В начале июня я выполнил все назначенные мне работы. Мистер Старк вызвал меня к себе в кабинет и поздравил с успешным окончанием школы. Он крепко пожал мне руку и сказал, что я могу ехать в Лондон.
Он просил меня там ни в коем случае не заходить в канцелярию службы, а поддерживать связь только с полковником Мальмер. При этом он погрозил мне единственным пальцем на левой руке.
— Вы скоро получите назначение, — произнес он в заключение нашей беседы. — А пока, чтоб вам не скучно было в Лондоне, я вас прошу выполнить маленькую самостоятельную работу: ознакомьтесь в общих чертах с настроениями лондонских рабочих и безработных. Вы сами понимаете, что эта работа имеет не только уже школьное значение. Может быть, она попадет в соответствующий отдел службы. Но пусть она будет немногословна. Примерно через месяц к вам явится человек, и вы передадите ему рукопись. На всякий случай будьте дома по утрам каждую среду. Счастливого вам плаванья.
В тот же день я покинул школу. Перед отъездом мне выдали триста фунтов на "обзаведение амуницией", как во время войны давали деньги молодым офицерам. Никакого диплома я не получил, этого не было в правилах школы. Наоборот, я принужден был сдать по описи все мои работы, тетради и снимки. Я увез с собой из Девоншира только необходимые знания в голове и желание как можно скорее приложить их к делу.
ВСТРЕЧИ В ЛОНДОНЕ17 июня. Занятия в школе измучили меня. Я мечтаю провести несколько дней в полном бездействии. Дед настолько тактичен, что не расспрашивает меня о школе. Наоборот, он все время сам рассказывает мне новости и дает советы. За время моего отсутствия он выучил попугая кричать:
— Хип, Хип… Мы должны сокрушить большевиков…
И от этих криков мне нет покоя. Когда оба, попугай и дед, засыпают, я берусь за эту тетрадь. Я ее сильно запустил за время пребывания в Девоншире.
Завтра я начинаю делать визиты.
20 июня. Сегодня полдня я провел у лорда Лавентри, вернувшегося недавно из морского путешествия. Лорд встретил меня ласково, и я хотел было угостить его рассказами о Мурмане. Но он попросил меня не разговаривать о двух вещах: о войне и России.
— Эти темы наводят на меня скуку, — сказал он тихо.
Говорят, что он самый богатый человек в Англии. Ему прощают даже то, что во время войны он оставался пассивным, не читал газет и скучал больше, чем обычно, хотя на войне был убит его брат.
Он приучил себя жить отшельником и преследовать только несбыточные цели. Своими деньгами он интересуется мало. У него нет предприятий, а только паи и акции, с которых специальный человек режет проценты шесть часов в день. Кроме этого человека у лорда несколько нотариусов и стряпчих. Его деньги вложены, кажется, в предприятия всего мира. Нотариусы убедили его, что так невозможно разориться.
Он ест страшно мало и очень худ. Но его энергия в желании осуществлять утопии поразительна. В настоящее время он решил прочесть все интересные книги мира и большую часть времени проводит у себя в библиотеке. Там в шкафах у него расставлено до полумиллиона томов, и он уже прочел четверть.
— Чем вы думаете теперь заниматься, Эдди? — спросил он меня после обеда.
— Вероятно, буду работать при военном министерстве.
— Вот причуда! Прошу вас, не приходите ко мне в форме. Я не поклонник истребления людей, и мне не нравится все, что напоминает об этом! Последнее время меня раздражают даже фруктовые ножи.
Я оставался у него весь вечер, и мы о многом поговорили. Его отвращение к политике и женщинам совершенно ненормально. Он не позволяет произнести ни одного имени министра или красивой артистки. Когда я вышел от него, была уже ночь. Я пошел пешком и принялся раздумывать на ту тему, что, в сущности, моя дальнейшая жизнь будет посвящена тайному обереганию интересов лорда Лавентри, раз я собираюсь охранять порядок Англии. А он не желает даже видеть военной формы… От таких мыслей у меня появилось страстное желание — никогда больше не встречаться с лордом. И я действительно больше не пойду к нему.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я шел пешком от Лавентри, и путь мой лежал по набережной с Ламбетовской стороны. Было близко к полуночи. Я увидел на скамейках несколько фигур, которые сидели, жалко скрючившись. Несомненно, они намеревались провести здесь ночь.
Я решил подойти к этим людям и немного поговорить с ними. Ведь в мои обязанности теперь входило интересоваться настроением безработных Лондона.
Человек, с которым я сел рядам, оказался, судя по голосу, уже немолодым. Я завел разговор с ним как бы машинально. Через минуту мы уже беседовали.
Со всею откровенностью безработного бродяга рассказал мне свою историю. До войны он был агентам уголовного сыска в Ливерпуле. Под влиянием патриотического воодушевления, а отчасти желая подработать, он перешел в военную полицию и три года пробыл на фронте. Но накопить денег ему не удалось, а когда война кончилась и он вернулся в свой город, место его было занято. За полгода безработицы он совершенно обнищал. Приехал в Лондон искать работу. Но специальность его узка, и найти место без знакомства невозможно.
— Я бы мог хорошо воровать, — сказал он иронически. — Ho посудите сами, сэр, какой смысл выворачивать свою профессию наизнанку. И вот третью ночь я провожу здесь. В ночлежку идти не хочется, легко нарваться на провинциального вора, который узнает меня.
Бродяга показался мне разумным и честным человеком. Этого мало: у меня явилась мысль, что он может быть мне полезен. Я спросил, как найти его, и он указал на почтовое отделение, куда можно направить письмо до востребования.
— Меня зовут Стефен Гроп, — сказал он радостно. — И я явлюсь как из-под земли, если вы только пикнете.
Потом он начал рассказывать мне о ночной жизни Лондона. По его наблюдениям, количество проституток после войны увеличилось приблизительно в десять раз. Особенно много появилось девчонок. Воров тоже стало больше. Но техника краж мало двинулась вперед, и поэтому жуликам приходится не сладко.
— Война всех обманула, — вздохнул он. — В общем, мы дрались не за новое счастье, а чтоб не потерять старого. Но многие потеряли все.
Я дал бродяге фунт, и он обезумел от счастья. Сейчас же начал прощаться со мной, говоря, что намерен поужинать и выспаться как можно скорее. Он принял меня за чудака-литератора, и поэтому мое поведение не показалось ему подозрительным. Мы расстались с ним в ту минуту, когда фонарь над парламентом потух.
22 июня. Сегодня сделал визит полковнику Мальмер и его дочери.
Полковник встретил меня по-приятельски, но не задал ни одного лишнего вопроса. Зато его дочь, сейчас же вслед за приветствием, спросила меня:
— Где вы пропадали полгода? Неужели ездили в Россию за своими вещами?
Полковник с большим интересом слушал, как я выпутывался из тяжелого положения. Оба они остались довольны моим ответом. Дочери понравилось, что я проводил время на берегу океана, отдыхая от войны.
Отец же понял, что я умею врать. Дальше беседа пошла уже менее опасная.
Когда мисс Мальмер узнала, что я остаюсь офицером и буду работать при военном министерстве, она сейчас же предложила мне войти в рабочую партию.
— У нас теперь разрешено индивидуальное членство, — сказала она. — И мы, женщины из общества, в поте лица своего, вербуем офицеров. Неужели вы откажетесь записаться?
Конечно, я хотел отказаться. Но тут мне в голову пришла мысль, что при помощи мисс Мальмер я смогу легко проникнуть на рабочие собрания и там получить материал, нужный мне для работы. Поэтому я ответил, что запишусь с удовольствием, но не прежде, чем узнаю программу и ближайшие намерения партии.
— Это сделать легко, — сказала мисс Мальмер. — Я вам дам книгу, а затем вы можете принять менее светский вид и отправиться со мной на какой-нибудь митинг. Там вы все увидите. Кстати, я сейчас страшно скучаю. Все разъезжаются, а отец предполагает здесь сидеть еще не меньше месяца…
Мы условились о встрече, и я ушёл с мыслью, что уроки школы не прошли даром. Уменье связывать приятное с полезным как раз всегда рекомендовалось там.
