Сегодня до обеда совершил девятое по числу ныряние за этот поход.
Погрузился на дно на глубину 11-ти сажен в расчете пробыть там для опыта пять часов. Чтобы чем-нибудь занять время, на дне устроили мы маленький концерт: помощник сыграл на мандолине, а затем несколько человек из команды играли на балалайках. Слышно было, как где-то прошел пароход,- настолько отчетливо доносился шум от работы его винта.
После обеда, который был изготовлен на электрической кухне и который почему-то показался особенно вкусным в подводном царстве, прилег отдохнуть.
Отлично проспав часа два в то время, когда на поверхности было свежо и покачивало, когда уже истекли желаемые пять часов, отдал приказание приготовиться к подъему на поверхность.
Немедленно команда заняла свои места по расписанию. Отдал приказание "Продуть водяные цистерны".
Зашипел сжатый воздух в трубах, быстро вытесняя воду из всех балластных отсеков, но лодка точно приросла ко дну,- не было заметно ни малейшего ее движения, что определенно показывал глубомер, который упрямо стоял на делении "11 саж.". Становилось ясно для всех,- раз весь водяной балласт был уже за бортом и лодка не поднималась,- что ее засосало в жидкий ил...
Какое-то острое напряжение водворилось в лодке...
Все внимание команды приковалось ко мне.
Я сделал невероятное усилие сохранить хотя наружное спокойствие, так как не было ничего опаснее в такой критический момент под водой передать хоть малейшее волнение кому-нибудь из матросов, из которых каждый, имея ответственную обязанность, под влиянием растерянности мог понаделать много непоправимых и роковых ошибок.
Мурашки, признаться, пробежали по телу... Быть заживо погребенным и не иметь возможности даже дать о себе знать - нет, конечно, ничего ужаснее. На этот случай каждый из нас имел одно спасение - револьвер...
Однако надо было действовать... Решил испытать последнее средство, которое в подобных обстоятельствах иногда являлось спасительным: нужно было, дав полный ход в машине, начать расшатывать лодку с борта на борт и попытаться таким путем вырвать ее из цепких объятий жидкого ила.
"Что?.. Никак, краб вцепился и держит?!"- вдруг среди этой напряженной атмосферы донеслись до меня слова, пророненные одним матросом, который никогда не пропускал ни одного случая, чтобы не отпустить хоть что-нибудь похожее на остроту, чем был незаменим на лодке. Всегда свое шутливое настроение он передавал и всей команде, что в другие тяжелые моменты под водой было прямо-таки драгоценнейшим кладом.
"Это, брат, не краб, а, вероятно, черимс!"{9} - поторопился добавить я, чем неожиданно для себя вызвал взрыв дружного смеха,- я совершенно упустил из виду, что "черимс"- это прозвище, данное командой начальнику нашей флотилии, да и, кроме того, позабыл, что команде о предписании начальника - "не нырять" ведь тоже было известно.
А появился смех - явилось и спокойствие, и хладнокровие у всех. Моментально устроили искусственную качку, дали полный ход вперед, и лодка дрогнула... Стрелка глубомера слегка запрыгала, затем быстро пошла к нулю. Шум от падения стекающей с палубы воды и свет в иллюминаторах командирской рубки скоро дали знать нам, что мы уже на поверхности.
Как-то не хотелось верить, что еще несколько минут назад все были на краю гибели... Слышались новые шутки и смех команды, которая после пяти с лишком часов под водой вся вывалила наверх "потянуть трубку"...
2-го октября.
Сегодня уже ровно неделя, как я блуждаю в море на своей подводной лодке, и все-таки как-то не хочется возвращаться в порт.
Надо было, однако, подумать и о команде, которая тоже ведь могла переутомиться от беспрерывной работы в этой тяжелой и опасной обстановке. Каково же было мое удивление, когда на мое предложение вернуться к отряду команда хором подхватила просьбу "еще поплавать". И я вспомнил один наш миноносец, который после каждого своего похода возвращался с моря непременно с каким-нибудь серьезным повреждением в машине, которое потом неделями заставляло простаивать его в порту в ремонте. Очевидно, на каждом судне, как в каждой семье, возможна различная атмосфера: в одной живется легко, а из другой - "душа вон просится"...
Признаться, это не могло не польстить моему самолюбию. Впервые на корабле я почувствовал во всем экипаже судна такую громадную сплоченность, такую крепость внутренней организации, такую общность интересов и такой избыток силы, побеждающий даже инстинкт самосохранения.
И действительно, нельзя было не преклоняться перед каждым из команды нашего отряда. Что пригнало его сюда, на подводные лодки, в это горнило опасности, где каждая минута могла стоить ему жизни, где на каждом лежала масса обязанностей и тяжелой работы, в то время когда на большом линейном корабле он мог бы почти избавиться от них. Офицер мог еще рассчитывать у нас на всякого рода "благополучия", ничего ведь подобного уже не мог ждать матрос, между тем сколько бескорыстного служения было видно в каждом его шаге на лодке, сколько идейного исполнения своего долга, чуждого каких-либо эгоистических целей.
После обеда и отдыха команды я решил перейти из надводного в подводное положение. На поверхности становилось очень свежо, появилась большая волна, почему лодку, лишенную килей, начало настолько сильно покачивать, что я стал опасаться повреждения баков аккумуляторной батареи - появление серной кислоты в трюмах не особенно улыбалось мне; я готов был примириться с соседством даже другой лодки под водой, только ни в коем случае не с соседством водорода и кислорода, которые сообща образуют гремучий газ. Достаточно небольшой тогда искры, чтобы этот газ произвел самый ужасный и опустошающий взрыв на лодке, а ведь при наличии в ней массы электрических приборов - недостатка в таких искрах никогда не бывает. Насколько серьезны последствия такого взрыва, говорит случай с одной лодкой в Англии, где, по-видимому, такой же взрыв превратил всю ее команду в статуи: при подъеме лодки со дна все люди были найдены мертвыми в том положении, которое говорило за то, что смерть поразила весь экипаж мгновенно - никто не успел даже бросить своих занятий...
Когда я погрузился и пошел по перископу, странным показалось, как сразу же исчезла качка, и лодка спокойно под водой устремилась вперед. Перископ почти все время заливало волной, но все-таки ориентироваться по нему было еще возможно.
Вскоре, однако, волна настолько усилилась, что удары ее стали чувствоваться уже и на лодке, и хотя она и продолжала довольно хорошо держать свой курс, тем не менее такие толчки были опасны для верхней ее надстройки, поэтому я решил погрузиться на такую глубину, где волна была уже бессильной против нас. Для этого пришлось уйти под воду вместе с перископом, только изредка показывая его на поверхности для необходимой ориентировки, и поддерживать курс по глубомеру и жироскопу{10}, который пришлось пустить в ход взамен обыкновенного компаса. Действие этого последнего при погружении лодки становится очень неправильным на том основании, что магнитная стрелка под водой теряет свои свойства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
