Оюун, глянув на это, только улыбнулась, но ничего не сказала, о другом заговорила:
— Вчера мы так и не поговорили, Егор! Хочу обрадовать, мы полностью отработали получение нити разной толщины.
Ну да, вчера я к ним зашел именно поздороваться, но сразу предупредил, что задерживаться в поселении у них не буду, и объяснил почему. Так что с делами предложил разбираться после нашего возвращения из Владивостока, как изначально и было запланировано. Но вот, Оюун не выдержала и все же решила о делах поговорить, хотя видимо еще вчера это запланировала, не зря же предупредила, что сегодня с нами пойдет.
— Уже есть результаты с тканью…
Ничего ей не отвечая, я только вопросительно посмотрел на нее: к чему это она клонит и к чему эти непонятные паузы?
— Егорка, ты просто не понимаешь, — правильно истолковав мой взгляд, глубоко вздохнув, чуть улыбнулась она, покачивая головой. — Если ткань из ихицы — обычная. Пусть она и хорошего качества получается, получше многих нам известных, но все же она обычная. То вот икскацин, — легко она выговорила название растения моего мира, при этом по губам у нее скользнула мечтательная улыбка, а глаза заволокло поволокой. — Икскацин — это что-то невероятное. Когда ты только вступаешь в пору юношества и начинаешь делаешь робкие попытки в налаживании связей с вдруг заинтересовавшим тебя противоположным полом… И вот, дева юная дотрагивается до твоего лица своей нежной ладошкой… Некоторые не деву, это откровения моего брата, выпытанные мной у него, а мать из детства вспоминают, ее прикосновения. Но то не важно, главное, именно такие ощущения и вызывает прикосновение этой ткани к коже. Соприкоснувшись с ней, ты уже не сможешь по своей воле от нее отказаться. Другая даже самая лучшая ткань — это дерюга по сравнению с ней. И тут уже неважно кто ты, с грубой кожей крестьянин, или изнеженный разными излишествами дворянин. Не говорю уже про женщин с их нежной кожей. Факт в том, что раз ощутив на себе эту нашу ткань, начинаешь понимать, что такое настоящий комфорт.
Слушая ее, я все шире и шире открывал в удивлении глаза. Если наша разумница так заволновалась, рассказывая про икскацин… А ведь я предупреждал, что это очень дорогая ткань получится, но видимо они только сейчас, когда в руках ее пощупали, осознали это. Представляю, какой ажиотаж поднимется, когда мы ее в продажу пустим.
— И в этом проблема, — заговорила она уже серьезно, отбросив в сторону всю недавнюю мечтательность. — Это очень дорогая и необычная ткань, Егор! Ты хоть представляешь, что начнется, когда мы ее продать попробуем?
«То, что ажиотаж начнется — это я уже понял, но вот что дальше будет, вот об этом я как-то не подумал», — честно признался сам себе, взглянув на ситуацию под другим углом.
В моем прошлом мире это была известная ткань: пусть дорогая, но вполне доступная. Здесь же, выпуская ее на рынок, мы рискуем крупно подставиться. Ведь за нами нет никакой силы, способной защитить, когда многочисленные охотники до сверхприбылей рванут искать производителя.
— Вижу понял, — снова улыбнулась она. — Если даже наши женщины чуть не передрались, когда с первой полученной тканью из икскацина обнимались, то что говорить об остальных людях?
«Вот это новость, — посмотрел я на нее удивленно. — И ведь никто и слова не сказал, что мне, что братьям с сестрой, судя и по ее удивленному взгляду от услышанного».
Нет, я замечал бросаемые на нас взгляды, но как-то не придал им значения, да и голова немного другим забита была. А тут вон оно что…
«Чуть не передрались?» — хмыкнул я про себя, бросив заинтересованно-насмешливый взгляд на Оюун.
— Да, Егор, я тоже женщина, — правильно поняла она мой взгляд, снова улыбнувшись мечтательно-предвкушающе. — И мне тоже, да и не только мне, — поймал я на себе ее лукавый взгляд, но на провокацию не поддался, — очень понравились ощущения даруемые икскацином. Так что… ты не передумал, полученный результат делим поровну?
— Да! — ответил я, ни на секунду не задумываясь. — Прибыль от ткани поровну. Только продавать ее пока не спешите, есть у меня один контакт, может получится безопасно для всех нас через него сбыт наладить.
— Хорошо, Егор! Мы пока и не думали ее продавать: пока всех наших женщин одеждой не обеспечим, и лоскута из нашей половины на продажу не пойдет.
— Не вопрос, — сразу же согласился я с ней.
Дауры вполне себе на самообеспечении по основным жизненно-важным вопросам. С продуктами в этом году мы тоже частично нужды закроем, в дальнейшем еще и продавать излишки начнем. Во всяком случае я на это надеюсь. Так что могут себе позволить хоть с ног до головы обмотаться икскацином. Меня же больше ткань из ихицы интересует. Все же икскацин — в основном для нижней одежды, хоть и для верхней тоже подойдет. Но для моих нужд именно ихица требуется. Во всяком случае я давно уже мечтаю нормальную одежду себе из нее пошить, а не то, в чем сейчас приходится ходить.
— И еще, раз вы уже начали ткань прясть, то мне нужны будут образцы разных цветов и толщины, чтобы было что предъявить знакомому купцу. Если успеете наделать, то с Дарьей передашь, когда они с Петром домой возвращаться будут.
— Хорошо, — согласно кивнула Оюун. — Образцы будут, так как наши женщины отложили в сторону шелковые и хлопчатобумажные нити и все усилия бросили именно на икскацин.
— Вы про ихицу не забывайте.
— Помним! Будет тебе и твоим братьям ткань на одежду, Егор.
Дальнейший путь прошел в молчании, хоть он не столь и долог был. Вскоре мы вышли к нашему «огороду», который располагался в распадке между двух сопок.
[1] Гуай — частица почтительности, прибавляемая к имени женщины или мужчины.
Глава 5
При виде «огорода» меня в который уже раз гордость обуяла, все же это результат моего немалого труда по выведению нужных семян, и в то же время — это залог нашего успешного сытого будущего. Ну и, что особенно глаз радует, это частичка моего родного навсегда утерянного мира. Всем своим видом эта растительность тут сильно отличается от окружающей ее дальневосточной тайги.
Прямо райское место.
Только вот, как вспомню, сколько труда ушло на то, чтобы расширить наш первоначальный экспериментально малый огородник, так до сих пор вздрагиваю. Одно хорошо, помощников хватало, и мы за один год тут убрали корни от спиленных деревьев, землю вспахали и ихицей засеяли, а потом и срубили ее, пустив на перегной. Так что в этом году все уже в подготовленную почву сажалось, оттого и урожай невероятно хороший.
В самом начале распадка и нашего еще экспериментального «огорода» два десятка масленичных деревьев растут. С виду неказистые: клиновидные стволы за три года на два с половиной метра выросли, с небольшим количеством толстых веток, которые на более тонкие разветвляются. На них темно-зеленого цвета коробчатые, четырехгранной формы, плоды висят, крупные и вытянутые книзу, чуть побольше каштана в скорлупе размером. Как поспевают, они еще больше темнеют, и кожура коробочек начинает трескаться, от распирающего их изнутри масла. Внутри самих коробочек семечки размером с фалангу пальца находятся, вот они масло и выделяют.
Сразу за масленичными деревьями растет думис. Очень ветвистое растение, дает значительное количество длинных плетей, стелящихся по земле. Внешне на кабачок похож, только размеры несопоставимые — крупные водянистые плоды ярко-желтого цвета, десять-пятнадцать, а иногда и двадцать килограмм весом. Ну и, само собой, это никакие не кабачки, это хлебные плоды. Их перетереть нужно, или просто мелко изрубить и под пресс пустить. Получившийся сок в емкость слить и отстаиваться оставить. За сутки он отстоится, выпадет желтоватый осадок, который вдобавок еще и крепкой коркой покроется. Вот это и есть мука, причем высшего сорта, при неповрежденной «скорлупе» неограниченно долго храниться может. И никаких тебе пшеничных полей. Тем более не надо ждать и волноваться: побьет морозом, градом, вызреет пшеница или нет, получится вовремя собрать или нет. Тут в начале июля как начинает, так до самой поздней осени и плодоносит, только и успевай собирать. С одного ветви за удачный сезон до тридцати «кабачков» взять можно; с одного «кабачка» — в среднем пять килограмм муки выходит. Так что легко считается, сколько нужно посадить, чтобы нужный и гарантированный урожай получить.
