— У вас найдется что-нибудь перекусить? — Барнабас почесал шею. — А то я как будто сто лет не ел.
На папу, словно по волшебству, нашел бодрый отеческий стих, и он потопал вниз хлопотать над вафлями. Барнабас собрался было следом, но я поймала его за локоть.
— Значит, по легенде, Сет привез меня домой, а потом я всю ночь смотрела телек? — Я хотела выяснить, придется ли осторожничать с папой. Барнабас кивнул, и я добавила: — И с той насыпи никогда не падала? А кто-нибудь вообще помнит про ту ночь?
— Из живых — никто, — ответил Барнабас. — Рон все делает медленно, но наверняка. Видно, ты ему понравилась. — Его взгляд упал на амулет у меня на шее. — Ты или твой симпатичный новый камешек.
Я снова заволновалась, но Барнабаса отпустила, и он вприпрыжку помчался за папой. Из кухни как раз донесся его вопль — папа спрашивал, будет ли мой новый друг с нами завтракать. Я расправила платье, пригладила взъерошенные волосы и медленно, осторожными шажками пошла вниз. Чувствовала я себя отвратительно. Год. По крайней мере, год у меня есть. Может, я и не живая, но, черт побери, окончательно не умру. Я научусь обращаться с камнем и останусь здесь. На своем месте. С папой.
Смотрите, если хотите.
4
Я сидела в темноте на крыше, швыряла камешки в ночь. Пыталась успокоиться и собраться с мыслями. Я не живая, но и не мертвая. Целый день осторожно расспрашивала папу — как я и подозревала, он не просто напрочь забыл о том, что я умерла в больнице, он даже об аварии не помнит. Думает, что я отшила Джоша, как только узнала о подставном свидании, приехала домой с Сетом и Барнабасом и всю ночь так и провалялась в платье перед телевизором.
И папа не очень-то обрадовался, что взятый напрокат костюм оказался испорчен. Расплачиваться он решил в счет моих карманных денег, и это мне, конечно, не понравилось, но я не жаловалась. Я здесь, вроде как живая, а остальное ерунда. Папа, кажется, удивился, что я так покорно приняла наказание, и сказал, что я взрослею. Ох, знал бы он…
Целый день я развешивала и раскладывала свои вещи и внимательно наблюдала за папой. Он точно чувствовал: что-то не так, но не мог понять, что именно. Он почти не отходил от меня, то и дело притаскивал что-нибудь перекусить или попить. Я уже готова была на него прикрикнуть. Не раз я ловила на себе его испуганный взгляд, но папа тут же делал вид, что все в порядке. Разговор за обедом не клеился, я двадцать минут ковыряла свиные отбивные, потом извинилась, сославшись на усталость после вчерашней ночи.
Н-да. Должна бы устать, но куда уж там. Два часа ночи, а я, вместо того чтобы спать, сижу здесь, на крыше, швыряюсь камешками, пока мир вращается себе в холодной темноте. Может, мне больше вообще не нужно спать?
Неуклюже ссутулившись, я подняла с кровли очередной кусочек застывшей смолы и запустила в трубу. Он звякнул по металлическому козырьку и отскочил в темноту. Я съехала по плоскому скату крыши и подтянула джинсы.
Вдруг мне стало немного не по себе. Сначала легонько закололо в пальцах рук, потом чувство стало острее, пронзило меня насквозь, словно шипами. Казалось, за мной кто-то наблюдает. Ощущение тут же материализовалось: я обернулась и ахнула, когда с нависающего над крышей дерева обрушился Барнабас и приземлился на все четыре конечности, как кошка.
— Эй! — сердце чуть не выскакивало у меня из груди. — Предупредил бы, что ли!
Он поднялся в разбавленной лунным светом темноте, подбоченился. В слабом лунном мерцании можно было различить и его самого, и написанное на его физиономии недовольство.
— Будь я черным жнецом, ты бы уже умерла.
— Ну-ну, я ведь и так умерла, разве нет? — Я бросила в него камешек. Он пролетел нал плечом Барнабаса, но тот не двинулся с места. — Чего тебе надо? — угрюмо спросила я.
Он пожал узкими плечами и посмотрел на восток.
— Хочу узнать, что ты не рассказала Рону.
— Что, прости?
Он стоял неподвижно, словно каменный, руки скрещены на груди, взгляд устремлен в пространство.
— Сет что-то сказал тебе тогда, в машине. Все остальное время я не спускал с тебя глаз. И я хочу знать, что он тебе наговорил. Будешь и дальше притворяться и играть в жизнь или тебя попросту оттащат к черному двору — есть разница? — Он сердито махнул рукой. — Хватит с меня ошибок. Уж тем более из-за тебя. Ты была нужна Сету еще до того, как стащила этот камень. Вот он и пришел за тобой в морг. И я хочу знать почему.
Я взглянула на мерцающий в лунном свете камень, потом на свои ноги. Неудобный край крыши впивался мне в лодыжки.
— Он сказал, что я всего лишь имя в списке и что он собирается срезать мою душу.
— Это-то ему удалось, — Барнабас опустился на крышу поодаль от меня. — Теперь ты умерла и никакой угрозы не представляешь. Но почему он тогда вернулся за тобой?
Барнабас немного смягчился, и это меня окончательно убедило. В лунном свете его глаза казались серебряными.
— Никому не скажешь? — Мне хотелось довериться ему. Нужно было выговориться, но не стану же я звонить старым друзьям и ныть про то, каково быть мертвой. Тоже мне развлеченьице.
Барнабас заколебался.
— Нет, но постараюсь убедить тебя рассказать самой.
Это еще куда ни шло. Я глубоко вздохнула.
— Он сказал, что конец моей жалкой жизни — его пропуск в высший круг. И вернулся, чтобы доказать, что и в самом деле… срезал мою душу.
Я ждала отклика, но его не последовало. Наконец я не выдержала, подняла голову и встретилась взглядом с Барнабасом. Он словно пытался понять, что все это значит. У него самого ответа явно не было, и он медленно произнес:
— Ты лучше держи это пока при себе. Может, он ничего и не имел в виду. Забудь. Приноравливайся.
— Ага. — Я язвительно хихикнула. — Новая школа — это та-а-ак весело.
— Я о твоей жизни.
— Ну-ну. — Ладно, буду привыкать, не к новой школе, так к новой жизни. Прекрасно. Я вспомнила жуткий обед в папиной компании и закусила губу. — Кстати, Барнабас, я вообще могу есть?
— Конечно. Если захочешь. Я вот не ем. По крайней мере, не помногу, — сказал он почти тоскливо. — Но если ты теперь, как я, то никогда не проголодаешься.
Я заправила короткую прядь за ухо.
— А спать?
Он улыбнулся.
— Попробуй. У меня не получается, пока не станет до одури скучно.
Я снова запустила кусочком смолы в трубу.
— А почему мне не нужно есть?
Барнабас повернулся ко мне.
— Этот твой камень излучает энергию, а ты ее поглощаешь. Греешься в ней. Остерегайся ясновидящих. Они решат, что ты бесноватая.
— М-м-м, — промычала я. Интересно, в церкви мне смогут объяснить, что на самом деле происходит? Но ведь насчет мрачных жнецов они ошибаются, выходит, знают не так много, как им кажется.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
