Господи! Все не так! Я не та, не там, не так! Нейл брал не только мое тело, он проникал в мою душу, ее он тоже ласкал пальцами, терзал, помечал когтями и клыками, жадными горячими губами, пронзал толчками плоти. Он брал меня всю. И это не ТАК. Потому что я не хочу этого. Потому что я не готова отдавать так много.
Я посмотрела на него затуманенным взглядом, чувствуя, как они наполняются слезами.
– Мне нужно побыть одной.
Прищурился. Долгий взгляд. Очень тяжелый. Невыносимый. Хочется зажмуриться и стать очень маленькой, незаметной.
– Ты побудешь одна. Ты побудешь одна так долго, как я решу. Только хватит лгать себе и прятаться от себя. Моего терпения тоже надолго не хватит, – дернул к себе за ворот собственной рубашки, – ты хотела меня, ты жаждала меня, ты отдавалась мне и орала мое имя. К чему сейчас разыгрывать спектакль? Чего ты боишься, Лия?
– Тебя! Себя! Я не хотела! Я просто сильно испугалась! – истерически, громко, срываясь на слезы. – Ты заставил меня! Ты каким-то дьявольским образом забираешься ко мне в мозги и заставляешь хотеть тебя, заставляешь быть иной, не мною. Все не настоящее, и секс с тобой был не настоящим. Ты взял сам. Это иллюзия. Ты создаешь ее во мне, потому что я слишком слабая, а ты сильный. Ты пользуешься мной. Я бы никогда не попросила! Потому что ты ужасаешь меня! Ты воплощение всего, чего я боюсь. Ты – смерть. Как я могу хотеть тебя? Это так же противоестественно, как желать боли. Когда ты прикасаешься ко мне – меня трясет от ужаса и от желания одновременно.
– Достаточно! Хватит!
Резко оттолкнул от себя, и я пошатнулась, сжимая руками ворот его рубашки, пряча наготу.
– Противоестественно хотеть боли? Когда-то ты молила меня причинить тебе боль, чтобы твое наслаждение было ярче. Да, ты была податливой и голодной до той боли, которую я мог выбивать из тебя вместе с оргазмами.
– Ложь! Не верю ни одному твоему слову. Это не нормально! Я не могла быть такой! То была не я!
– Да! Не ты! Не ты, мать твою! – Смотрит в глаза, и его взгляд становится слишком страшным, на дне синего пламени я вижу свою смерть. – А где они, пределы нормальности? В твоем «счастливом прошлом»? С ним? Там все было нормально?
– Да! Все было так, как должно быть! В моем мире не было таких монстров, как ты!
Нейл вдруг резко прижал меня к стене за горло, и его глаза загорелись дьявольским огнем, обещая мне все муки ада.
– Да, монстр, Лия. Жуткая тварь. Чудовище. Все верно. Каждое слово. И да, это не ты. Это фальшивка! Оболочка пустая. Внутри тебя звенит пустота! Потому что ты – другая… Она любила монстра!
– Она, но не я. Я не люблю тебя! Ты хочешь то, что я не могу тебе дать!
– А ему, – приблизил лицо к моему, выдыхая ярость, обжигая ею кожу, – ему давала?!
– Да! Ему давала и дала бы еще, потому что он настоящий! Но ты все разрушил, искалечил мою жизнь, решил распоряжаться мной…
Замахнулся, и я зажмурилась, ожидая удара, словно уверенная, что ударит, но кулак врезался рядом с моим лицом, заставив вздрогнуть.
– Я. БУДУ. РАСПОРЯЖАТЬСЯ. ТОБОЙ. ПОТОМУ ЧТО ТЫ МОЯ!
От яростного рычания в помещении задрожали стены. Резко разжал пальцы и добавил:
– Моя, пока я не решу иначе. Смирись!
Я медленно сползла по стене на пол.
Нейл вышел из помещения, шваркнув дверью с такой силой, что посыпалась штукатурка. Спустя пару минут за мной пришел Лиам. Протянул руку, помогая подняться. Он молчал, и я молчала, меня все еще лихорадило. В машине я посмотрела на слугу и тихо спросила:
– Скажи мне, Лиам, скажи, пожалуйста, кем я была для него? Я должна это знать. Я больше никогда не спрошу. Кем. Я. Была. Для. Него?
Медленно повернулся ко мне.
– Всем и никем.
Стало страшно, так страшно, что захотелось заплакать, как ребенку.
– Он не отпустит меня?
– Не отпустит. Скорее он вас убьет.
В его голосе прозвучало сожаление, а я отвернулась к окну. Дежавю… только картинки слишком разные.
Словно я писала строчки красными чернилами… а они проявились черными. Мои строчки о нем. Вымысел красивее реальности, потому что реальность уродлива в своей обнаженной искренности. Любовь не всегда переливается яркими красками… если смешать все оттенки вместе – вы получите черный. Только по отдельности они могут быть разными. Моя палитра смешалась, растворилась. Если я и любила Нейла Мортифера, то цвет моей любви – черный. Цвет моей любви к нему – это смерть… Смерть меня прежней. А я не хочу умирать. Но разве кто-то спросит моего мнения? Мой убийца уже нанес первые мазки на палитру моих эмоций, и рано или поздно он закрасит весь холст, мне остается только ждать, когда. Холст не выбирает художника, так же как и не знает, когда рисунок будет закончен, он удовлетворит творца, или тот сожжет неудачный шедевр.
5 глава
Он уехал, и не просто на несколько часов, а уехал надолго.
Первые дни я провела у себя, все еще ожидая, что Нейл вернется, он всегда возвращался. Все это время, что я нахожусь в этом доме, не было ни дня, чтобы он не присутствовал.
Я бы никогда не призналась себе, что его отсутствие, как и присутствие, я чувствую физически. Как противоречивы собственные эмоции, какая дикая внутренняя борьба, потому что я должна радоваться, что его нет, а вместо этого я подхожу к окну в безмолвном ожидании, когда распахнутся ворота и его машина въедет на территорию особняка. Острая нехватка присутствия, уже знакомая мне неестественная ломка. Только раньше я скучала по своим мыслям о нем, по строчкам о нем, по его образу перед глазами, а сейчас… мне не хватало его присутствия. Абсурдно, но каждый день внутри меня что-то надламывалось… Со временем я пойму, что это осколки моего неприятия Нейла настоящего, это куски той маски, которую я на него надела и долгое время любила этот восковой слепок, совершенно не похожий на оригинал, а под маской оказался звериный оскал… но, черт возьми, он был настоящим. Но я уже не знала, что лучше – лживая маска и розовые очки или та правда, которая выворачивает наизнанку и потрошит мое сознание, меняя восприятие, ваяя реальную зависимость, привязанность, тягу.
Но даже дом без него стал пустым, словно Нейл своим присутствием заполнял пустоту, оживлял это строение и превращал в живой организм, который дышал только в его присутствии.
Еще с самого первого дня меня поражало это здание, оно жило отдельной жизнью, по своим законам, как и его обитатели. Я часто думала о том, что их держит здесь? Почему все они остаются в этом доме, хотя смертельно боятся его хозяина? Как всегда, ответов не было. Но я чувствовала, что помимо страха все эти люди фанатично преданы Нейлу. Для меня, привыкшей к равенству и демократии моего мира, подобные средневековые правила были ужасающими.
Все эти дни я проводила на этаже со слугами. Поначалу они сторонились меня, замолкали в моем присутствии, но я неизменно приходила к Мие, к моему маленькому подарку, который наконец-то стал походить на обычного ребенка, а не на восковую куклу. И постепенно отношение слуг изменилось, они начали отвечать на мои вопросы, а иногда и разговаривать в моем присутствии, смеяться. Они мне доверяли, потому что я спасла одну из них, такую же, как они, а в этом мире не привыкли к чужой жалости, к состраданию тех, кто выше тебя по положению, а я была выше. Для них я в ином статусе – статусе любовницы Нейла Мортифера. Этого не произносили вслух, но этим были наполнены их взгляды, которые они бросали на меня. Кто-то с завистью и ненавистью, кто-то с восхищением, а кто-то с сочувствием, и, пожалуй, последние были близки к истинному положению вещей. Потому что я сама могла себе всего лишь посочувствовать и позавидовать таким, как они. Они не имели никакого значения для Нейла, тогда как я жила под его пристальным вниманием; даже сейчас, когда его здесь не было, я чувствовала, что каждый мой шаг строго проконтролирован.
Единственный, кто искренне был мне рад – это Мия. Дети не умеют лицемерить, и в ее огромных глазах вспыхивал огонек, который согревал меня. Я сама обустроила ее комнату и с наслаждением расчесывала тоненькие волосики Мии перед сном, я рассказывала ей сказки на ночь и заботилась о том, чтобы в ее рацион входили необходимые для ребенка витамины.
В свое время я мечтала, как буду так же заботиться о своем собственном ребенке, но нам со Стефом не повезло. Я так ни разу и не забеременела. Походы по врачам не принесли ничего, кроме разочарования. Они говорили, что я бесплодна. Приемного ребенка Стеф не хотел. И когда я смотрела на Мию, я представляла себе, что она могла бы быть моей дочерью. Только внутри постоянно билось чувство, что это все ненадолго, что в любой момент ОН может передумать и отобрать ее у меня.
В этом мире нет ничего, что могло бы принадлежать мне, а если и принадлежало, то, скорее, для видимости и никогда по-настоящему моим не станет.
Имя мы придумали с ней вместе, Мия очень хотела, чтобы наши имена были похожи.
С каждым днем она менялась, а я вместе с ней, мы переставали бояться. Наверное, каждому человеку нужно о ком-то заботиться, чтобы чувствовать себя значимым, нужным. Мое сравнение кому-то покажется циничным или кощунственным, но именно поэтому люди заводят себе домашних питомцев. Им нравится заботиться, нравится приручить кого-то, кто будет их абсолютно и безоговорочно любить и в тоже время зависеть от них. В каждом из нас живет хозяин. Кто-то деспотичный, кто-то добрый и мягкий, но всякий раз, когда мы взваливаем на себя заботу о ком-то, мы тешим свое собственное эго намного больше, чем реально испытываем привязанность к зависимому. И я любила Мию именно за это – она создала для меня иллюзорный смысл существования там, где не было вообще никакого смысла ни в чем. Во мне особенно.
