– А граф-то, выходит, сам догадался, – тихонько сказал Левушка. И усмехнулся. Он понял: то, что в полку сослуживцы уже давно приметили, Орлов открыл для себя самостоятельно по каким-то случайным признакам и обстоятельствам. И, пожалуй, когда решил взять Архарова в Москву, именно эту его особенность неведомо для чего имел в виду.
Старый смотритель искренне обрадовался слушателям.
– А велик ли сад – точно не скажу, я его, сударики мои, не мерил. А знаю я вот что – как меня сюда определили, в тот же год были большие посадки. Две тысячи лип из князя Урусова вотчины привезли и рассадили, а шпалерным деревцам и вовсе несть числа. Потом ильмы, ясени везли, клены, орешника – великое множество, деревянных фигур золоченых зверского образа… да вот одно диво уцелело, глядите…
– Черта с два тут углядишь. Лев, что ли? – спросил привычный к каменным и деревянным львам Архаров.
– Срамно сказать – а как если бы мужик львицу того… Рожа бабья, титечки бабьи, лапы с когтями, тулово львиное. И вот таких по всему саду понатыкали.
– Сфинкс! – на весь парк завопил Левушка. – Николаша, вот те крест – сфинкс!
И кинулся ощупывать срамное животное.
– Уймись, Тучков, нам еще за теплицами пройти надо, за прудами, – сказал Архаров.
Но Левушка разыгрался. Когда за поворотом аллейки обозначилась круглая поляна, посреди которой на невысоком постаменте стояла попорченная временем и непогодой белая голая фигура со всеми дамскими признаками, он полез к той фигуре ростом мериться и обниматься. Насилу Архаров согнал его с постамента. Пошли далее.
– Вон там был у нас Летний Анненгоф, вон старый фундамент, дворец когда еще сгорел, никак не разберут, а вон там – люстгауз.
– Какой гауз? – спросил сохранивший туманные воспоминания о немецком языке Архаров.
– Люст, то бишь увеселительный дом.
– Что ж у вас тут такая путаница? Как если бы без всякого плана парк разбивали, – заметил Левушка.
– Так разные люди разбивали. Тут ведь несколько парков в один соединили, и каждый – на свой лад, – объяснил смотритель. – Зато нигде более вы таких прудов, как у нас, не сыщете! И Крестовый пруд у нас с каскадами, и Нижний пруд с каскадами, и где Анненгоф, на большой протоке тоже каскады. А какие партеры у Нижнего пруда! Острова с беседками – не хуже чем в столице… да только обветшало все…
Он вздохнул.
Архаров вертел головой, пытаясь определить, куда их завел этот провожатый. Ему важно было знать, где тут проложены привычные для обывателей дороги. Когда ехали ко дворцу – колонна шла прямо через парк. А он хотел понять, откуда ждать опасности.
– А там уж, за прудом, и Яуза, – наконец показал рукой смотритель. – Дорога вдоль нее идет. Там вон – военный гошпиталь, где главным – господин Шафонский, тезка мой. От гошпиталя тоже дорога есть. Там, служители сказывали, еще год назад чумная язва объявилась, да только господин Шафонский тут же ее распознал. Сразу ворота на запор, весь гошпиталь в дыму! Тогда-то удержали… А вон в той стороне – Кремль. Ну, довольно с тебя, сударь?
– Довольно, да не совсем, – сказал Архаров. – Не нравится мне все это… Сфинксов понаставили, а об охране не подумали.
– Да от кого тут охранять? Меня все знают, да и я всех знаю, воровать, опять же, из парка нечего, вон голые девки стоят – и никто на них не польстился…
– А вон там кто пробирается? – вдруг спросил Архаров, услышав шорох листвы.
– А это истопник Сенька к девкам бегать повадился, его дело молодое, – беззаботно отвечал дядя Афанасий.
– Окликни его, – приказал Архаров, подобравшись. – Не нравится мне твой Сенька…
В чем была причина неприязни – он и сам не знал. Возможно, беспутному Сеньке следовало показаться, поклониться, позволить себя опознать… да и какие девки, когда во дворце такая суматоха и каждая пара рук на счету?
– Так тебе – то что, сударь? Главное, чтобы девкам нравился! – возразил смотритель.
– Окликай, говорю. Он там не один.
– Сенька, паскудник! – неожиданно пронзительно завопил дядя Афанасий. – Подь сюды!
Тот, кого заметил Архаров, кинулся бежать, и тут оказалось, что он действительно не один.
– Стоять! – заорал Архаров и помчался в погоню, Левушка, норовя поменьше размахивать фонарем, – за ним.
– Ахти мне!.. – пробормотал пораженный смотритель. – Снова нам гореть… Пойти пожитки увязать поскорее…
И, ни о чем более не беспокоясь, поспешил ко дворцу – стараясь, впрочем, не слишком расплескивать воду из ведерка.
Архаров и Левушка, пробежав какими-то закоулками и едва с разбега не влетев в пруд, остановились, сопя.
– Ты заметил, куда мерзавцы делись? – спросил Архаров.
– Вроде туда поскакали…
– Эх, надо было деду сказать – тревогу бы поднимал… – и Архаров побежал в указанном направлении.
Очевидно, те, за кем они гнались, знали такое место, где ограда у сада отсутствовала напрочь. Архаров и Левушка сами не поняли, как оказались на дороге.
Выскочив из кустов, они чуть не налетели на долгую фуру мортусов. На сей раз фура была пуста, один негодяй в черном балахоне с дырками для глаз сидел на облучке, двое – рядом, свесив ноги. И был у них небольшой тусклый фонарь на шесте – чтобы все их издали видели и дорогу уступали.
Лошади шли таким неторопливым шагом, что их бы и брюхатая баба обогнала.
– Эй, братцы, не видели – тут люди не пробегали? – обратился к мортусам Архаров.
Ответа не было.
– Тут никто не пробегал? – спросил и Левушка.
Мортусы словно оглохли.
– Вот суки! – с тем Архаров схватил под уздцы и остановил лошадь.
– Не балуйся, барин, – деловито прогудело из-под маски. – Пусти чуму. Не то пристанет зараза – не отмоешься.
– Ты мне ответь, так и пущу, не то отведаешь кулака, – спокойно сказал Архаров.
Мортус замахнулся кнутом, Архаров неожиданно ловко увернулся и, перехватив плетеный ремешок, выдернул кнут и тут же сломал о колено.
– Я тебя научу, как на офицера замахиваться! – крикнул он. – Последний раз добром спрашиваю – не пробегал ли кто?
– А чуме начхать, кто ты, офицер или парашник, – отвечал другой мортус, соскакивая и повернулся к Левушке. – Баринок, уйми старшего. Рассержусь – не обрадуется.
У этого голос был звонок, выдавал молодость, норовящую прикинуться зрелостью.
– Да вы бы ответили и дальше ехали, а с ним не связывались, – сказал на это Левушка. – Кулак у него тяжелый.
– Не тяжеле моего, – задиристо заметил мортус.
– Ну, подходи, – позволил Архаров.
При всей своей рассудительности и подозрительности, сейчас он хотел драться. То ли погоня разгорячила ему кровь, то ли таким образом желало выплеснуться недовольство графом Орловым, он не знал и докапываться не желал.
Он умел выкидывать из головы лишние мысли, чтобы в бою ими не смущаться, а довериться своему телу, своим рукам, своим чугунным кулакам. Так оно, по наблюдениям многих лет, было всего вернее. Чем меньше размышлений – тем стремительнее и точнее удар.
– Не лезь, Федька! Талыгай! – одернул товарища сидевший на краю фуры и до того молчавший мортус. – Верши, преображенец…
– А чуме начхать – талыгай или маз. Ну, кто тут на чуму? Нам, негодяям, терять нечего, мы последние деньки догуливаем! – выкрикнул мортус Федька. – Хоть на прощанье потешу душеньку! Подходи, чего встал!
– Николаша, не смей! – Левушка попытался удержать Архарова, но отлетел в сторону.
– А ты балахон сними, биться будет сподручнее, – посоветовал Архаров.
– Сниму – а ты меня потом по харе узнаешь?
– Архаров, он же зачумленный! – Левушка, переложив фонарь в левую руку, правой кое-как выхватил шпагу.
– Ничего, Матвей меня в уксусе искупает!
Началась драка.
Это был не тот известный в Европе кулачный бой, который особо чтила Англия – и навязала всему свету. Это было нечто иное – с мощными скрутами, дающими силу удару, с кулаками, бьющими сверху, с широкими замахами, с ударами хлесткими, когда в ход пускается обух кулака. И Архаров, с виду тяжеловатый и неловкий, как всегда, оказал себя быстрым и уверенным бойцом. Мортус, пропустив несколько ударов, очень скоро перешел к обороне.
– Федька, будет! – крикнули ему. – Чего ты связался?
– Ну нет! – крикнул Федька. – Меня еще никто не укладывал!
– Смуряк, – сказал, спрыгивая с телеги, кучер – высокий плечистый мортус, и подхватил длинную палку, на конце которой был железный крюк. – Отойди, баринок, я их разниму.
Но вежливость была притворной ему хотелось лишь занять выгодную позицию. Резко толкнув Левушку палкой в живот, от чего преображенец попятился и сел, мортус зацепил крюком Архарова за плечо и развернул так, что офицер попал под Федькин удар.
Он отшатнулся, резко развернув стан, но кулаком его все же задело по скуле. И тут же мортус замахнулся своим дрыном на Федьку:
– Стрема! Ухляем! Не то тут и останешься!
– Стой! Стой! – закричал, вскочив, Левушка. Но третий из мортусов, спрыгнув с фуры, пошел на него, растопырив руки и шутовски приплясывая.
