И Володька ответил просто и честно:
– Я знаю, он сердится. Я при нем разревелся, когда с родителями прощался. Они в Крым уезжали, а меня сюда отправили… А он слез не любит.
Нельзя было смеяться над таким прямым и беззащитным ответом. Ребята помолчали немного. Сашка все-таки шлепнул Артура по шее и небрежно утешил Володьку:
– Ничего, привыкнешь…
– Наверно, – откликнулся Володька. Ему захотелось еще сказать, что привыкнет он обязательно, он умеет привыкать. Весной он распрощался с Юриком Верховским, и первые дни после этого тоже скребло в горле, а потом уже не скребло. Только иногда. А с Юркой они были всегда вместе еще с детского сада… Но ничего такого Володька говорить не стал, потому что иногда вредно тратить много слов…
Собака у него появилась через неделю после этого разговора. Женька Лопатин, который жил через два дома от Володьки, рано утром стукнул в его окошко. Подтянулся на высокий подоконник и спросил:
– Вовка, можешь взять собаку? Хоть не насовсем, а на время?
Сонный Володька спросил, конечно, что это за собака, и что он с ней будет делать. Оказалось, что делать с ней ничего не надо, только кормить и поить, чтобы не померла с голоду и не взбесилась от жары. Раньше этот пес жил у Женьки, а еще раньше у многих других ребят. Но подолгу он не жил нигде. Все родители ругались и прогоняли собаку. Сторож из нее был никудышный, а лопала она, как хорошая свинья.
Женькины слова не обрадовали Володьку. Но неудобно было отказываться, да и жаль собаку.
– Ну, давай, – сказал он, предчувствую неприятности.
И Женька привел на веревке Гермеса.
Пес был величиной с овчарку, но лопоухий. Рыжий, клочкастый и тощий.
– Сидеть, – велел ему Женька. Гермес зевнул, сел, глянул на Володьку светло-коричневыми лукавыми глазами и вдруг замахал репьистым хвостом. Взлетели с земли клочки газеты и щепки, а по ногам прошелся пыльный ветер.
– Он, вроде бы, совсем не злой, – заметил Володька.
– В том-то и дело, – вздохнул Женька. – Он всех людей считает своими, потому что настоящего хозяина у него не было. Со щенячьего возраста живет беспризорный… Но он хороший. А ты собак любишь?
– Не знаю, – сказал Володька. Он в самом деле не знал. Он жалел собак, если им было плохо. И кошек жалел, и зверей в зоопарке, и птенцов, которые падают из гнезда. Но дядя Витя сказал однажды, что жалость и любовь разные вещи.
Гермеса Володька привязал в палисаднике среди георгинов. Принес чашку с водой, тарелку со вчерашними макаронами. Гермес махал хвостом и улыбался розовой пастью.
Потом, конечно, был разговор с дядей Витей и тетей Таней, его женой. Тетя ахала, называла Гермеса чудовищем и вопросительно смотрела на дядю Витю. Тот назвал Володьку странным человеком, а Гермеса бесполезным существом. Но когда узнал, что Володька обещал ребятам держать у себя Гермеса, подтянулся и бодрым голосом сказал:
– Раз обещал, держи.
– Только, ради бога, уведи его из палисадника, – жалобно сказала тетя Таня. – Там цветы.
И Володька увел собаку за сарай, в тень, подальше от пышных георгинов, которые он презирал за нахальную красоту.
Потом он привык к Гермесу.
Однажды он загнал Гермеса в пруд и намылил туалетным мылом. Бедный пес тихо выл от ужаса, но терпел.
– Чего ты собаку мучишь! – вмешался Женька. Он все еще чувствовал себя хозяином.
– А что делать? – сказал Володька немного виновато. – Мне через две недели уже домой ехать. Как я его повезу, такого замурзанного?
– С собой возьмешь? – не поверил Женька.
– Ну, а куда его девать?
– А мать с отцом что скажут? – спросил рассудительный Сашка.
– Уговорю. Живут же у других собаки…
С того дня вся улица стала знать, что Гермес – Володькина собака.
А еще через два дня Гермес пропал.
Его искал Володька, искали все мальчишки. По всему поселку. Заглядывали в чужие дворы, спрашивали незнакомых людей. Потом пришли ребята с Ишимской улицы и сказали, что Гермеса сбил грузовик. Володька побежал за ним. В кювете лежала мертвая собака. Тоже большая и рыжая, но совсем не Гермес.
– Не он, – сказал Володька. И ушел домой. Вдруг почувствовал, что Гермеса не найдет.
– Ты странный человек, – сказал дядя Витя. – Как можно убиваться из-за ненужной бродячей собаки!
– Она была не бродячая, а моя, – ответил Володька и отвернулся.
– Можешь ты объяснить, зачем она? От любого домашнего животного должна быть польза.
Володька не мог объяснить. Пользы от Гермеса не было. Просто нравилось Володьке, как он тычется мокрым носом в ладони и как тепло дышит в ухо, когда они играют в пограничников и прячутся в кустах…
– Володя, – сказал дядя Витя с легким нажимом. – Я удивляюсь, честное слово. Каждый мальчик должен быть мальчиком, а не плаксивой девчонкой. А ты все время киснешь. Чем ты недоволен?
– Всем… доволен, – тихо сказал Володька, с раздражением глядя на георгины. Их пунцовые, как петушиные гребни, головы, плавно качались в открытом окне.
Дядя Витя продолжал:
– Другой любой мальчишка на твоем месте был бы в восторге. Все к твоим услугам. Хочешь велосипед? Пожалуйста. Фотоаппарат? Бери, учись, снимай. Кататься на лодке? Пойдем попросим у Андрея, он не откажет. Хочешь пострелять из ружья? Давай, спустимся в овраг, постреляем…
– У твоего ружья отдача, как у гаубицы, – хмуро сказал Володька и пошевелил плечом.
– Просто ты боишься… Тебе почти одиннадцать лет, а глаза на мокром месте. Как у пятилетнего… – Он усмехнулся и добавил, вспоминая давний разговор: – А еще собирался стать путешественником. Путешественники не роняют слезы. как горох.
– Я не путешественник, – со сдержанной обидой ответил Володька. Я ни разу не был ни в каком путешествии. – И, чувствуя, как защипало в глазах, он торопливо вышел из дома.
У калитки ему попалась на глаза свежая сосновая щепка, широкая, как гладиаторский меч. Володька машинально поднял ее. Он пошел вдоль палисадника, щелкая по ноге липким от смолы сосновым клинком. Георгины над изгородью горели, как красные светофоры. Один, самый высокий, заносчиво поднял голову на прямом, словно спица, стебле. Володька не замедлил шага. Только рука его сделала молниеносный поворот, и деревянный меч, описав золотистый полукруг, чиркнул по стеблю.
Георгин не сразу понял, что случилось. Секунды две он удивленно смотрел вслед мальчишке. Потом его пышная голова качнулась, сорвалась и выкатилась на середину дощатого тротуара.
Вечером дядя Витя сказал:
– Путешественник, хочешь в глухие края? Озеро, лес, заросли. Рыбачить будем, костры жечь и открывать нехоженые места. Устраивает тебя такой план?
Володька не любил рыбачить. Но он представил костер на темном берегу, звезды в воде, смутную белизну берез в сумерках, и ему отчаянно захотелось в глухие края, к неизвестному озеру.
Они ехали на зеленом прыгучем "газике". Неровная травянистая дорога петляла по березовым рощицам и широким полянам с лиловыми разводами иван-чая. Володька устал подскакивать на заднем сиденье. Рубашка выбилась из-под штанов, и жесткий ремень натирал спину.
– Долго еще ехать? – осторожно спросил Володька.
– Устал? – откликнулся дядя Витя, обернувшись. В его голосе сразу были и забота, и насмешка. Володька раздраженно промолчал. Он так и знал: вместо ответа услышит что-нибудь ненужное и обидное.
Рядом с Володькой грузно трясся знакомый дяди Вити, начальник здешнего стройуправления Потапов. Это на его служебной машине они ехали к дальнему озеру.
Потапов шумно завозился на кожаной скамье и вытянул из кармана карту. Карта зашелестела и, развернувшись, упала Володьке на колени.
– Разбираешься? – спросил Потапов.
– Чуть-чуть…
Круглая лужица озера синела в сплошной зелени лесов. Дорога тянулась к нему паутинчатой нитью. Она пересекала коричневый шнурок шоссе, который убегал за край карты. Там у края Володька заметил мелкую-мелкую надпись: "На Крюково".
Он помолчал. Зачем-то даже потер пальцем буквы-малютки. Потом спросил у Потапова:
– Эта большая дорога прямо в Крюково ведет?
– Прямехонько, – оживился Потапов. – Именно туда, в самую точку.
– Это там строят новую электростанцию?
– Вроде бы строят… Да, строят. Точно. Яковлев, один мой бригадир, туда перевелся. Теперь дома только по выходным бывает. Каждый день ездить не будешь, почти сто верст по шоссе…
– А зачем тебе Крюково? – вмешался дядя Витя. – Озеро-то в стороне.
– Ни за чем. Так, – сказал Володька и стал смотреть в окно. В Крюково жил Юрка Верховский. Он уехал туда, потому что отца назначили начальником стройки. Два письма всего написал. Да и сам Володька тоже…
От рыбной ловли Володька сразу отказался. Если говорить честно, он жалел пойманных рыб, беспомощных, с кровью на жабрах. И немного боялся их – бьющихся, скользких. Он сказал, что займется костром и поставит палатку.
