sapiens
заключается в том, что мы полагаем, будто одно живое существо может быть собственностью другого.
Она написала им снова три дня спустя, прикрепив к письму двенадцать снимков кур в ржавых клетках, которые она сделала (нелегально, на телефон), пока Джейни Флорес снова и снова ошибалась в измерениях пространства в клетках.
Вот, можете сделать себе календарь на весь год.
Мы занимаемся расследованием жестокого обращения с животными, а не присматриваем за чужими птицами. Если вы тоже задумали провести подобное расследование и вам хватит на это воли и смелости, в чем лично мы очень сомневаемся, приходите и поговорите с нами лично, а не посредством телефона.
Вот тогда-то она украла еще двух куриц. Поехала на Семейную птицеферму Андерсонов, подхватила птиц и оставила их в коробке с запиской.
Там, откуда эти две, еще два миллиона таких же. Я делаю вашу работу за вас. Вы вообще на чьей стороне?
Они снова написали.
Ах простите, что мы не прыгаем от радости, когда незнакомцы оставляют у нас под дверью птиц, чтобы мы о них заботились. Спасение единичных куриц – это идиотизм. Если вы отказываетесь работать на наших условиях по причине, таящейся в вашей мятежной душе, если вы облегчаете себе совесть, забрав двух кур и оставив остальных страдать и умирать (мы уж молчим про то, что каждый год их страдает и умирает по десять миллиардов), отвозите их вот по этому адресу, а не к нам.
Это был очень далекий адрес, в шестидесяти милях от города, один из тех приютов для животных, которые располагаются вдали от трассы. Кливленд нашла его в интернете и листала изображения, вид сверху, пока Джейни Флорес сидела напротив в переговорной фермы Андерсонов и листала журнал кормежки – слишком быстро, чтобы определить, все ли требования соблюдены.
Два дня спустя Кливленд поехала на Семейную птицеферму Спиллмана, где занималась инспекцией каждый год вот уже пять лет. Она вошла на территорию фермы с сумкой вроде тех, с какими ходят за продуктами, и подхватила шесть куриц прямо с пола – здесь куры содержались без клеток.
Вы начинаете выводить нас из себя, – написали они. – Поскольку вы отказываетесь представиться, мы возьмем эту заботу на себя. Мы установили камеру видеонаблюдения, приобретенную на наши скромные и чрезвычайно ценные средства. Она прекрасно работает, так что имейте в виду: теперь мы увидим все, что вы станете делать, когда явитесь к нашей двери – неважно, нарядитесь ли вы для этого в фермерскую спецодежду или в темное одеяние революционера-защитника животных.
После этого она некоторое время кур не забирала.
А потом не выдержала и забрала еще трех.
– Джейни, посмотри вокруг.
Они стояли среди углов, которые редко встретишь в природе. Восемнадцать птичников. Кучка вспомогательных построек. Девушка продолжала смотреть в землю перед собой. Тусклое солнце.
– Видишь ли, Джейни, это история американской изобретательности. Современная ферма по производству яиц – идеально отлаженный механизм.
Кливленд произносила эту речь двенадцать раз в год – на занятиях по подготовке и на встречах “4-H”[2], спонтанно организуемых местными общественными объединениями.
– Курица, предоставленная сама себе, сносила не больше тридцати яиц в год. Яйца были роскошью. – Она указала на птичник.
– Эти куры сносят ежегодно по двести семьдесят яиц каждая. Знаешь как? Благодаря одному научному открытию.
Она остановилась и, прищурившись, посмотрела на девушку.
– Выпрямись, Джейни. Сутулясь, научного прогресса не добьешься.
Девушка едва заметно распрямилась.
Джейни Флорес. Тихая (угрюмая?), невыразительная (несообразительная?) и с невыносимой привычкой вечно двигать молнию на куртке с капюшоном вверх и вниз, вверх и вниз – на куртке с капюшоном, которую она отказывалась снимать и носила поверх формы, что делало ее похожей на проблемного подростка (а может, она таковым и являлась?). И все же каждый раз, когда она оборачивалась и Кливленд видела ее лицо с нового ракурса, ее охватывала нестерпимая нежность и желание защитить.
– Свет. Этим открытием был свет. – Кливленд зашагала дальше и продолжала: – В тридцатые годы американские ученые выяснили, что сигналом для организма курицы о том, что пора нестись, является свет. Долгий световой день – значит, весна и время для яиц. Короткий день – значит, зима и отдых. Чем больше света, тем больше яиц.
Девушке просто не хватает дисциплины, участия, заботы.
– Ученые стали подсвечивать помещения с курицами, и, как и следовало ожидать, те продолжили нестись.
Она снова указала рукой на птичники.
– Дай им достаточно света, и эти куры будут нестись и нестись беспрерывно. Что ты на это скажешь?
– Еще одна победа человечества, – мрачно ответила Джейни.
– Американцев, – поправила ее Кливленд.
* * *
Все эти недели Джейни с волнением ожидала встречи с женщиной, с которой когда-то нянчилась ее мать. Она боялась ей не понравиться. Пыталась припомнить, мелькало ли ее имя хоть раз в рассказах матери – женщину звали Кливленд, классное имя! – и осознала, что память о матери постепенно стирается. У нее почти ничего не осталось от матери – всего-то чемодан, набитый старой одеждой, две картины, пригоршня украшений и три голосовых сообщения, которые она аккуратно копировала с каждой фотографией на всякую техническую новинку. Так много было безвозвратно потеряно.
Она пыталась выйти на связь с прежней Джейни. Спроси у нее, мысленно обращалась к ней новая Джейни. Спроси у мамы про Кливленд.
Она лежала в своей комнате в квартире отца и пыталась представить себе, что за человек эта Кливленд. Веселая, энергичная, умная. Она выросла в прерии, и Джейни рисовала себе образ здоровой девушки с косичками, в сандалиях, наигрывающей что-нибудь на акустической гитаре. Джейни понимала, что не следует об этом думать, но представляла себе, как они вдвоем идут в поход, перебираются через бурные реки, отважно шагают через лес, сидят у костра, и Кливленд рассказывает, как мать Джейни была подростком, она даже изображает разные голоса. И Джейни хохочет до слез! А потом Кливленд протягивает руку, заправляет прядь волос Джейни за ухо и говорит: “Она бы так тобой гордилась”, – и Джейни начинает плакать. Кливленд обнимает ее за плечо, как обнимают старшие сестры, и говорит: “Давай-ка придумаем для тебя план. Не вечно же ты будешь заниматься этим!” – и машет куда-то в направлении конторы, в которой они работают (работа как таковая в сценарии вообще не фигурировала). На этом месте фантазия Джейни буксовала, потому что ведь сама Кливленд именно так и поступила. Осталась в Айове, устроилась на эту работу и даже стала здесь начальницей! Джейни бросалась ее защищать. В случае с Кливленд это вполне объяснимо, потому
