Летом Аннушка вместе с мамой, Анной Семеновной, приехали к Наде в гости. Погода стояла образцово-показательная – теплая, спокойная. Надя перешла жить к девушкам, а родных поселила к тете Шуре.
– Нет, Аннушка, целина во-от какая! – и показали из окошка высокого вагончика бескрайнее ковыльное море. Сестренка замерла от восторга.
А дверей в вагончике и вправду было целых три.
Анна Семеновна часто задумывалась – вспоминала годы, прожитые в Казахстане во время эвакуации. Здесь когда-то родился любимый сын Димочка…
– Матери Надиной я что-то вроде не понравился, – говорил Володя приятелям.
На самом деле Надя с Анной Семеновной о нем даже не говорили, потому что никаких серьезных намерений у Нади еще не было.
Девушку настораживала Володина ревность…
Нехорошие «звоночки» звенели постоянно. Например, на концерте стоило Наде восхититься юношей-артистом, который замечательно играл на оригинальных «инструментах»: ложках, кастрюлях, стиральной доске и особенно мастерски – на пиле, Володя вскочил с места и демонстративно вышел из зала.
– Что с тобой случилось? – Надя не побежала за ним, так что говорили уже на следующий день.
– Ничего, – буркнул и не захотел продолжать тему.
В другой раз выбросил из окна вагончика губную помаду, которую привезла мама. Надя и так не пользовалась никакой косметикой, но жест был слишком красноречивым.
Когда думала об этом серьезнее, вспоминалась семейная история – сам же Володя и рассказал. Его отец убил свою жену – Володину маму, так что сам он рос сиротой, при тетке, которая безумно его любила и баловала.
А что, если… В общем, чем больше Надя думала о замужестве, тем меньше была уверена, что хочет выходить за Владимира. Тем более всего двадцать первый год идет, куда торопиться?
Еще одно смущало: Володя, хотя и был ужасно ревнивым, сам по натуре был общительным, веселым… Душа компании, постоянно девушки вокруг. Не хотелось бы потом страдать от его измен.
– Нам надо серьезно поговорить. Ты зачем так поступила? – глаза Владимира в первый раз смотрели на Надю с таким металлическим блеском. В руке он держал письмо, написанное незнакомым почерком, но подписанное ее, Надиным, именем.
«Потому что у нас серьезные отношения, прошу Вас, Галя, постараться Владимира забыть и больше не беспокоить…»
Кажется, постарался кто-то из общих Володиных друзей – может быть, Ефим Катеринчук, уже давно смотревший на Надю влюбленными глазами…
– Ничего не понимаю… Володя, как ты мог подумать, что я могла бы пойти на такую низость? И на основании чего я написала бы твоей бывшей девушке письмо?
– Не могла же Галя написать неправду! И откуда бы она узнала твое имя и то, что я с тобой дружу?
– Откуда она узнала, это выясняй сам. По твоим словам, ты Гале веришь, а мне нет. Раз так, наша с тобой дружба окончена.
Я никогда не позволю никому сомневаться в моей порядочности, тем более своему другу. Если ты рассчитывал, что мы с тобой сможем построить семью, то на недоверии и неуважении семья не строится!
– Надя, ты меня не так поняла! – опешил слегка, отступил на шаг. – Ты сама знаешь, как я тебя люблю!
– Не знаю, Володя…, наверное, я тебе не очень-то дорога, раз ты сам затеял этот разговор. Тем более из письма ясно, что с Галей вы были близки. Не могу же я строить свое счастье на слезах другой девушки! Иди к себе, я с тобой не желаю больше говорить.
Буквально на следующий день к Наде подошел бригадир: нужна повариха в сенокосной бригаде, это почти 180 километров от совхоза. Готовить на двадцать ребят, а то они там голодают.
– Конечно! – согласилась Надя. И тихо, чтобы никто не услышал, добавила: – Хоть на время куда-нибудь скрыться…
* * *
Быстрым шагом пошла в сторону конторы совхоза. Бежать, хоть куда-то. Навстречу – парень в белой рубахе и кепке. Присмотрелась: Олег Зарецкий.
– Хоть бы и за него замуж. А что?..
И сразу же стало не по себе, все тело заморозил какой-то страх. Несколько секунд Надя стояла как вкопанная, не могла двинуться с места. Потом взяла себя в руки и пошла навстречу парню. «Привет!» – поздоровались почти одновременно. И как будто схлынуло наваждение. Пошла дальше и больше об этом не думала. Так как они с Олегом были совершенно разные; да и боялась Надя его холодного взгляда, леденящего душу.
– Надя, быстрее, машина на сенокосную бригаду уходит, загружайся!
Ранним утром вынесла вещи и забралась в кузов: в кабину не захотелось. Погода – тихая, как по заказу. Вот проехали мимо тракторов, возле которых стояли ребята. И он – Володя, конечно, тут же. Смотрит пристально… Надя слегка помахала ему платочком – что-то сердце тревожно замирало: а что, если она расстается с любимым навсегда, невольно думала она.
Но вот и сенокосная бригада – в четырех часах пути на машине. Вот «дом» – маленькая палатка. Вот полевая кухня, на которой надо готовить еду. Вот и продукты: их мало, а хлеба нет вообще.
– Как же – хлеборобы и без хлеба?..
– Вот так! Нет, как нет! Вон там, в километре – видишь юрты? Казахи живут. Попробуй у них купить чего.
Пошла знакомиться. Оказалось, не все казахи добрые и приветливые…
– Нам ваши деньги не нужны, – отрезала казашка. – Но, если что-нибудь путное дашь, тогда буду продавать вам продукты, в том числе и хлеб.
– А что же вам нужно? – тихо спросила Надя. Казашка – не поймешь, то ли улыбаясь, то ли оскалившись – показала на шею девушки.
– Вот этот кулон дай.
Золотой кулон с лунным камнем на золотой цепочке, мамин подарок. Память, ниточка из детства… Мама…
И тут же в ушах – мамины слова: «Надюша, никогда не оставляй человека в беде, отдай последнее, если сможешь помочь!»
А сейчас на ее плечах было двадцать парней, которые много работали, чтоб заготовить на зиму сено для животных.
Недолго думая, Надя сняла с себя кулон.
– Возьмите…
Так в бригаде начали появляться хлеб, рис, лук, мясо и жиры; от денег, как оказалось, казахи тоже не отказывались. Надежда была рада, что могла вкусно кормить ребят, они всегда хвалили ее обеды. Никто из работников так и не узнал, что ей пришлось отдать все ценное, что у нее на этот момент было. Ушло и красивое платье с белоснежной расшитой манишкой, и новый ватный матрац – еще один мамин подарок…
* * *
В первую же неделю с Надей тут приключилось несчастье. Неумело растапливая солдатскую печь-кухню, она обожгла себе правую ступню и слегка опалила волосы: заливала соляркой мокрые после ночного дождя дрова. Нога сильно болела. Казахи дали какого-то жира, и она смазала ожог, но боль еще долго не проходила.
Как раз в эти дни из основной бригады приехал водитель Иван – хороший приятель и всегдашний защитник Нади. «Кто нашего Колокольчика обидит – пеняйте на себя!» – так и говорил с первых дней знакомства.
– Ну что ты, Ваня, я в состоянии за себя постоять и в обиду себя не дам, но в любом случае тебе за внимание к моей скромной персоне спасибо, – обычно отвечала Надя. И в шутку называла его «братиком», а он ее «сестричкой».
Когда Иван уезжал обратно в головной стан, обернулся:
– Звоночек, что Володе передать? Я ведь привез тебе от него привет, и он сказал, что очень скучает и ждет тебя.
Нога у Нади очень болела, настроение было отвратительное…
– Да ну, видела я вас всех в белых тапочках!..
– И Володе то же самое сказать?!
– А он что, святой? Да ну вас…
Повернулась и ушла в свою палатку. С тем Иван и уехал.
Ночью пошел дождь, началась гроза, к тому же поднялся большой ветер. В одну из больших палаток попала шаровая молния. Жилище загорелось, ребята выбежали, стали все палатки переносить дальше от пожара. «Быстро, быстро, заноси, взяли, раз, два!» В первую очередь перенесли подальше Надину палатку и вспахали вокруг нее. К счастью, большого пожара не случилось, и самое главное – никто не пострадал.
Через недельку снова приехал Иван – и сразу подошел к Наде:
– Сестричка, я даже не знаю, как тебе сказать…
– Да уж говори как-нибудь, коль начал…
– Ты понимаешь, я передал Володе, что ты его «видела в белых тапочках», и он в этот же день уехал, даже не получив зарплату.
– Ты шутишь, Ваня, или говоришь правду?
– Конечно, я серьезно говорю. Владимир Гайдай уехал совсем из совхоза.
Надя ничего не ответила, только стиснула зубы и бросилась к себе в палатку. Легла и, как маленький ребенок, долго плакала: прощалась с самой главной – как ей тогда казалось – частью жизни. Передать словами всё, что творилось в её душе, невозможно, казалось, что с огромной силой вырвали у неё сердце, и всю рану засыпали солью.
Утром Ваня спросил:
– Сестричка, ты так долго плакала, я слышал. Он тебя обидел? Ты скажи – я его из-под земли достану и накажу.
