.
– Однако же, дорогой, с нами – со мной и моей невесткой – все было точно так же, хотя и не в Мельбурне, а в Сиднейской галерее. У них там висит очаровательная картина «Перед бурей», мы стояли и любовались, и тут подошел какой-то мужчина, присоединился к нам…
– Послушай-ка, Чарльз, надеюсь, ты не пойдешь в полицию? Потому что я… Я не знаю… смогу ли я выдержать новые вопросы…
Тут я заметил, что Дональд совсем измотан, как бывает с больным человеком, которого насмерть заговорили здоровые посетители.
– Нет, не пойду, – сказал я.
– Тогда… какое это все имеет значение?
Тем временем Мейзи допила свой джин и, чересчур весело улыбаясь, спросила:
– Где тут комната для девочек, дорогой? – С этими словами она скрылась в прихожей.
Дональд сказал:
– Я не могу ни на чем сосредоточиться. Извини, Чарльз, но я ничего не могу… пока Регина… не похоронена…
Время не заглушило боль, пребывание Регины в секции специального рефрижератора лишало его последних сил, день и ночь он думал только об этом. Мне стало известно, что тела убитых людей таким образом могут сохраняться до полугода, а то и больше, если дело не закрыто.
Он внезапно вышел через открытую дверь в холл. Я отправился за ним. Он пересек холл, отворил дверь гостиной и переступил порог. Я вошел следом.
В гостиной до сих пор находились только обтянутые мебельным ситцем диванчики и стулья, ровной шеренгой стоявшие вдоль стены. Натертый пол блестел. В комнате было холодно, она выглядела нежилой.
Он остановился перед пустым камином и стал смотреть на портрет Регины моей работы.
– В основном я сижу здесь, с нею, – начал он. – Только здесь я чувствую себя сносно. – Он подошел к одному из кресел и сел напротив портрета. – Чарльз, вы с Мейзи не обидитесь, если я не стану вас провожать? Я что-то ужасно утомился…
– Не беспокойся, мы сами! Ты себя побереги.
Пустые слова. Было видно, что на себя ему совершенно наплевать.
– Со мной все в порядке, – сказал он.
Возле двери я оглянулся. Он сидел, уставившись на портрет Регины. Не знаю, стоило ли мне вообще рисовать ее.
Я решил заехать к соседке Дональда, которая сразу после несчастья, случившегося с ним, предлагала ему пристанище у себя. Но именно теперь как никогда кузену требовалась помощь. Миссис соседка с сочувствием выслушала меня и покачала головой.
– Конечно, я понимаю, что ему необходимо общество и его нужно выгнать из дому, но только он не согласится. Я пробовала несколько раз, заходила к нему. И кроме меня у него побывали и другие соседи. А он твердит, что у него все в порядке и никому не позволяет помогать себе.
На обратном пути Мейзи молчала добрый час, что было для нее своеобразным рекордом.
Миля за милей она сосредоточенно вела машину и наконец заговорила:
– Нам не нужно было его беспокоить. По крайней мере, не так скоро после…
«Три недели», – подумал я.
Да, всего три недели. Дональду, наверное, казалось, что минуло три нескончаемых месяца. За три недели такой боли можно прожить целую жизнь.
– Я отправляюсь в Австралию, – заявил я.
– Вы очень привязаны к нему, дорогой?
Привязан?.. Немного не то слово, но, в конце концов, оно, может быть, и очень точное…
– Он на восемь лет старше меня, но мы всегда с ним ладили. – Я задумался, припоминая. – Мы вместе росли. Наши матери были сестрами. Они часто ездили друг к другу и брали нас с собой. И он всегда был терпелив с малышом, постоянно крутившимся у него под ногами.
– Он выглядит очень больным, дорогой.
– Да.
Следующие десять миль мы проехали молча, а потом она спросила:
– Вы убеждены, что не следует обращаться в полицию? Я имею в виду картины. Ведь вы считаете, что они как-то связаны с ограблениями. Верно, дорогой? А полиции гораздо проще докопаться, чем вам…
– Проще, Мейзи, – согласился я. – Но как я могу им сказать? Вы же видели Дональда, он просто не выдержит новых вопросов. Что же касается вас, то дело не ограничится выплатой штрафа за провоз контрабанды. Ваше имя возьмут на заметку, ваш багаж таможня будет трясти, как только вы отправитесь за границу. К чему такие осложнения и унижения?! В наши дни не стоит попадать в черный список, выбраться из него будет непросто.
