А когда планеты сталкиваются, обязательно бывает катастрофа. "Что же теперь делать? – думал он. – Что же теперь делать? Что же теперь?.."
– Здорово попадёт? – шёпотом спросил Шурка.
– Наверно… – откликнулся Вовка.
– Такая была планета!.. – тихо сказал Талька.
И вдруг Вовка понял, что не боится. Ему было просто очень жаль арбуза. Не арбуза, а планеты. Жаль зелёной сказки, которая разбилась. А больше всего было жаль, что вот сейчас эти мальчишки и Лизавета уйдут и он потащится домой один.
Дома ему, конечно, влетит, но не в этом дело. Была сказка, была игра, были ребята, уже немножко знакомые. Было хорошо.
А сейчас стало плохо…
– Такая хорошая была планета, – снова сказал Талька.
– Перестань хныкать! – приказала Лизавета. И спросила у Вовки: -
– Сколько он стоит?
– Рубль восемьдесят.
– А у нас только двадцать копеек, – уныло сказал Шурка.
Вовка покачал головой.
– Второй покупать нельзя. Всё равно она догадается. По сдаче догадается. Таких больших арбузов больше нет, а если маленький купить, значит, должно денег больше остаться. А у меня мало…
– Кто это "она"? – спросила Лизавета.
– Ну, сестра… Старшая.
– Все сестры такие, – мрачно сказал Захар.
– Умолкни! – сказала Лизавета.
Вовка вздохнул:
– Лучше уж я так… Объясню.
Лизавета молчала.
– Он ведь сам тащил этот арбуз. Без нас, – сказал Шурка.
Лизавета всё равно молчала.
– Слушайте, Захаровы! – начал Шурка. – Давайте дотащим до его дома все эти куски. Скажем: нарочно разбили, чтобы легче нести было.
"Значит, у них такая фамилия, – подумал Вовка. – Захар – это Серёжка Захаров".
– Понесём! – настаивал Шурка.
– Не городи ерунду, – поморщилась Лизавета. Вовка понял, что надо что-то сказать.
– Чепуха. Не стоит переживать. – Это получилось у него довольно храбро. Ещё он добавил: – Мне даже лучше: не тащить такую тяжесть.
– Ненормальный! – возмутилась Лизавета. – Неужели бы мы дали тебе одному нести?!
Вовке показалось, будто тёплая волна прошла по нему. И захотелось сделать что-нибудь хорошее для этой грозной девчонки и для этих ребят. Но ничего хорошего он сделать не мог и только сказал:
– Давайте съедим планету. Всё равно уж теперь.
– А правда… – сказал Шурка.
– Справимся? – спросил Серёжа Захаров.
– Справимся, – уверенно ответил Талька.
Это было нелёгкое дело – съесть такой арбуз. Нужно было время. И терпение.
Они впятером сидели на скамейке и по уши вгрызались в мягкие красные куски. Семечки прилипали к щекам и подбородку.
– Ты где живёшь? – спросил Серёжка.
Вовка, не переставая жевать, объяснил.
– Это же рядом с нами, – заметила Лизавета. – Всего через дом.
– Приходи, – сказал Шурка. – Мы в "царя Гороха" играть будем. Умеешь?
– Ну как он может уметь? – вмешался Серёжка. И объяснил: – Мы сами эту игру придумали. Вроде лапты, только с тремя мячиками. Мы тебя на левый край поставим.
Лизавета подняла голову. На ушах, как клипсы, висели прилипшие семечки.
– На левом крае у нас Павлик Сенцов играет, – сказала она. – Куда же его девать?
– А в запасные, – объяснил Шурка. – Он же слабак. Думаешь, он поднял бы такой арбуз?
– Лопнул бы, – откликнулся Серёжка.
Шурка вытер рукавом подбородок, посмотрел на всех по очереди и осторожно спросил:
– А насчёт ПЭС? Сказать? Ведь из-за неё же всё…
– Можно, – решил Серёжка и повернул к Вовке мокрое лицо. – Мы электрическую станцию делаем, которая от морских приливов работает. Ну, пока модель, в ванне. Уже десять дней возимся. Приходи – увидишь…
Вовке стало весело.
– Я приду, – пообещал он. – Обязательно. Сегодня меня, наверно, не выпустят, а завтра приду. А то у нас во дворе даже ребят нет. Только мелкота всякая. Есть ещё одна девчонка, да она какая-то… не поймёшь.
Вовка пошёл во двор и сразу отыскал взглядом своё окно. Он подумал, что, может быть, увидит в окне сестру и та его сразу спросит: "Ты где это бродяжничал столько времени? Где арбуз?" И тогда Вовка отсюда, издалека, объяснил бы ей всё. Издалека такие вещи объяснять гораздо лучше.
Но окно было закрыто и отражало синее блестящее небо.
Вовка тихонько вздохнул. И, наверно, от этого вздоха проснулся и зашелестел клён. Сверху снова сорвался светлый пятипалый лист и снова упал на Вовкино плечо. Как будто дерево хотело утешить мальчика и положило ему на плечо лёгкую ладонь.
– Такая хорошая была планета… – доверительно сказал Вовка клёну.
Тот сочувственно закивал ветвями.
– Ладно, ничего, – сказал Вовка.
Он посмотрел на свой подъезд и тогда увидел девчонку.
Она сидела на корточках недалеко от крыльца и опять что-то рисовала на асфальте. Видимо, новый Вовкин портрет.
Ведь она ничего не знала. Она думала, что Вовка сейчас такой же, как вчера. Такой же, как утром. А он уже понимал, почему бывают приливы и отливы. Он умел устраивать солнечные затмения. Он пережил гибель Зелёной Планеты, и стоило ли после этого думать о глупой девчонке с её дурацкими рисунками.
– Такая была планета… – негромко и с чувством повторил Вовка. Потом он затолкал кулаки в тесные кармашки штанов и зашагал к подъезду.
До девчонки оставалось шагов десять. Тогда она быстро поднялась и повернулась навстречу Вовке. Пальцы опущенных рук сжались в твёрдые, кулачки. Глаза тихо сузились и сделались как два тонких золотых полумесяца.
– Только подойди… – негромко сказала она.
Вовка шёл.
Девчонка мотнула головой, убирая со лба длинные пряди.
– Только подойди, – повторила она напружиненным голосом.
Вовка шёл. Кеды "Два мяча" медленно ступали по серому асфальту. Было в этой мягкой неторопливости что-то непонятное и тревожное. Острые кулачки девчонки дрогнули. Глаза стали широкими.
– Подойди только! – сказала она громко и растерянно.
И поняла, что он подойдёт. И что лучше ей не ждать, когда он подойдёт.
Она отскочила. Отбежала в сторону. Хотела крикнуть Вовке что-нибудь обидное. Хотела и не смогла. Кончилась её власть. Рухнуло её могущество. Теперь не от неё, а от Вовки зависело то, о чём она потихонечку мечтала: чтобы перестать быть врагами и чтобы вместе рисовать на асфальте не страшных уродов, а удивительных и весёлых зверей.
Она смотрела на Вовку удивлённо и грустно. А он прошёл и не взглянул на неё. И растоптал её рисунок.
Она тихонько пошла следом и остановилась в подъезде.
Вовка медленно поднимался по лестнице. Он шёл навстречу неприятностям и невзгодам. Но он не боялся. Он шёл печальный и гордый.
А внизу, прислонившись к косяку, стояла девчонка. Тоже печальная. И слушала, как затихают Вовкины шаги…
Но, наверно, оба они немного притворялись. Чуть-чуть. Грусть их не была такой уж сильной. Потому что пробивались сквозь неё светлые пятнышки, похожие на круглые чешуйки солнца.
1965 г.
ПУТЕШЕСТВЕННИКИ НЕ ПЛАЧУТ
У Володьки пропала собака. Все мальчишки с маленькой улицы Трубников знали, что у него пропала собака. И жалели. Жалели рыжего Гермеса, потому что привыкли к нему очень давно: еще до того, как он стал Володькиным псом. Жалели Володьку, потому что он был неплохой парнишка, хотя немного плакса.
Впрочем, о том, что он плакса, мальчишки сами не догадались бы. Это сообщил Володькин дядя Виталий Павлович, тоже проживавший на улице Трубников. Он подвел Володьку к ребятам, которые у соседних ворот колдовали над разобранным велосипедом, и сказал:
– Послушайте, доблестные рыцари. Возьмите этого отрока в свою компанию. Он человек неплохой. Правда, немного плакса, а все остальное на уровне.
Сашка Пономарев (Володька тогда еще не знал, что его Сашкой зовут) вытряхнул на масляную ладонь подшипники из втулки, посчитал шепотом, затем рассеянно глянул на дядю и на племянника:
– А пускай, – сказал он. – У нас приемных экзаменов нет.
Дядя Витя коротко сжал Володькино плечо: "Оставайся", – и ушел. Он считал, что суровые законы мальчишеской компании пойдут Володьке на пользу.
Но никаких суровых законов не было. Вольдьку попросили подержать колесо, пока собирали втулку и надевали цепь, потом дали прокатиться на отремонтированном велосипеде (все катались по очереди). Потом спросили, как зовут.
И уж совсем потом, когда был вечер, маленький Сашкин брат Артур спросил без всякой насмешки, а просто с любопытством:
– Почему твой дядя Витя говорит, что ты плакса?
Володька увидел, как Сашкина ладонь поднялась для подзатыльника глупому Артуру, но нерешительно остановилась. Мальчишки молчали. И было непонятно, осуждают они неделикатного Сашкиного брата или ждут ответа.
И Володька ответил просто и честно:
