не попасть под его обаяние даже сейчас. Он сидит сейчас передо мной, поет романсы на немецком, вспоминает войну и свою работу в Германии. И глаза сияют, как будто ему 17, а не 87.
– Виталий Викторович, Вы ушли на фронт в 15 лет. Неужели Ваши родители, а отец был генералом, не пытались Вас остановить?
– Мама сама написала отцу письмо, в котором просила помочь мне. Я к тому времени уже дважды убегал из дома на фронт, но меня ловили и возвращали. Отец помог, меня взяли. Он сам прошел не одну войну. Был даже в чапаевской дивизии. Так что благодаря отцу меня зачислили в танковое подразделение. Я сразу попал на Курскую битву, но на относительно спокойный участок. Мы занимались эвакуацией и ремонтом подбитых танков. Тогда на передовой я был всего несколько раз, так что особого геройства мне, еще мальчишке, проявить не удалось.
Ева Меркачева с Виталием Коротковым и Георгием Санниковым в Пресс-бюро СВР
– А что поразило Вас на войне?
– Меня потрясали смерти не в бою, а из-за болезни или по случайности. Однажды на моих глазах погиб мой самый близкий друг. Он прыгнул в окоп, неловко держа автомат. И оружие выстрелило прямо ему в голову. Друг умер мгновенно. А я стоял, будто парализованный от ужаса и горя…
Вы меня лучше спросите о чем-то хорошем.
– Конечно… Как Вы праздновали День Победы? Уж этот день точно для Вас был полным радостных мгновений.
– 9 мая 1945 года я был в Хабаровске. Наш выпуск из танкового училища направили на 2‑й Дальневосточный фронт. Полдня мы провели на улицах. Гуляли, целовались, обнимались. А потом в гостинице офицерской – неловко вспоминать, но что было, то было, – напились. Что пили? Водку, конечно.
– Ваше имя есть на Рейхстаге. Вы дошли до Берлина?
– Тут целая история была. До Берлина я не дошел, но так хотелось увидеть Рейхстаг! И тут мне дали направление на службу в Австрию, в Центральную группу войск. Дорога пролегала через Берлин.
1 января 1946 года с трудом нашел дорогу к Рейхстагу, потому что даже наименований улиц не было. Кругом царила разруха: битый кирпич, остатки домов…
Возле Рейхстага был довольно большой оживленный рынок. Видел я там американских солдат, которые торговали сигаретами, и немцев, которые пытались продать самое разное барахло, чтобы, наоборот, купить эти сигареты. Меня все это мало интересовало. А вот у Рейхстага я провел несколько часов. Долго читал надписи, фамилии… И не мог удержаться – сам начертал свое имя. Вечером я нашел забегаловку, заказал пиво, и сидел, слушал немецкую речь. Тогда я еще и сам даже думать не мог, что скоро вернусь в Берлин.
– Ваши друзья-разведчики рассказывают историю про некую Анну Ивановну, благодаря которой якобы Вы пошли в разведку. Это байка?
– Нет! Все правда. Это было в 1951 году, когда я уже заканчивал институт. К нам пришла симпатичная женщина, позвала меня на беседу. Она не представилась, была улыбчива и дружелюбна. Она дала заполнить мне анкету. Такая толстая-толстая анкета была. Меня заинтересовало: откуда вообще эта дама? Женщина ничего не говорит. Тогда я стал искать, кто анкету печатал. Смотрю, на последней странице указано – Министерство иностранных дел. Я подумал: неужто МИД? Я тогда не знал, что разведка называлась Комитетом информации при МИД. Потом была еще одна встреча. Загадочная незнакомка сказала: «У Вас будет комиссия по распределению, и когда Вас спросят, куда Вы идете, скажите: к Анне Ивановне». Я спрашиваю: «А кто такая Анна Ивановна? Вы? А что за работа?» Она в ответ только улыбалась: «Вас ждет интереснейшая жизнь». Так и оказалось!
– Почему выбрали именно Вас?
– Не знаю. Не думаю, что я чем-то отличался от своих сверстников. Учился я хорошо. А то, что я фронтовик, – так половина в нашей группе воевали.
В общем, вызвали меня на Старую площадь, в здание ЦК КПСС. Я был не один, нас там собралось много парней. Огромная комната, посредине стол и стул. За ним сидел мужчина. Ты подходишь, он спрашивает: кто такой? Называешь себя. И он после этого: «Решением ЦК КПСС Вы направляетесь на работу в разведку. Есть возражения?». Ну какие могут быть возражения?
Виталий Коротков
Я представления не имел по-настоящему, что такое разведка. Моя семья никакого отношения не имела к спецслужбам. И тут началась для меня совершенно другая жизнь: тайнопись, микрофильмирование… Вскоре меня послали в Австрию, а потом в Германию.
– Было внутреннее сопротивление, когда узнали, что Вас отправляют в Германию? Все-таки Вы воевали, на Ваших глазах немцы убили столько Ваших товарищей…
– Нет, не было. Было бы глупо и неправильно судить народ, простых немцев, за то, что сделал Гитлер. Кроме того, разведчик не выбирает, куда ему ехать.
– Немецкий язык Вы выучили еще в годы войны?
– Нет. Когда я добрался до Берлина в 1946‑м, то знал всего десяток слов по-немецки. В институте я потом учил язык, но знания все равно были примитивны. А вот уже в разведшколе началась серьезная подготовка. Группа была всего из двух человек – меня и моего товарища. Перед нами поставили задачу за 10 месяцев освоить курс пяти семестров иностранного вуза. Мы освоили. Занимались немецким ежедневно по 4 часа. Кроме этого много читал, пел романсы Шуберта. До сих пор все слова помню. Хотите послушать? (Поет романс.)
– Ого! У Вас прекрасный баритон! О чем песня? О чем-то хорошем?
– Ну, естественно! О весне, о цветах, о том, как все распускается и цветет. А еще мы хорошие революционные песни пели на немецком. Так я язык и выучил.
– А под прикрытием какой легенды работали? Уж не певца ли романсов?
– Было много легенд. (Смеется.) Я был стажером сначала аппарата верховного комиссара, а потом посольства в Австрии. Позже я выступал как корреспондент армейской газеты, как студент юридического факультета немецкого университета – и на самом деле занимался пару семестров. Одно время был представителем издательства литературы на иностранных языках. Но всегда выступал как представитель СССР, то есть не скрывал, что я русский.
– Знаю, что Вы в совершенстве владеете разведывательным искусством. Это прирожденное или Вас научили каким-то особым секретам?
– Нас учили оперативной работе, а вот как устанавливать контакт – здесь многое зависит от твоих индивидуальных особенностей. Правил не было. Никаких психологических трюков, гипнотических приемов – ничего такого. Это я Вам точно говорю. Но каждый разведчик должен был найти тот самый
