Время шло, а они всё говорили и говорили. Кристина продолжала рассказывать графу множество историй, весёлых и печальных. Он заворожённо слушал её, и ему казалось, что это прекрасный сон, от которого не хочется просыпаться.
Вечерело. Посетители парка стримились покинуть его малолюдные участки и шли по направлению к центральной аллее, где их уже ждали многочисленные ресторанчики и большая сцена под открытым небом. Кристина и Вениамин наоборот наслаждались природой вдали от людей. Они брели по плиточной дорожке, вдоль которой были высажены кусты великолепных роз.
— Розу то я могу тебе сорвать? — спросил Вениамин. — Эти цветы надеюсь не занесены в Красную Книгу?
— Эти нет, — засмеялась девушка, решив, что её приятель шутит.
— Какие тебе больше нравятся? Смотри: здесь есть жёлтые, красные, белые.
— Как ты хорошо различаешь цвета в темноте, — удивилась девушка.
— У меня острое зрение, — уклончиво ответил граф. — Вот та роза на самом верху! Она блестит белизной, как твоя душа…
У изумлению Кристины граф голыми руками схватил шипастый ствол и, наклонив его, оторвал стебель с крупным цветком. Колючки вонзились ему в руку и он поморщился.
— Боже мой! Там же шипы! — заволновалась Кристина.
Вениамин отломал на стебле все до единого шипы.
— Теперь эта роза тебя не уколет, — он протянул Кристине цветок.
— Но ты-то весь изранен! — воскликнула девушка и поспешно достала из своей сумки платок. Она взяла руку графа, чтобы вытереть капли крови, выступающие в местах, где кожу проткнули шипы розы. Вениамин обрадовался, что уже стемнело и его спутница не видит какого цвета его кровь. Кристина подняла на нового приятеля удивлённый взгляд и встревоженным голосом произнесла:
— У тебя безумно холодные руки! Ты замёрз и молчишь. Видимо мы загулялись уже. Домой пора.
Кристина засеменила по дорожке, стуча каблучками. Граф послушно последовал за ней, промокая ранки на правой руке ажурным платком.
Через минут сорок они дошли до дома Кристины.
— Я настаиваю на том, чтобы ты поднялся ко мне домой и попил горячий чай, — и я тебе дам что-нибудь из отцовской одежды, ведь ночью станет ещё холоднее, а тебе ещё домой возвращаться. Где кстати твой дом? Далеко?
— Далеко, — вздохнул граф, — и есть ли он у меня теперь вообще…
— Вижу, тебе есть о чём горевать, но только не в этот чудный вечер. Пойдём.
Вениамин сомневался. Но идти ему и в самом деле было некуда. В квартиру Власова он возвращаться не хотел.
— Хорошо, я пойду с тобой, — согласился граф.
Они поднялись в лифте на пятый этаж, и Вениамин забеспокоился.
— А твои родители не будут против столь припозднившихся гостей? — поинтересовался он.
— Папа в командировке, а мама на сутках дежурит, — ответила Кристина. — Всё нормально. Заходи.
И хотя Вениамин понятия не имел, что такое командировка и на каких таких сутках можно дежурить, он понял, что лучше пройти в квартиру без лишних вопросов. Девушка включила свет в прихожей и, скинув туфли, поспешила на кухню, чтобы включить электрический чайник и разогреть еду.
— Проходи в ванную помыть руки, — крикнула она приятелю.
Через минуту Вениамин появился на кухне. Кристина уже успела на скорую руку сервировать стол. Она поставила перед гостем разогретые в микроволновке котлеты с гречневой кашей, а так же чай и печенье. Вениамин, уставившись на угощение, судорожно сглотнул.
— Что-то не так? — спросила гостеприимная хозяйка, уплетавшая ужин за обе щёки.
— Я просто… не голоден… — соврал Вениамин.
— Как так? — не поверила девушка. — Не может такого быть, мы гуляли полдня.
— Ну я… ты не обижайся, пожалуйста…я на индивидуальной диете… Мне это нельзя.
— Не сочти за бестактность, — озабоченным тоном отозвалась девушка, — но позволь тебя спросить: ты что серьёзно болен?
— Я? Можно и так сказать…а с чего ты так решила?
— У тебя ледяные руки, кожа бела, как мел, ограничения в еде. Это какая-то болезнь крови? Не смущайся, можешь мне открыться. Я мечтаю стать врачом. После школы подавала документы в медицинский ВУЗ, но не прошла на бюджет. Зато могла поступить на коммерческой основе, но денег не хватило. Сейчас работаю, чтобы обеспечить себе образование. Весной следующей ещё раз попытаю счастье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— У тебя широкая душа и мягкое сердце, ты будешь замечательным врачом, — мягко сказал граф, улыбнувшись.
— Так что у тебя за болезнь.
— Поверь, медицина здесь бессильна, — вздохнул гость.
У Кристины душа сжалась в комок от жалости. Вероятнее всего, её новый друг смертельно болен, поэтому у него необыкновенно печальные глаза. Наступило неловкое молчание. За окном вдруг громыхнуло и неожиданно пошёл дождь. Ветер пригнал грозовые тучи.
— Поздно уже, — заметил Вениамин, — пора мне. Да и тебе не помешает отдохнуть.
— Но ты же не пойдёшь в такую погоду на улицу? — Кристина всматривалась в мокрую темень за окном, — Об этом и речи не может быть. Поспишь в комнате моих родителей.
— Как-то неловко… — замялся Вениамин.
— Нет, это мне будет неловко, если я выгоню на улицу гостя в такою непогоду. Не переживай. Всё хорошо.
— Даже не знаю…
— Да тут и знать нечего. Я пойду застелю тебе постель. Можешь пока воспользоваться душем.
Кристина направилась в родительскую спальню, чтобы организовать уютный ночлег для гостя.
— Вот. Располагайся, — сказала она, заведя Вениамина в просторную комнату. Санузел ты уже знаешь где находится. Я пойду спать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — растерянно пробормотал Вениамин и проводил взглядом уходящую девушку. Он остался в комнате один и с облегчением вздохнул. Граф уселся в мягкое кресло и предался печальной задумчивости.
«Какое волнующее знакомство… что со мной? Бесконечную вереницу лет моё бедное сердце вело себя бесстрастно по отношению к юным девам, а сейчас… Я так не волновался никогда прежде. Даже тогда, когда по пятам неслись охотники, гоняя нас с Агатой по лесам. Даже тогда не испытывал я столь сильного волнения. Эта девушка… она, как благодатный свет, пронзивший тьму моей души. Неужели во мне ещё что-то осталось человеческое? Но этот голод! Он начинает заглушать все прочие чувствую Голод! Я чую её запах даже через стены! Мне надо срочно поесть. Нельзя здесь оставаться! Я страшусь причинить вред этому милому созданию…»
Вениамин, движимый каким-то непреодолимым чувством, встал и бесшумно вышел из спальни. Граф медленно приближался к комнате Кристины. На пороге он застыл, прислушиваясь к её размеренному дыханию. Она спала подобно принцессе, ожидающей своего принца. Длинные мягкие локоны роскошным веером красовались на подушке, изящные руки лежали поверх одеяла. Вениамин стоял, очарованный этим зрелищем. Он, подавляя в себе дикую жажду крови, любовался спящей красавицей и вспоминал чудный вечер, проведённый вместе с ней. Вениамин вспомнил и про платок, которым Кристина вытирала от крови его маленькие ранки на руке, оставленные шипами. Граф посмотрел на руку. Кожа затянулась, не оставив и следа от повреждений. Регенерация его тела была феноменальной. Хорошо, что Кристина ничего не заметила. Платок! Надо его отдать. Вениамин положил платок на прикроватную тумбочку. За окном залаяли бродячие собаки. Граф изменился в лице, голубая радужка его глаз покраснела. Голод воззвал к нему с новой силой. Вениамин поспешил на кухню, открыл окно, высунул голову наружу, огляделся по сторонам и спрыгнул вниз.
Несколькими часами ранее в одном из монастырей Архангельской области в своей небольшой келье сидел, сгорбившись, отец Никодим. Он был уже в летах, и седая его борода серебристым водопадом украшала тёмную рясу. Отец Никодим, являясь настоятелем монастыря, нёс бремя ответственности за то, что происходит в святой обители. По этой причине лицо старца часто было озабоченным, но сейчас к обычному выражению обеспокоенности прибавилось ещё и сильное волнение. Настоятель сжимал в руках телеграмму, только что принесённую одним из послушников. Какие-то бумаги лежали у монаха на коленях.
