Наде нечасто снились красивые сны, но в это июньское утро 1948 года сон был такой красочный и явственный, что почти не отличался от реальности. Как и все такие сны, он пришел под утро, и Надя долго не вставала, пытаясь его досмотреть.
…Стоит ясная погода, небо чистое, но в комнате темно и сыро. Сначала Миша, двоюродный брат, слегка подпрыгнул и улетел через окошко, затем поднялся Толик, а она села к мальчишке на спину, решила с ним полететь. В этот момент форточка закрылась, а девочка осталась, и в доме стало как-то очень сыро и неуютно…
Неуютно было вставать, непонятно, что должно было случиться, но сомнений не было: что-то надвигалось. Небосвод заволокло тучами, моросил мелкий дождь. К обеду он перестал, но небо по-прежнему было пасмурным и каким-то зловещим.
Ближе к вечеру во дворе раздались шаги. Вошли двое: пожилая женщина и мужчина, у которого вместо правой ноги было какое-то деревянное приспособление, а в руках палка с закругленной ручкой. На нее он опирался при ходьбе.
Надя ожидала обычного в те годы: «Помогите инвалиду войны!». Но, к ее неприятному удивлению, неожиданные гости прошли прямо в дом. Оказалось, эта женщина жила на соседней улице, а человека привела, чтобы познакомить с мамой. Да, он – калека, с не самым приятным даже на вид характером. Но и Анна Семеновна – пусть всего лишь немного за 30, но уже с тремя детьми. Вокруг столько незамужних девушек – куда уж там быть «переборчивой», а мужчина в доме нужен, как без мужчины…
Как-то поздно вечером Надя увидела, как этот чужой человек – который с первого же взгляда ей не понравился – держит ее маму на коленях и о чем-то с ней воркует. Она легла в постель, завернулась в одеяло, но уснуть не могла, лежала как будто в забытьи… Что же? Как же? Ведь это ее мама, неужели вот сейчас этот незнакомый мужчина отнимет ее любовь? Заснула, но некрепко; за ночь несколько раз просыпалась и вздрагивала от ужасных предчувствий. Утром оказалось – заболела и несколько следующих дней лежала в постели. Пыталась забыться и не могла, думала: неужели вот так и кончится ее счастливое детство? И будет испорчена вся оставшаяся жизнь?
Увы, кажется, сбылось: старая жизнь закончилась стремительно. Инвалид окончательно поселился в доме, и за несколько месяцев «гнездо» почти опустело. Уехали мамины племянники Миша и Толя, их мама – родная сестра Анны Семеновны, Тоня – перестала общаться с родней. Больше Надя не видела их никогда в жизни. Ушла Евдокия Ивановна, покинула дом Тамара. Они остались одни.
* * *
Через год, в конце июля, Надин отчим впервые устроил настоящий скандал. Выпив, орал страшным голосом, гонял ее маму вокруг дома – беременную, на последнем месяце. Разняли соседи. Надя видела все от начала до конца – и, как и все крупные обиды, никогда не могла забыть. С тех пор она не просто не любила отчима, но и прямо ненавидела. С трудом могла заставить себя есть с ним за одним столом.
В тот вечер детство для Нади окончательно закончилось. Началось безрадостное отрочество.
23 августа 1949 года родился Максим – четвертый в семье. Симпатичный, спокойный, забавный. Сестренка его полюбила и с удовольствием с ним нянчилась.
* * *
Начались годы скитаний. Сначала уехали за лучшей долей из Краматорска под Брянск, в поселок с красивым названием Белые берега. Но не протянули там и года: даже сейчас этот край небогат, а тогда там была откровенная нищета.
Потом вернулись обратно на Донбасс, в поселок Новый Свет города Краматорска. Семье выделили участок, потихоньку построили домик из шлака с цементом и песком. Всего четыре комнатки, с земляным полом и небольшой деревянной верандой. Пока строились, жили в крохотном саманом флигеле рядом. Но сразу же – еще не был готов дом – Анна Семеновна посадила на участке фруктовые деревья: вишни, сливы, абрикосы. Не только красиво, но и свой урожай – подспорье при тогдашней небогатой жизни…
Вот уже родился и пятый ребенок через год – Артем. Хлопоты, беготня, нищета… с каждым годом накапливающаяся бедность. Пенсии никак не хватало на жизнь, стали заниматься кустарничеством. Анна Семеновна взяла патент, и вот уже вся семья делает из гипса всевозможные копилки: кошек, собачек и прочих зверьков, которых хорошо раскупали. Надя – рядом: помогает раскрашивать.
Продавать по выходным ездят в соседний город Славянск. Там рынок большой и шумный, называется колхозным. А главное для Нади – там не попадется навстречу никто из школы. Не засмеют, не будут потом издеваться над «торговкой». Продают товар в четыре руки: мама на одном конце базара, а Надя – на другом. У дочки выручка почти всегда больше. Но вот поесть удается не всегда: часто обе остаются до вечера голодными.
Кроме копилок, хорошо идут вязаные скатерти, и вот Надя с мамой сидят со спицами. Набивают и ковры из байковых одеял масляной краской с помощью трафарета: тоже огромный спрос.
Наде – уже двенадцать лет, она работает умело и быстро. Мама часто говорит:
– Молодец, Надюша, какая ты у меня умница! Что бы я без тебя делала?
И когда мама так говорит – проходит Надина усталость, девочка хочет работать еще лучше и быстрее. Вот только времени в сутках так мало.
Гулять, бегать по улице – совершенно некогда. Впрочем, ей уже и не особенно хочется.
* * *
С новой школой тоже повезло: дружный класс не только принял ее, но и оценил, и вот Надя Истомина – уже звеньевая, чуть позже председатель отряда. Ответственно, почетно! Главная привилегия «начальства» – постоянная помощь одноклассникам по многим предметам, особенно по математике. Вела этот предмет Антонина Ивановна – женщина, про которую, качая головами, говорили: «Строга, строга! Но справедлива». Надю она любила, но очень по-своему: чаще других спрашивала на уроках, ругала и снижала отметки за те недочеты, которые прощала остальным.
– У тебя способности к математике, с тебя и спрос другой! – объясняла ученице.
Способности – хорошо, но к ним нужно еще время и силы. А их становилось все меньше. С шестого класса Надя учились во вторую смену. Но это еще полбеды, а вот то, что мама с отчимом почти каждый день шли торговать на рынок и возвращались слишком поздно, чтобы Надя могла успеть в школу, было действительно затруднительно. Маленьких-то нельзя было оставить дома без присмотра!
Старшая сестра, Вера… Она уже давно не была подспорьем. Каждый день уходила утром рано, возвращалась за полночь. Школу бросила в шестом классе – надоели попреки, сравнения с младшей сестрой. По вечерам Веру ходили искать – мама, Надя и Дима. Маленький, всего десять лет, а все-таки мужчина, защитник. Идут по улицам, по аллеям, по дорожкам парка – и все хоть какой-то отдых, хотя и без сна.
И вновь через год – еще один братик, Сергей. Капризный, не дающий вздохнуть всему дому. Но что поделать. «Главная хозяйка» в семье, Надя берет его каждый вечер на руки, Артемку держит левой рукой, а правой пишет, пишет нескончаемые домашние задания.
А потом – спать? Нет, делать абажуры: мама с Димой делали для них каркасы, а Надя набивала на кальки рисунок. Получалось интересно и красиво, шли они по 8–10 рублей за штуку – там же, в Славянске, по выходным. От дома туда – 15 километров, в автобус иногда не влезешь, так что большую часть ходили туда и обратно пешком.
* * *
Шестой класс – всегда не самый простой для школьника. Но для Нади – особенно: мало того, что вторая смена, так еще и отчим продолжал каждый день напиваться и буянить.
Если еще у калитки раздавалось: «А, так я – дурак, я – дурак?!», то можно было не сомневаться – дальше почешет матом вглубь и вширь, может и ударить – глупо и страшно. Анна Семеновна и Надя работали, а он орал до глубокой ночи, засыпая только к утру. Находиться с ним под одной крышей для девочки было пыткой.
Да что там ночью: мог оглушить матерщиной и за обеденным столом. В такие моменты Надя вскакивала из-за стола и бежала со двора в укромное место глубокого оврага, который находился недалеко от их дома. Там можно было в одиночестве поплакать – от жгучей боли и обиды за маму, за себя, за всю их поломанную жизнь.
Как-то раз Надя сидела в своем укрытии и вспомнила, как тетя Тоня рассказывала ей о немцах в Краматорске. При фашистах тетю Тоню дважды могли расстрелять.
– Они, Надюша, к обрыву тогда согнали всех евреев, коммунистов и советских работников. А я же директор школы, ну и за еврейку тоже можно принять. И вот поставили нас в шеренгу, считают по порядку до пяти, потом каждого пятого заставили сделать шаг вперед, к самой кромке оврага. Остальным приказывали разбегаться, а этих расстреливали, так они и падали в яр.
В первый раз тете Тоне повезло – она оказалась четвертой. Но при следующей облаве уже не посчастливилось: там расстреливали уже каждого третьего.
