class="p1">– Ты заходи тринадцатого в Централку, у моей жены юбилей, ей восемьдесят пять исполняется, она обрадуется.
Я ему:
– О, так жена-то молодая еще!
А он подбоченился и говорит:
– Конечно, а зачем нам старушки?
И вот сидим мы с дядей Мишей, несколько часов глаза в глаза разговариваем.
– Женя, я же не геройский. Вот друг у меня был – он три танка подбил. А я нет. В меня стреляли, конечно, минометным огнем накрывало, под бомбежки попадал. Был полковым трубачом, сигналистом. Стояли под Киевом. Двадцать второго июня полпятого тревогу протрубил и общий сбор. А потом все, дудки. В обоз сдали и пошли на запад. Шли по двадцать часов в сутки. А фронт навстречу катился. Отступали, я санитаром был. Тащу на передовую ящики с патронами, оттуда раненых вытаскиваю. Закрепились на правом берегу Днепра. Сколько-то стояли. Наши бегали, у немцев убитых фляжки со шнапсом срезали. И планшетки с письмами и фотографиями забирали. Читали все, как из другого мира. А потом котел. Команда отступать пришла поздно. Шли мы по Крещатику в порядке. Отступали по мостам колоннами. А за мосты вышли и разбрелись. Ни начальников, никого. Толпа. Иду, куда все.
– А оружие-то было?
Он говорит:
– Винтовка Мосина. Через спину наискосок, чтобы не мешалась. Немцы изгалялись. Бросали пустые продырявленные бочки. Воет страшно, когда летит. Из ракетниц по нам стреляли. Мы не понимали, куда шли. Командиров не было. Было так, что рассказывать об этом прилюдно неприлично. Срывали все знаки отличия. Закопал комсомольский билет. Место до сих пор помню.
Попал в страшный Дарницкий лагерь, где заморили голодом и расстреляли тысячи пленных красноармейцев. Сумел бежать. С другими красноармейцами скрывался на острове. Чуть не погиб от голода. Прошел через всю Украину. Зимой сорок второго вышел к Таганрогу. Скрывался. Угнал у немцев катер. Переплыл на Кубань. Шел до Кропоткина и там – через линию фронта. Прошел все проверки, попал под Матвеев курган и заново начал воевать.
Все время разговор сбивался на еду.
– На Украине легче было. В Таганроге-то совсем голодно.
Я спрашиваю:
– А что на Украине?
– Ну, – говорит, – кукуруза была, ее, правда, много не съешь. Сахарную свеклу копал, но ее тоже много не съешь даже с голодухи.
– А как выжил-то?
– Украинцы. В любую хату пускали и в каждой кормили. Просто не в каждой хате было чем кормить. Все равно помогали. И не выдал никто ни разу. Как своего принимали, у них в каждой семье кто-то в Красной армии служил.
17.01.2014
Сидит передо мной девчонка, Светой зовут. Я бы, говорит, не пришла, но уже просто край. И действительно. Шестеро детей, старшему двенадцать, беременна седьмым. Сама с Эльмаша. Поскольку жилья нет, уехали все вместе к родственникам мужа в Башкирию.
Там им дали пожить в маленьком домике. Работы там нет, зато за жилье ничего не платят. Муж нормальный парняга, воевавший. Живут дружно, оба непьющие, старшие дети помогают. Огород есть, курицы, кролики, денег только нет. Зато есть машина, ВАЗ 2109 называется, ровесница перестройки. Вижу, что надо помогать, и люди эти достойны того, чтобы им помогали, но возможностей нет никаких, и ресурса не хватает. Договорился, что ее примет один серьезный руководитель. Она поехала к нему на прием, он выслушал ее и сказал: «Все понимаю, но помочь не могу». Она заплакала и говорит: «Вы только богатым помогаете». И вот вернулась к нам. Четыре часа сидела в кабинете на диванчике, и мы перебирали все варианты и искали хоть какую-то зацепку, чтобы появилась возможность получить жилье. В конце концов Мария Николаевна придумала один ход, и мы его тут же сделали, и, возможно, через пару лет что-то получится. Но пока имеем следующее: обычные русские люди, шестеро детей, ждут седьмого, жилья нет (так бывает), из-за этого нет работы (так тоже бывает). Эти люди умеют выживать, умеют сопротивляться обстоятельствам, но им очень непросто. Государство им помочь не может.
Посмотрите стихотворение, которое передала Светлана Шабалина.
Стих про нас
У меня их трое. У меня немного.
Ем на кухне стоя, чтоб никто не трогал.
Я белье не глажу, и полы не мою,
И на ужин даже подаю второе.
Я могу одеться по горящей спичке,
Кошку, как младенца, нянчить по привычке.
Знаю, как построить башню и машину.
Знаю, как устроить куклам именины.
Делать я умею шлейф из покрывала.
На сто лет умнее за три года стала.
Я читаю: «Ма-ма».
Утешаю… «Мама-а-а!»
Отвечаю: «Мама?»
И качаю: «Ма-а-ма».
Свое счастье строим в маленькой квартире.
У меня их трое. А хочу четыре…
Будет и четыре, может, даже пять,
Лишь бы сил хватило малышей поднять!
Лишь бы не сломаться, только б не устать,
У меня четыре, а хочу я пять!
Я хочу здоровья, мира и любви,
Я хочу терпенья, мудрости хочу!
У меня их шестеро, может это много,
Коль скажу нескладно – не судите строго.
Жить, конечно, сложно, времени в обрез,
Надо б по режиму, а выходит – без.
Вроде встанешь рано, а уж кто-то встал,
И умыться в очередь, и умыть, кто мал.
Мне велосипедов и не сосчитать,
Только в коридоре их примерно пять.
И на кухне тесно, всем не сесть за стол,
В спальне, как в каюте, – двухэтажный сон.
И хотя ругаю я детей порой,
Если что, за каждого встану я горой…
Так, опять на кухне кто-то чашку грохнул!
Может, с ними трудно, но без них-то плохо!
У меня их шестеро, может, кончен счет,
У меня их шестеро, а я хочу еще…
Народилось летом нам седьмое чудо.
– Вот теперь вам хватит?! – слышу отовсюду.
– Как же их прокормишь?
– Кормим понемножку,
На обед сварили полведра картошки.
В магазине дети пять лопат купили.
Пачку пластилина в унитаз спустили.
Держим мы зеленку в двухлитровой банке.
Если вместе крикнем – слышно на гражданке!
Делаем уроки строго по программе —
Школьные программы все знакомы маме.
Деток не бывает мало или много,
Детки все родные, детки все от Бога!
Вслед вздыхают люди:
– Во дает мамаша!
Мне пока не много, хочется двойняшек!
Надеюсь, этот текст прочитают многие достойные люди. И
