— Неа.
— Хочешь? Это фантастика. Прикольные книжки. Могу дать.
— Ладно, в другой раз. Надо бежать уже, а то пистон вставят.
— Юльку не упусти, клёвая девчонка, я б и сам, — подначиваю его я, — но меня Наташка грохнет тогда.
— А, да, в натуре, — хохочет Трыня. — Она прям на тебя конкретно глаз положила. Это сразу видно. Ну а чё, так-то она красивая, ну и…
— Я тебе Юлькин телефон достану, — обещаю я. — А дальше ты уж сам. Не теряйся.
В школу я прихожу вовремя. Наташка своего добилась, теперь мы не опаздываем. Прилежные ученики.
— Ты во сколько встаёшь? — спрашивает она по пути.
— В шесть.
— В шесть? — удивляется она. — Так рано? И не можешь вовремя выйти? Ты ванну принимаешь что ли и еду на неделю вперёд готовишь?
— Да, делаю там разное.
— Разное? — смеётся она. — Ну да, за это время можно много всего разного наделать.
Вообще-то, много времени уходит на зарядку. С сегодняшнего дня, помимо растяжки, я начинаю включать и силовой блок. Нужно ещё и с собакой погулять, и позавтракать, и душ принять. Короче, узнаешь, если когда-нибудь женишь меня на себе.
На перемене я подхожу к Витьку.
— Вить, слушай, два вопроса. Первый и не вопрос, а утверждение. Усилок ты забабахал просто огонь, пушка и конец света. Реально, ты очень крутой самоделкин, вот прям очень крутой.
Он лоснится, как блин от удовольствия. Но, что есть, то есть, я говорю то, что действительно думаю.
— И второе. Юлька ещё у тебя тусуется или домой вернулась?
— Домой, а чё?
— Узнай её телефон, пожалуйста. Помнишь, на днюхе у меня Андрюха был? Короче, он запал на неё а телефон не спросил, протормозил. Оке?
— А? Ну ладно. Я так не помню, но на следующей перемене спрошу. А чё ей сказать? Для тебя?
— Скажи для Андрюхи, но без телефона не возвращайся, понял? Не говори, что для меня.
Он лыбится:
— Ну ладно, чё, попробую.
Пока мы с ним болтаем, десять минут перемены заканчиваются, как всегда звонком, неотвратимым и беспощадным. Мы торопимся в кабинет математики и встречаемся с Крикуновым, идущим нам навстречу.
— Брагин! — говорит он недовольно. — Тебя где носит?
— В смысле, Андрей Михайлович? Вот же я.
— Пошли, я тебя с урока снимаю.
— Как это? У нас подготовка к контрольной, меня Марьяша к экзамену потом не допустит. Мне нельзя пропускать.
— Допустит, не переживай. Я уже договорился. Пошли со мной. Давай быстро!
Мы идём, практически бежим по коридору. Впереди по курсу из мужского туалета выходит Ширяй, но увидев нас, ныряет обратно. Когда мы проносимся мимо, из туалета тянет табачным дымом.
— Курят, подлецы, — констатирует Крикунов, но шагает дальше.
— Да что случилось, если даже пресечение курения отступает для вас на второй план, Андрей Михайлович?
— Опаздываем, вот что случилось! — недовольно отвечает он.
— Куда?! Куда опаздываем?
— Куда-куда, коту под муда! — в сердцах выдаёт он. — В горком опаздываем. Шевели уже поршнями своими.
— А вы знаете толк в обсценной лексике, — подкалываю его я.
— Поумничай ещё.
— Но в горком же мы ещё только через две недели собирались. Поменяли график что ли? Что за пожар?
— Собирались, но мне позвонили и сказали срочно доставить тебя на бюро. Вот прямо сейчас. Давай, пока идём рассказывай.
— На бюро?
— На бюро горкома. Чего ты натворил? Говори, паразит. Если меня из-за тебя взгреют, я тебе не завидую. Понял? Говори сам, чтоб я придумать успел, что соврать.
— Может меня похвалить хотят.
— Хватит придуриваться, давай, признавайся. Соображай, откуда могли накапать? Из ментовки? К тебе тут недавно милиционер приходил. Из-за этого? Выбрали его секретарём, а он уголовник без пяти минут. Проворонили. Прохлопали. Твою мать. Ну, смотри! Если из-за тебя мне зарубят перевод в райком, амба тебе. Ни капли не шучу. Понимаешь ты меня? Говорят, у тебя с Каховским конфликт был. Да?
— Ну ё-моё, Андрей Михайлович! Вы-то откуда знаете? Вам-то сплетни не к лицу слушать. Вы же комсомольский вожак.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Вожак — это ты. Но если из обкома капнули, что ты…
— Ну почему? — перебиваю я. — Что сразу про плохое думать? Вот увидите, всё хорошо будет. Я пятой точкой чувствую.
— Я тебе эту точку лично распинаю, если мне в райком путь закроют. Понял ты меня?
— Дался вам этот райком, — усмехаюсь я. — Что там хорошего? То ли дело в школе работать. Интереснее ведь.
— Убью, Брагин!
— Ну где, вы ходите?! — набрасывается на нас солидный и уверенный дядечка в очках, когда мы забегаем в большое здание на Красной, неподалёку от рынка.
Сразу видно, аппаратчик. Строгий, собранный, сосредоточенный.
— Ирина Викторовна уже дважды о вас спрашивала, — журит он нас. — Проходите скорее. Верхнюю одежду в гардероб сдайте. Да скорее же! Ну, честное слово, товарищи!
— Ирина Викторовна — это кто? — спрашиваю я у Крикунова.
— Вот ты, комсорг школы, — качает он головой. — Убил бы. Вообще-то это первый секретарь горкома. Позорник ты, Брагин.
— Да я после травмы. Тут помню, тут не помню. Не верите?
— Иди давай, доцент.
— А доцент тупой…
Мы входим в просторный кабинет. Крикунов замирает в дверях, но поняв, что никто не обращает на него внимания, проходит дальше и я за ним. Мы присаживаемся за длинный стол, во главе которого на приличном расстоянии от нас восседает писаная красавица и, должно быть, стерва, каких мало.
Это и есть Ирина Викторовна, судя по всему. Она одета в строгий серый костюм. Однозначно импортный, причём явно импорт пришёл не из соцлагеря. Белая блуза едва сдерживает напор сочных и жизнелюбивых прелестей.
У неё длинные, объёмные и волнистые волосы, русые, слегка золотистые. И лицо Афродиты. Мне не видно всю фигуру, поскольку она сидит за столом, но фантазия помогает мне дорисовать всё, что нужно. В общем, она меня впечатляет. На вид ей лет тридцать. Слишком молодая для меня. Хо-хо.
Позади Ирины Викторовны стоит красное знамя, как призыв к лучшим чувствам или священный символ и знак причастности к ордену. Из угла с деревянной полированной тумбы на нас взирает белый каменный бюст вождя пролетариата. За трибуной из такого же полированного дерева стоит мужик в костюме и читает по бумажке:
— Таким образом, комсомольские организации промышленных предприятий города играют важнейшую роль в выполнении поставленных на пленуме задач и целей. Они являются надёжной и незыблемой основой для эффективного и своевременного выполнения плана намеченных мероприятий по претворению решений восемнадцатого съезда ВЛКСМ и…
Брр… Я всматриваюсь в лица участников заседания. Я действительно единственный, кто не может понять, о чём идёт речь?
— Губарев, — прерывает выступающего Ирина. — Достаточно уже словоблудить! По-моему, вашим выступлениям недостаёт конкретики. Давайте уже голосовать. Пожалуйста, кто за предложение Губарева, то есть за расширение комиссии культурных и спортивных мероприятий, прошу голосовать.
Все поднимают руки. Я тоже поднимаю. Для хохмы, разумеется, полагая, что никто этого не заметит, но красавица с русыми волосами замечает.
— Вот это правильно, вот это по-комсомольски. Нужно сразу включаться в работу. Что же, друзья, хочу представить вам секретаря комитета школьной комсомольской организации шестьдесят второй школы Егора Брагина.
Ого. Вот это честь. Крикунов пихает меня в бок, вставай мол, и я неохотно поднимаюсь.
— Вот он, посмотрите на него. Под его руководством школьная комсомольская организация добилась победы в олимпийском смотре школ города. Вот вы знали об этом, товарищ Губарев?
Товарищ Губарев ничего не знал об этом, впрочем, так же, как и я. Я с недоумением смотрю на Крикунова, но он только кивает и улыбается.
— И это не единственное достижение Егора, — продолжает Ирина Викторовна. — Сегодня я разговаривала с товарищами из горкома партии и они сообщили мне, что Егор лично помог милиции раскрыть преступление и предотвратил расхищение социалистической собственности на крупную сумму. И выступил с пламенной речью перед сотрудниками предприятия, где всё это и происходило.
