раздача.
«Вот это один раз надевала, как-то больше некуда было… Э-э-эх, ладно. Меряйте, девочки. Тебе, наверное, подойдет, у тебя ноги красивые. Хотя и у меня, скажи, еще ничего? Фитнес два раза в неделю, плюс массажики… Ладно, это еще пока оставлю, пусть повисит, как говорится, жрать не просит, ха-ха-ха…. – «О! Юбка, помните, я в ней на свадьбе у Киры гуляла. На меня еще тогда ее муж та-а-акими глазами смотрел. Помнишь? Ну, я тебе рассказывала. Нет, ее не отдам пока – уж больно вери секси, хоть и вышла из моды. Но мода циклична, вы заметили? Семь лет цикл, я недавно в «Космо» читала». – «Та-а-а-ак, что тут еще. Это нет, это нет… Вот! Лариска, это бомба. Бери! Я теперь новый человек, мне ничего не жалко, за двести двадцать евро в Милане покупала».
Лариска втискивается в платье. Проводит ладонями по груди, по талии. «Ну как?»
Идеально!
Но по глазам видно, как старое негативное херачит по башке новое позитивное в голове у Кати. Она критически оглядывает Лариску. «Слушай, а может, еще и поношу. Пять килограммчиков сейчас скину и втиснусь. Как думаешь, Ларис, скину? Ну и я уверена, что скину. Снимай тогда, повешу пока. На кефирную решила сесть, в „Космо“ прочитала…»
В итоге маечка. «А пятнышко замоешь дома, я тебе секретик расскажу, ты не поверишь, просто капни „Фейри“ буквально капельку… и спасибо за шампанское, девчонки, классно посидели, просто психотерапия сплошная, а не вечер, да?»
Бляха муха, Петрякина, пиши второй том.
Весна
Сегодня я на Садовом стояла на светофоре. Там такой длинный красный, 280 секунд. Со мной много людей стояло. А машины ехали. И сильно пахло пылью, бензином и сиренью. И еще чуть-чуть дождем.
И все вокруг такое зеленое, весеннее, что бежать хочется, а стоять совсем не хочется. Ты стоишь, а жизнь проходит. Целых 280 секунд, 279, 278… твоей жизни. А еще нужно успеть любить: весна, она короткая, можно не успеть любить.
Пешеходы считают секунды, готовятся бежать дальше навстречу. Чему-то очень хорошему.
Но так медленно 234… 233…
И машины пыхтят по Садовке: как улитки – плотно.
И тут два бомжа подходят. Мужик чубатый такой, вонючий до смерти, борода колтунами, грязная куртка синтепоном наружу, зубов совсем мало, а рядом с ним дама сердца. Красная, всклокоченная, на костыль опирается, одна нога в огромном кроссовке, другая в гипсе, а сверху пакет из «Дикси» бечевкой примотан. Бухие оба, уже с утра, веселые…
198… 197… Мужик около нее прыгает, ухаживает, костыль придерживает, за талию приобнимает. И не знает, какой еще подвиг сделать, цветет же все вокруг, а он принц…
И тогда он шаг делает и под машину бросается, прям резко, едва-едва «ауди» остановиться успевает, он руки в стороны разводит и останавливает поток машин аки по суху.
Шесть рядов машин как вкопанные, он посередине Садовки крестом и даме своей кричит: «Идем, роднуля!»
И она медленно шаркает. Шаг, костыль, шаг, костыль. А он шесть полос держит для нее, все Садовое!
И никто не сигналит, хотя по-прежнему красный. Стоят. Потому что красиво, потому что это весна и любовь.
И мы все тоже вместе с ними перешли.
Рассказ про доброту
Мою. Чью ж.
Делала я ремонт в квартире, потому что люблю все красиво. И вышло правда идеально. Стены ровные, пол циклеванный, потолок белоснежный.
И вот сплю я в новосделанной квартире и даже во сне радуюсь, что все так удачно и теперь заживу всласть. Просыпаюсь оттого, что где-то капает. Метнулась — в ванной по стене течет струей.
Я по колено в горячей воде, кляну строителя — а я ведь сразу знала, что у него руки из узбекского зада торчат и усами шевелят: врезал мне трубу, она отвалилась, теперь я всех затопила, с утра придут ругаться соседи, а разрешения на перепланировку у меня нет и буду всем платить, а денег тю-тю. Я все на вот этот потолок потратила.
И, конечно, уже в дверь звонят, а я притаилась и из квартиры выходить не хочу.
Думаю, так и буду сидеть, хоть до весны, пока все у всех не высохнет.
А парень мне через дверь кричит, что это у мужика с восьмого труба в туалете рванула. Это он залил всех до второго этажа.
У меня сразу отлегло — не мне за все отвечать. Почавкала ногами в воде по своей корабельной доске — жалко, что все испортилось, но, с другой стороны, с соседями не бодаться — уже хорошо.
А я привыкла радость в малом черпать.
В общем, на другой день злобные жилички собрались на первом этаже и орут на мужика с восьмого, хотят его распнуть.
Он оправдывается, мол, не снимаю ответственности… войдите в положение… возмещу ущерб, как только смогу.
А я лифт вызываю, как будто меня не касается. Мне все — «гражданка с 15-й квартиры, вы ж сильнее всех пострадали, у вас же ремонт тока-тока, уже полгода мучаемся от вашей дрели, чуть с ума не сошли».
А я говорю: «Спасибо, сама разберусь. Видите, у человека и так черт-те что… А тут еще я со своим потолком. Ничего — высохнет».
И тогда мужик с восьмого этажа на меня ТАК посмотрел, как будто хотел мне все отдать, просто у него ничего не было. Хорошо посмотрел. Оно того стоило.
Кто-то собак спасает бездомных, а я мужика спасла. Потолок мой новый теперь в разводах и трещинах, но мы, дизайнеры, называем это «кракелюры».
Татьяна Панова
Бессонница
Я лежала на диване и с трудом заставляла себя не закрывать глаза. Полтора суток пребывания в роддоме давали о себе знать. После вчерашнего рабочего дня я дежурила, а потом еще работала до 16 часов. Сутки выдались ударными: 30 родов, из которых 11 операций. Днем я еще прооперировала двух плановых женщин, и теперь у меня было ощущение, что все мои внутренности были вынуты, раздавлены слоном и засунуты обратно в случайном порядке. Весь организм работал как-то неправильно, и, как только я пыталась приподнять голову с подушки, чтобы распорядиться по домашнему хозяйству, подкатывало чувство, что если я сейчас не посплю, то просто умру.
Но поспать мне отчаянно не удавалось: моя старенькая, как-то разом сдавшая мама пыталась достучаться до меня со сканвордом в еженедельной газете; старший сын приставал с мудреным заданием по английскому (и кто
