А теперь меня направили к Мише в качестве разведчика. Хуже того – диверсанта – ведь подготовка материала, даже имитация подготовки, могла помешать его вселению на освободившуюся площадь. В то время, как Климовецкие спали и видели, как они улучшат жилищные условия, кто-то в ЖЭКе, обнаружив, что делом интересуется газета и милиция, мог затормозить решение вопроса, который в другом случае мигом решился бы рублей за сто.
У входа во двор Климовецких стояла молодая женщина и пожилой человек. Приближаясь к ним, я увидел, что они не сводят с меня взглядов. Я видел обоих в “Вечерке” на встрече творческой молодежи, где выступала бригада эпигонов Жванецкого, читавших свои произведения, написанные со 100% соблюдением интонации своего кумира:
Она была красивая, хотя умная.
Я ей сказал:
Беллочка, а вы можете просто закрыть глаза и представить себе, что это не я, а тот же самый Омар Шериф.
– А если таки нет?
– Таки вы не можете закрыть глаза или вы таки не можете себе представить?
– Допустим я могу и то и другое, но я просто не знаю, какая нужна нечеловеческая фантазия, чтобы из только что стоявшего передо мной вас вышел Омар Шериф!
–Хорошо, пусть это будет не Омар Шериф, но я вам гарантирую что-то свежее в сфере чувств!
– Вы знаете, мне постоянно обещают что-то свежее, а получаются одни разочарования!
– За свежесть я вам ручаюсь, позавчера у нас пустили на 15 минут воду! Я еле успел!
История отношений Беллочки и влюбленного в нее автора, который хотел быть похожим на Омара Шерифа, превратились в бесконечный обмен репликами, не предполагавшими никакого развития. За столами скоро начались разговоры, слившиеся в гул, в котором неожиданно раздался очень громкий женский смех. Этот смех был наполнен таким безоглядным весельем, что все примолкли и стали оглядываться, чтобы увидеть смеющуюся. Это была официантка – плотная блондинка с короткой стрижкой, лет 35, в черной юбке и белой блузке. Она стояла у стола, за которым сидел высокий пожилой человек с костистым лицом, крючковатым носом и растрепанными седыми волосами. Я тут же назвал его Кащеем.
– Ну, вот снова, вы все испортили, милочка, – осклабившись, он взял ее за локоть и заглянул в глаза. – К молодому таланту надо относиться бережно, а вы?
– Если бы мне только не надо было слушать эти таланты каждый вечер! – ответила та, совсем не стараясь говорить тихо.
Собрав на поднос пустые бокалы, она направилась к бару и, когда она проходила мимо меня, я узнал в ней женщину, которую раз видел в коридоре у Климовецких. Вернувшись со сходняка, мы с Мишей только вошли в темный коридор, а она, чуть наклоняясь вперед, стремительно шла нам навстречу. Каблуки ее туфель гулко били в дощатый пол. Проходя мимо, она обдала меня сладкой волной духов. И сейчас я ощутил тот же сладкий, тревожный их аромат.
Смех официантки положил конец выступлению юмориста. Повсюду шумели отодвигаемые стулья, кто-то позвал знакомого, кто-то поднялся, чтобы выйти покурить на улицу, заговорили уже громко, у сцены раздались жидкие аплодисменты друзей и родственников артиста. Тот, сделав несколько спазматических поклонов, исчез.
На улице я столкнулся с Кащеем. Он оглядывался, словно разыскивая кого-то, потом, повернувшись ко мне, спросил нет ли сигаретки.
– Я не курю.
– Хотите уйти из жизни здоровым? Это – похвально!
С этими словами он вытащил из кармана пачку “Мальборо” и, вытряхнув сигарету, повесив ее на губу.
– Забыл, – объяснил он, чиркая зажигалкой. – Очень интересное выступление, не правда ли? Нынешняя молодежь так свободно себя чувствует, вам не кажется? Вы тоже юморист?
– Нет.
– Слава Богу. Какое убожество, подумать страшно! Но кадры есть, кадры есть.
Ничуть не таясь, он пристально рассматривал стоявших вокруг нас.
– Кого вы имеете в виду? – спросил я, хотя догадывался, что речь идет не о выступавших.
– Ну, смотрите, – он кивнул на худенькую девушку с начесанными вверх волосами и нарисоваными синими тенями вокруг глаз. Она курила, обняв себя правой рукой за левое плечо и поеживаясь на вечернем ветерке.
– А-а? Как вам?
Не дожидаясь ответа, он продолжил:
– Такой бы ручки привязать к спинке кровати и надругаться по полной программе, нет?
Я опешил. Кащей поспешил переменить тему:
– Хотел бы я знать, кто придумал эту категорию заведений – “Молодежные кафе”? А людям, скажем, моего возраста, где собираться? На кладбище?
– В городе есть другие рестораны.
– Но их же нам пока не начали подавать как кафе для ветеранов труда или как кафе для валютных проституток и иностранных моряков. Верно?
Поглядев вбок, он как бы ни к кому не обращаясь, добавил:
– Хотя мы все знаем, где они находятся. А вы учитесь или работаете?
– Работаю. В “Комсомолке”.
– О-о, прэс-са! Романтическая профессия! В каждом журналисте женщина, умеющая читать, видит молодого Хемингуэя. А не умеющие читать видят человека с красной книжечкой, перед которой открываются все двери, верно? А как ваша фамилия, кстати?
Я назвался.
– Звучит знакомо.
– А вы чем занимаетесь?
– Я – радиоинженер. Константин Константинович. Можно просто Костя.
Для Кости он был немного староват. Даже, скорей, сильно староват. А называть его Константином Константиновичем язык не поворачивался.
Он протянул мне большую костлявую руку.
– Работаю на телефонной станции. А в свободное время аппаратурку кой-какую собираю. Усилители, колонки. Музыкой интересуетесь?
– Немного.
– Будет желание, заходите в мастерскую. – Он назвал адрес. – Запомните?
– Да, это недалеко от моего дома. Приятно было познакомиться.
Он вернулся в кафе, а я отправился домой.
Глава 9
Сейчас под глазами у нее были темные круги, она выглядела так, словно пришла сюда после бессонной ночи.
– Старые знакомые, – сказал Кащей. – Живете здесь?
– Нет, к товарищу иду.
– Знакомьтесь, это – Лиза.
– Здравствуйте, – сказала она. – Мы, кажется, встречались. Как и все в нашей большой деревне. Вы идете к соседям Володи Кононова, верно?
Я кивнул.
– У меня к вам просьба. В его комнате остались кое-какие мои вещи. Я бы хотела их забрать, но проблема в том, что его дверь опечатана.
– Как же я могу вам помочь?
– Его окно выходит на тот же балкон, куда выходят окна ваших друзей. С этого балкона можно забраться в его комнату.
– Но окно, наверное, закрыто.
– Оно открыто. Его оставили открытым, чтобы там проветривалось. Если бы вы попросили своих друзей, чтобы они позволили мне выбраться на балкон... Вы можете?
– Давайте попробуем. Главное только, чтобы у них кто-то был дома.
– Ну, все, оставайся здесь, – сказала она Кащею, и в голосе ее уже не было дружелюбия, а одна только усталость. – Я постараюсь быстро.
Дверь открыла Света.
– Привет, – сказала она, – а Мишки нет.
Когда я ей изложил суть дела, ее явно охватил азарт:
– Ну, давайте!
Она ступила на диван и, с треском освободив рамы от склеивавших их бумажных лент, открыла одну створку.
– Пролезете? Только разуйся, – сказала она мне, хотя требование относилось к нам обоим.
Я снял туфли, взяв их в руки, встал на диван, оттуда переступил на подоконник и спрыгнул на балкон. Надел туфли снова. За баллюстрадой стояла, едва покачивая пятинистой листвой, прозрачная стена платанов. Лиза уже была на подконнике.
– Помогите даме, пожалуйста, – она протянула мне руку.
Балкон был заставлен всяким хламом, словно вывалившимся сюда из тесных квартир: напрочь проржавевшим велосипедом, фанерными почтовыми ящиками с расползшимися, сделанными химическим карандашом, адресами, чемоданами с протертыми углами, погнутой и тоже ржавой птичьей клеткой, сундуком с облезшей кожей. Окно квартиры Кононова было распахнуто настежь, прорванный в нескольких местах занавес вздувался парусом и снова опадал. Одну створку окна придерживал утюг, вторую – чайник.
– Ну, вы – первая.
– Нет, вы первый и подадите мне руку.
В комнате пахло хлоркой. Ведро с раствором стояло посреди комнаты. У одной стены был диван, у другой – допотопный шкаф с зеркалом, у окна – этажерка, книги были сложены на ней кое-как, часть лежала на полу. Эта комната была больше двух комнат Климовецких вместе взятых. Нетрудно было представить, как им всем не спалось от мыслей о предстоящем расширении.
Я обернулся, Лиза стояла коленями на подоконнике, в вырезе рубашки тяжело качнулась грудь. Перехватив мой взгляд, но ничуть не смутившись, она сказала:
– Ведите себя скромно, мужчина!
Она протянула мне руку и я помог ей спуститься в комнату. Подойдя к дивану, она взялась одной рукой за его спинку, другой уперлась в стену и отодвинула его от стены. Присела на корточки, юбка туго обтянула бедра, подняла идущую вдоль стены половицу, потом другую. Из темного отверстия извлекла увесистый бумажный пакет от фотобумаги, положив его на колени, вернула половицы на место. Все было, как в шпионском фильме. Я, на всякий случай, поправил свой маузер.
