– Нет! – твердо сказал я, когда меня подняли и понесли к раскручивающему лопасти «Сикорскому». – Не сейчас. Эвакуируюсь с последними машинами.
Майор посмотрел на доктора, растерянно посмотрел. Не исполнить приказ контр-адмирала флота он не мог. Тем более что он понимал – командир и в самом деле уходит с мостика последним, это дело его чести. И то, что я был беспомощен, привязанный к носилкам, ничего не меняло.
– Тогда я тоже остаюсь… – сказал доктор.
Майор, ни слова не говоря, перехватил автомат.
Вот в эти-то самые мгновения, когда в неверном свете догорающих костров в первые два вертолета грузились эвакуируемые, я увидел посла Пикеринга. Рядом с ним был кто-то, небольшая группа людей, видимо, из американского посольства, в том числе морские пехотинцы САСШ с оружием. Они вели его к вертолету, но посол тоже увидел меня, что-то крикнул и замахал руками – узнал. Но ничего больше сделать ему не дали – его же собственные телохранители из морской пехоты буквально на руках внесли посла в десантный отсек. Через пару минут, раскрутив огромные лопасти и погасив ими все костры, вертолет взлетел…
«Наши» вертолеты приземлились, когда стреляли уже за оградой. Сначала появились морские пехотинцы, веселые и злые, многие перевязанные, кого-то тащили на руках, кому-то просто помогали идти. Костры уже погасли, было темно как в аду, ночь освещали только трассеры и ХИСы, набросанные среди поломанных деревьев и пней. Со стороны посольства, со второго этажа непрерывной очередью заработал пулемет, посылая пули в невидимого нам противника – они летели так низко, что сопровождающие меня вынуждены были пригнуться. Отстреляв целую ленту, пулемет заглох – пулеметчики должны присоединиться к отступающим, дольше там находиться нельзя. Отступая среди деревьев, целых и поваленных, огрызаясь огнем, морские пехотинцы отходили в нашу сторону, к площадке, на которую уже садился вертолет. Прикрытия штурмовиков не было, в такой кромешной тьме существовала вероятность столкновения. Со снижающегося вертолета канониры тоже вели почти непрерывный огонь, на борта были установлены автоматические гранатометы, и их огонь выручал отступающих как ничто другое. Наконец вертолет приземлился на площадку, с уже открытой аппарелью, бортмеханик включил освещение в десантном отсеке, и меня, в числе первых раненых, втащили в грохочущее, дребезжащее чрево вертолета. Носилки поставили у самой кабины, как раз рядом с огневой установкой правого борта – канонир посылал короткие очереди из гранатомета, а в десантный отсек один за другим, самостоятельно и с посторонней помощью, запрыгивали морпехи, располагались на откидных сиденьях у стен, на полу, перезаряжали оружие, с кем-то уже колдовал санитар. Посольский доктор ругался на канонира последними словами, потом встал и пошел помогать раненым. А канонир все стрелял и стрелял, менял ленту и снова стрелял, потом турбины взвыли на оборотах, и огромная птица неожиданно легко оторвалась от земли, унося нас к своим.
Хвостовую аппарель закрыли не сразу, там была пулеметная точка, пулеметчик стрелял куда-то вниз, пристроившийся за нами хвост в хвост «В-80» тоже стрелял, опустив до предела свою пушку. И в распахнутом настежь зеве хвостовой аппарели я – вертолет качнуло – на мгновение увидел пылающий, подожженный во многих местах Тегеран…
28 июля 2002 года
Висленский округ, сектор Ченстохов
Седьмая тяжелая бригада
Казаки…
В город приказали не входить, ждать жандармерию.
Преодолев за два с небольшим дня расстояние от Варшавы до Ченстохова, седьмая тяжелая бригада встала лагерем у металлургического комбината, направив на пышущее жаром и дымом чудовище стволы скорострельных пушек. Рабочие, вот они-то действительно были патриотами Польши, даже во времена рокоша не остановили завод, не заглушили печи. Придя к казакам с делегацией, они получили заверение, что если со стороны завода не будут стрелять, никто и по ним не откроет огня. Тогда же, по просьбе самих рабочих, казаки выставили посты на заводе, чтобы боевики не проникли на него.
Сигнал тревоги прозвучал после обеда, обед уже успели умять и сейчас подумывали насчет сна, кто-то выставлял палатки, кто-то оборудовал периметр безопасности. Поставив бронемашины в каре, внутри организовали нечто вроде лагеря и штаба, развернули спутниковую антенну и даже подняли беспилотник, чтобы, не дожидаясь помощи, начинать самим разведывать и наносить на карту обстановку.
Тихон разобрался со своей порцией обеда и принялся за обслуживание оружия – стрелял он из него мало, большей частью справлялись пушки, только поэтому он счел возможным сначала пообедать, тем более что принять горячую пищу последний раз удалось два дня назад, все время, пока они шли к Ченстохову, пробавлялись сухпаем. Чистить оружие он пристроился на броне тяжелой БМП, насвистывая старинную казачью «Ой, то не вечер…», по этому свисту его, видимо, и нашел Буревой.
– Тихон! – Он вскочил на броню, какой-то красный, как из бани. – Что ты?
– А чего?
– Двигаться надо! Сполох!
– Что за сполох?!
– Крупная банда к границе идет, летуны ее засекли и немного потрепали, но у них, похоже, заложники. Мы ближе всего от них. Давай, садись в седло…
– Да пошел ты… Есаулом командовать будешь, – вяло ругнулся Тихон, понимая, что покой им только снится.
Тронулись на четырех тяжелых БМП – монстры по сорок пять тонн, способные держать выстрел из гранатомета и вооруженные пятидесятисемимиллиметровками, в то же время могут давать до шестидесяти километров в час на хорошей дороге. Вот сейчас они и шли по такой дороге в сторону австрийской границы, верней, не по самой дороге, а параллельно ей. На дороге было много брошенной техники, автомобилей, и расчищать ее было некогда…
Тихон на сей раз сидел не на броне, наблюдателем был другой. Ему досталось место в десанте, гулкое, тряское, вытряхивающее всю душу, но все же безопасное…
– Эх… к дому бы вернуться! Как жать зачнут – так бы и в помощь… – сказал один казак, заросший неопрятной щетиной, но с ласковыми и большими, словно у теленка, глазами.
– До белых мух тут простоим, – мрачно буркнул Буревой, – если не до следующего года.
– Варшаву же сдали, – возразил Тихон.
– Сдали… как сдали, то нам лучше и не знать. Мабуть, и лучше было бы с боем взять. Эти… видал, как зыркали? Непоследний раз здесь, браты казаки, ох, непоследний.
– А там-то что?
– Банда там, сказано же.
– Эх, ну не пойму я, браты, – вступил в разговор еще один казак, худой и чернявый, но крепкий как проволока. – Вот мы шли через деревню… ну, зараз километров за пять до города, помните?
– Ну?
– Как живут люди! У нас так атаманы не живут, как здесь казаки живут.
– Какие тебе тут казаки? Окстись.
– Ну, это я к слову. Живут здесь дюже богато… хоромины кирпичные. У кого и на три этажа. Баз[9] – так на целую ферму. Так чего же им надо, супостатам?
– Поляки…
– Приедем, у них и спросишь. Зараз ответят.
– Нет, зря как следует не брухнулись. Дурная здесь порода, выводить надо.
– Рот закрой.
Боевую машину в этот момент тряхнуло особенно сильно – ввалились в какую-то яму.
– Так чего же они… – не унимался один из казаков, – своих захватывают. Они же все про нацию гутарят – нация, нация…
– Задрал ты, Пахом… – беззлобно проговорил Буревой. – Как языком чесать, так ты первый. Иди у них спроси, мабуть, и ответят.
– Как дело делать – так тоже не последний.
– Ну вот… Сейчас и решим…
Боевые машины пехоты стояли на взгорке, направив скорострельные пушки в сторону села. Это здесь село – в России такое село назвали бы поселком частного жилья, просто не верилось, что такие дома могут себе позволить обычные крестьяне, а здесь даже одноэтажные дома были из красного кирпича.
Контрабандисты, понятное дело.
Подошел еще один грузовик, в нем были тоже казаки – местные, выдержавшие осаду в одном из секторов, пунктов временной дислокации, – в осаде и со снабжением только по воздуху, они дождались броска русской армии на запад и вчера были деблокированы. Техники было много, ВВС царили в небе, а вот людей не хватало почти везде[10].
– В банде человек пятьдесят, вооружены автоматическим оружием. Мы запустили беспилотник – в населенном пункте одни бабы. Да эти еще… И дети. Почти ни одного мужика не видели.
– Мабуть, они к себе домой и пришли?
– Не… Неместные эти. Видно.
– А что, казаки тогда где?
– Казаки… – передразнил коренастый, с седой неопрятной бородой сотник, он пробыл все это время в осаде и за эти трудные дни весь поседел. – Сами еще не поняли, где? Бандитский край, бандит на бандите…
– Пьют?
– Нет, не видели.
