— Прорыв? Можно поподробнее?
— Если бы ты был светлым или провидцем, я бы могла выдать тебе целый учебник, в котором описаны все известные прорывы всех ступеней. Почти всех. Последние четыре мы в расчёт не берём. А так как ты ноль, то тебе придётся узнать всё самому. Такой способности как у тебя, я никогда не видела. Вряд ли тебе кто-то сможет помочь с развитием…
— Пока далеко не ушли, назови все ступени.
— Блин, ты вообще ничего не помнишь? — отрицательно мотаю головой. — Ох, ладно… Первым идёт неофит, затем ученик, претендент, наставник, одарённый, мастер, эксперт, предвестник и полубог. В нашей академии учат вплоть до четвёртой ступени. При особых условиях можно попытаться сдать экзамен на пятую. Но таких людей единицы. Большинство не может получить даже третью.
— А почему? В чём сложность?
— Я хоть и куратор, но уже начинаю уставить от объяснения основ…
— Будь добра, расскажи всё как есть.
— Примерно четыре столетия назад тогдашние алхимики смогли создать зелье, которое способно пробудить Дар. Последний передаётся вместе с генами. Сейчас есть методы, позволяющие уже через час после появления ребёнка на свет определить, есть у него этот самый Дар. Но если пробудить его в раннем возрасте, то тело банально не выдержит.
— Пока всё понятно.
— Каждая новая ступень будет даваться тяжелее, и это не пустые слова. В среднем экзамен на наставника сдают девять из десяти студентов, но решается выпить зелье только каждый четвёртый.
— А что делают остальные?
— Продолжают самосовершенствоваться, готовить тело. Ведь если оно не выдержит, ты умрёшь от разрыва сосудов и внутренних органов. Ни один целитель не сможет тебя вылечить.
— Ох, как же много я забыл… Чувствую себя слепым котёнком, — неприкрыто вру. — А что грозит декану, если вскроется правда?
— Его снимут с должности и отправят в тюрьму, — с толикой надежды в голосе отвечает Анжелика.
— И брат никак не поможет?
— Нет, судебная система работает как часы: никаких снисхождений. Конечно, законы для крепостных и аристократов отличаются, но каждый обязан им следовать.
— Хм… Вырисовывается кое-какой план. Рядом с квартирой есть уличные телефоны?
— Они на каждом шагу.
— Это хорошо, но я не знаю номер отца…
— Оператор сможет тебя соединить, не переживай.
— Тогда нужно найти телефон в паре километров от квартиры и постараться не попасть под камеры. Поедем дворами.
— Коля, где ты всего этого набрался?
— Жизнь научила.
— Ты же ещё ребёнок… — парирует куратор.
— Внешность бывает обманчива, — на моём лице появляется ехидная улыбка.
В суровую жопу я попал, однако, но оттого появился азарт и желание жить. Именно жить, а не выживать! Опыт «вставания с колен» у меня уже есть, и если удастся решить вопрос с Громовыми, то начнётся тотальная экспансия.
А если я смогу создавать стволы, которые не будут исчезать, то держите меня семеро… Этот мир не готов к моему дару, спасибо Кузнецу за это. Совершенно не готов.
Кстати, да, викинг просил спасти мир, и, похоже, я понял, в чём проблема. Нужно уточнить у Анжелики.
— Слушай, а появление разломов возможно остановить? — спрашиваю я.
— Учёные работают над этим, но пока безрезультатно. Поговаривают, если частота их появления продолжит нарастать, то уже лет через десять-двадцать мы не сможем отбиваться. Есть совсем поехавшие товарищи, которые предсказывают появление разлома шестой категории. Но это байка для особо впечатлительных.
— Будем надеяться, что так оно и есть.
Мы сворачиваем с магистрали и едем по узкой улочке. Тусклые фонари освещают новенький тротуар. И здесь плитку каждый месяц перекладывают?
— А ты тоже из богатой семьи?
— Нет, я свободный человек, — с грустью в голосе отвечает Анжелика. — Но всё лучше, чем быть крепостной.
— А чем крепостной отличается от свободного человека?
— Я могу жить где захочу, работать, где и кем захочу, в общем, могу делать почти всё. А раз у меня есть Дар, то для меня открыты двери нашей академии.
— То есть, крепостной делает то, что ему скажут?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Без особого разрешения они не могут покидать город, за которым закреплены. Учатся и работают там, где скажет хозяин.
— А если у такого человека появляется дар?
— Такого не бывает.
— Как это? Гены, все дела ведь…
— После создания зелья мироустройство сильно изменилось. Некогда сильные стали слабыми и наоборот. Поэтому сейчас у крепостных не рождаются дети с даром. Да и смертность среди их детей поражает. При родах выживают только два из трёх.
— Странно…
— Многие рождаются уже мёртвыми. Хороших медиков на всех не хватает, — гордо заявляет Анжелика.
— Смотрю, ты недолюбливаешь крепостных?
— А за что их любить? Они рождаются, работают, умирают. Вот собственно и всё зачем они нужны.
— Воздержусь от комментариев, — сжимаю челюсть, чтобы не сболтнуть лишнего.
Мои родители тоже были своего рода «крепостными»… Мама работала на двух работах, папа на трёх, и всё это ради того, чтобы обеспечить более-менее комфортную жизнь для нас с Марком.
Мы могли себе позволить раз в год слетать в Турцию, была у нас даже поддержанная «Камри» и трёхкомнатная квартира. Но этом изыски заканчивались.
Я подозреваю, что именно три работы и свели моего отца в могилу — он просто перегорел. Ну а мама уже не смогла пережить его смерть. Мы с братом, конечно, пытались поддержать её и помочь, но всё было тщетно. Она умерла через полгода от остановки сердца.
Так мы с Марком и стали никому не нужными сиротами. Мама и сама была из детдома, а родители отца погибли в аварии, когда ему было двадцать семь.
Что ни говори, но смерть буквально преследовала нашу семью. И в итоге она победила. Костлявая сука…
Но ничего, теперь я знаю, что жизнь бессмысленна. А значит, нужно оторваться по полной! Неясно, что там возомнили о себе эти боги, но я всё для себя решил.
Мой мир был куда более суровым и жестоким, особенно в девяностые. Поэтому мне как-то даже жаль всяких «ниндзя» с сюрикэнами, ведь они даже не догадываются, с кем связались. Я из такой жопы выбирался, которая им и не снилась.
Пусть считают меня «ребёнком», как сказала Анжелика, я их вые*у и высушу, опомниться не успеют. Тоже мне, сильные мира сего…
Мы вновь выезжаем на шестиполосную дрогу. У меня назревает логичный вопрос:
— А зачем такая ширина дороги, раз машин не так много?
— Первая полоса для автобусов и свободных людей. Вторая для аристократов, третья для светлых и других экстренных служб.
— Даже тут разделение на классы…
— Чему ты так удивляешься?
— Не обращай внимания.
Мы подъезжаем к перекрёстку и останавливаемся — горит красный. Я с интересом заглядываю в окна первого этажа: люди живут ровно так, как и в моём мире. Никаких излишеств, старые холодильники, потрёпанные стены — всё как у всех.
Раньше я к таким людям не испытывал никакого сочувствия, ведь они сами выбрали эту жизнь. Никто не спорит, что в моей России можно было заработать только двумя способами: украсть или своровать. Либо то, чем зарабатывал я — незаконной деятельностью, что проносила хороший доход.
Но вот смотрю я на этих бедняг и понимаю, что у них нет даже намёка на свободу выбора. Не факт, что они её эффективно реализуют, но всё же лучше, когда она есть. А тут тотальная безнадёга и безысходность, и серые стены многоэтажек тому только подтверждение.
Загорается зелёный, мы сворачиваем налево. Я всё ещё размышляю о социальном неравенстве и вспоминаю прошлую жизнь. Погружаюсь в океан собственных мыслей так, что не вытащишь.
— Коля, смотри! — едва не кричит Анжелика. — Это же ты!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Она показывает на электронный рекламный щит, с которого на нас смотрит моя физиономия. Там я весь в крови и с выражением лица, будто собираюсь съесть младенца на глазах матери…
— Чё там написано?.. — щурюсь, чтобы разглядеть.
— Разыскивается массовый убийца, награда за информацию о местонахождении: один миллион рублей, — зачитывает Анжелика.
