— Еще одно движение, и вы — покойник.
Он сказал это по-немецки. Кельберг, приложив платок к подбородку, взглянул на парня, спрашивая себя, выстрелит он или нет.
Мужчины смерили друг друга взглядами.
В это время Назести и четвертый тип, толстяк лет сорока пяти, помогли русскому подняться. Заметив решительное настроение своего молодого коллеги, низколобый пробормотал по-русски:
— Не убивайте его, Васильев… Он не заслужил такой легкой смерти! Ты заплатишь мне в стократном размере, прусская свинья!.. Ты рассчитываешь, что мы устанем от твоей лжи и провокаций и пристрелим тебя на месте? Нет уж! Жаль только, что я слишком владею собой, не то скрутил бы тебе шею своими руками! Из-за тебя моя мать погибла в Сталинграде, бандит! Но я вижу, что ты еще недостаточно думал. Даю тебе еще двое суток, но предупреждаю: хочешь ты того или нет, и даже если ты откажешься ответить на мои три вопроса, в любом случае ты будешь мне полезен!
Задыхаясь от ненависти, он плюнул в лицо заключенного.
Кельберг, зажав платок в правом кулаке, молча и неподвижно принял оскорбление.
Допрашивающий, повернувшись к Назести, приказал:
— На сегодня все. Отведите его в камеру.
Молодой человек с измученным лицом, который, видимо, разделял ненависть своего старшего соотечественника, бросился на Кельберга и ударил прикладом по голове.
Кельберг потерял сознание только на одну или две минуты. Голова у него была крепкой.
Он лежал на плиточном полу омерзительной приемной, окруженный милиционерами.
Два солдата подняли его — один за лодыжки, другой под мышки — и перенесли в камеру.
Его нижняя губа продолжала кровоточить.
Спустя несколько минут к нему вошел тюремный санитар с аптечкой. Он остановил гемостатичным карандашом кровь, сочившуюся из губы, затем протер лоб раненого тампоном, пропитанным ментолом, чтобы снять остаточные явления обморока.
Кельберг пощупал свой череп кончиками пальцев. Удар приклада, нанесенный молодым выслуживающимся типом, содрал волосяной покров на несколько сантиметров.
Санитар сообщил о состоянии Кельберга охраннику, который пошел доложить шефу надзирателей.
Кельберга отвели в клинику, где ему обработали и зашили рану.
Занятый работой, санитар спросил заключенного вполголоса:
— У вас болит голова?
— Да.
— Я дам вам таблетку.
Он пошел в соседнюю комнату и вернулся с чашкой холодного чая, чтобы дать запить таблетку, которую протянул Кельбергу.
— Глотайте и запивайте…
Затем прошептал на одном дыхании:
— У Мареско раздроблена челюсть. Он не может говорить… Он здесь, в клинике. Мужайтесь!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Коплан прилетел в Бухарест в среду, 8 ноября, в 15 часов 10 минут на «Каравелле», регулярным рейсом «Эр Франс».
Он сел на автобус румынской компании «Таром», обеспечивающей связь аэровокзала «Банеаза» с центром города, и отправился в отель «Лидо», где для него был зарезервирован номер на имя Фредерика Шамби, французского промышленника, аккредитованного при «Мазинимпорт», государственной компании, занимающейся проблемами импорта — экспорта станков.
Погода была пасмурная, неуютная. Бухарест — прекрасный город со множеством красивых зданий и особняков, с широкими проспектами и зелеными массивами. Благодаря тому что уличное движение в Бухаресте не столь интенсивное, как в других европейских столицах, город сохранил спокойный ритм жизни.
Вечером Коплан совершил короткую пешую прогулку сначала по бульвару Магеру, затем по бульвару Республики, чтобы проверить, нет ли за ним слежки.
Все казалось спокойным.
Он поужинал в ресторане на авеню Виктории, затем спустился в бар отеля и пропустил рюмочку — для того, чтобы там отметиться и создать впечатление, что свыкается с обстановкой, — после чего вернулся в номер и лег спать.
На следующий день он совершил визит вежливости к торговому атташе Франции на улице Бизерика Амзей, откуда направился к страховому агенту на улицу Жиулести, к некоему Аурелю Савеску, который был не кем иным, как агентом СВИК З.Б.11.
Друг Старика был мужчиной старше сорока, с гладким круглым лицом, полными губами, с выцветшими голубыми глазами и светлыми поредевшими волосами.
— Здравствуйте, — сдержанно сказал румын.
— Здравствуйте, — ответил с улыбкой Коплан. И сразу добавил: — Я привез вам привет от господина Паскаля.
— А, вы из Франции?
— Да.
— Каким рейсом прилетели?
— Ф.Х.18.
Савеску протянул веснушчатую руку.
— Очень рад с вами познакомиться, Ф.Х.18.
— Взаимно.
— Чем могу служить?
Коплан вынул из кармана конверт торговой фирмы, достал из него несколько фирменных бланков «Кофизик».
— Не могли бы вы составить смету для отправки следующих товаров грузовым самолетом из Парижа?
— Разумеется… К какому числу?
— Пусть полежит у вас, я приду за ней, когда она мне понадобится… Вероятно, вам принесут на мое имя одну или две посылки с деталями машин.
— Из-за границы?
— В принципе, да. Речь идет о запасных частях, которые прибудут с дипломатической почтой. Они будут отправлены сюда окольными путями.
— Хорошо, — согласился румын.
— Как здесь обстановка? — спросил Франсис.
— Внешне нормальная. На самом деле — напряженная. Мы испытываем на себе ту напряженность, которая царит в Чехословакии и Польше. Советские спецслужбы усердствуют. Они повсюду рыщут и суют свой нос.
— Ничего настораживающего в отношении вас?
— Нет, но я осторожен. Впрочем, уже несколько дней господин Паскаль не беспокоит меня. Неделю назад он требовал, чтобы я сообщил ему об этом немце, Людвиге Кельберге, который работал на нас в Бухаресте, но теперь, я полагаю, это дело прояснилось.
— Да. Кельберг сидит в одиночке в военной тюрьме «Лупеаска».
— Что? — испуганно обронил Савеску. — Его взяли?
— Увы, да.
— Я предупреждал, что контрразведка начеку… Мне жаль этого несчастного! В такие периоды, как этот, у людей ГПУ тяжелая рука, можете мне поверить.
— Я приехал освободить Кельберга, — сказал Коплан.
Румын смотрел на Франсиса своими голубыми глазами, и взгляд этот красноречиво говорил о том, что он мало что понял.
— Дипломатический обмен?
— Нет, — ответил Франсис, — диверсионная акция.
Савеску был так ошеломлен, что у него отвисла нижняя челюсть.
— Это шутка?
— Нет, я говорю вполне серьезно.
— И вы собираетесь вовлечь меня в эту безумную аферу?
— Нет, не бойтесь, — быстро успокоил его Франсис. — Как только я получу свой материал, вы меня больше не увидите. Разве что при самом неблагоприятном исходе операции.
Успокоенный З.Б.11 оставался тем не менее озабоченным. Он спросил:
— Как вы собираетесь это сделать?
— Пока не имею понятия. Я должен связаться с местной организацией.
— Вы точно с ума сошли! — констатировал «страховой агент». — На вашем месте я вернулся бы в Париж на первой «Каравелле».
— Данная операция кажется вам нереальной?
— Она обречена.
— Почему?
— Около года тому назад вам еще могло повезти. Тогда русские ослабили бдительность. Но сейчас ваш проект обречен на провал. Недавно приехало около двадцати советских контрразведчиков… Эти охотники на шпионов прибыли в Бухарест под прикрытием технической комиссии. Они расквартированы по двум частным виллам на окраине города, одна расположена на севере, другая — на юге. По-моему, это означает, что они что-то пронюхали.
— Не обязательно, — возразил Франсис. — Возможно, их прибытие связано с делом Кельберга.
— Однако важен результат. Вы столкнетесь с непреодолимым препятствием. Нельзя поручиться, что в организации, о которой вы упомянули, нет провокаторов.
— В любом случае, я получил задание и должен попытаться его выполнить.
Немного помолчав, Савеску сказал шепотом:
— Я не понимаю позиции господина Паскаля в этой истории. Он знает, что обстановка здесь очень опасна; он только что потерял одного из своих осведомителей и, несмотря на это, поручает вам подобную миссию. Откровенно говоря, мне это непонятно… Разве ваша жизнь менее ценна, чем жизнь Кельберга?
— Господин Паскаль никогда не отказывается от предприятия только потому, что оно опасно. Кроме того, когда он может сделать попытку спасти своего агента, он не колеблется. Помимо всего прочего, в этом деле есть более тонкие моменты, которые могут быть очень выгодными для СВИК.
З.Б.11 пожал плечами. Как все румыны, он был фаталистом.
— Желаю вам удачи, — вздохнул он. — Если я вам понадоблюсь, вы меня, разумеется, найдете, но если вы сможете обойтись без меня, это будет лучше для СВИК.
— Наши мнения совпадают, — отметил Коплан.
Протягивая Савеску руку для прощания, он уточнил:
