– Естественный конец порочного правления, исказившего идеи Маркса. Теперь, когда Советский Союз больше не сует свой нос в чужие дела, могут победить истинные отечественные революции.
Любопытно, где, по его мнению, это случится. Впрочем, мне не хотелось его расстраивать, пока не узнаю того, за чем пришел.
– Может, ты и прав. Напиши об этом статью.
– Написал. И послал тебе несколько месяцев назад. Ты что, не прочел?
– Я в последнее время в Штатах не был. Я, наверное, попрошу редактора, чтобы он прислал ее сюда. Мне не терпится узнать твою точку зрения на текущую ситуацию в мире.
Я считаю, когда надо, я вру хорошо, но на этот раз шло необычайно тяжко. Слава богу, Кавабата вроде не заметил мой обман. Он был занят: озирался, выясняя, не подслушивает ли кто.
– Я обнаружил секретную систему коммуникаций, – прошептал он. – Подпольную всемирную компьютерную сеть, которая обречет систему на гибель. Преступники, педофилы и разномастные революционеры теперь могут делиться информацией. Самое главное, о ней никто не знает. Транснациональные корпоративные деспоты понятия не имеют о ее существовании.
– Это ты про Интернет?
– Тихо! – сказал он, снова оглядываясь через плечо. – Ты что, в курсе?
– Кавабата-сан, – начал я, не желая ломать ему кайф, – мне хотелось бы говорить с тобой о политике и технологиях весь день, но, боюсь, я пришел, дабы услышать твое достопочтенное мнение по другому вопросу. Ты слышал о смерти Сато Мигусё?
– Конечно. Мы здесь получаем всю реакционную пропаганду, – одеревенело ответствовал он. Я так понял, он имеет в виду три крупнейшие газеты.
– Что ты об этом думаешь?
Тут его лицо впервые слегка оживилось. Плаза за стеклами очков расширились. Было очевидно, что, несмотря на все его политические претензии, его первой любовью и истинным призванием был огонь. О пиротехнике и разрушении он знал практически все, и не бросил это хобби и в тюрьме. Когда я виделся с ним в прошлый раз, его перевели в новую камеру после неудачного побега с применением бомбы, сделанной из обычных моющих средств.
Кустарное устройство проделало огромную дыру в стене, как и планировал Кавабата, и он убежал бы, если б не одна мелочь; он сидел в одиночной камере без окон и не догадывался, что находится на двенадцатом этаже. Увидев, что просчитался, он лишь пожал плечами и лег на кровать, дабы впервые за семнадцать лет насладиться видом.
– Ну, – начал Кавабата, – мне известно лишь то, что напечатано в газетах, но там, кажется, – не все в порядке с матчастью. Газеты написали, что пожар был вызван взрывоопасной нитратной пленкой. Я точно знаю, что Национальный архив не выдает фильмокопии, отпечатанные на такой пленке. Я один раз пытался. Хотел поджечь кое-каких реакционеров копией «Нетерпимости».[18] Не вышло. И это было много лет назад. А сейчас все нитратные копии уже перевели на ацетатные.
– А если фильм из частной коллекции?
– Вряд ли, – сказал Кавабата. – Держать ее у себя? Зачем? Новые лучше, не так быстро портятся и гораздо безопаснее. Если только не планируешь с помощью старой копии устроить «несчастный случай».
– Интересно. Что еще?
– Пожар явно начался минимум за час до того, как о нем сообщили, потому что пламя уже вовсю бушевало, когда прибыли пожарные. Ничто так быстро не горит, если только заранее не подлить чего-нибудь. И все равно пожар наверняка начался гораздо раньше, чем сообщают.
Об этом я не подумал. Если Кавабата прав, пожар начался примерно тогда, когда я договорил по телефону с Мигусё. Теперь я понимал, как глупо было полагать, будто кто-то замочил Сато из-за меня. Причина серьезнее, чем я, – может, серьезнее даже, чем Сато.
– Так или иначе, – продолжал Кавабата, – это не внезапно вспыхнувшая пленка. Тот, кто поджег дом, не просто со спичками баловался. Ни улик, ни свидетелей – по крайней мере, живых. Я бы сам таким гордился. – Кавабата откинулся на спинку стула, почти улыбаясь.
– Кавабата, ты просто не представляешь, как мне помог. Вернусь в Штаты – наизнанку вывернусь, чтобы твою работу напечатали. – Я постарался произнести это как можно лицемернее. Трудно лгать осужденным: зачастую они сами отменные лжецы. Но я научился вешать им лапшу на уши, стараясь врать напропалую. Расчетливого лицемерия хороший лгун не заметит, потому что слишком занят поиском более тонких намеков. Дзэн и искусство лжи.
Кавабата поблагодарил меня, и я встал. Когда охранник повел его обратно в камеру в «Общежитии искупления», я сказал ему вслед:
– Спасибо еще раз за то, что уделил мне время. Я знаю, ты очень занят, планируешь революцию, организуешь заговоры через Интернет и все такое.
От этого слова он поморщился и покосился на охранника – расслышал тот или нет.
– Когда революция победит, Чака, – сказал Кавабата абсолютно серьезно, – тебя вспомнят как великого героя за публикацию моих трудов.
Он слабо улыбнулся, и охранник увел его обратно в камеру плести заговор с целью уничтожения капитализма. Такая улыбка – я уж было подумал, не иронизировал ли он, но потом решил, что вряд ли. Кавабате слишком поздно открывать целебные свойства самоуничижения.
После разговоров с Кавабатой я всегда был слегка подавлен. Он не понимал собственной одаренности. Его талант к огню был так естествен, что, очевидно, сидел у него в генах. Но талант достался легко, и Кавабата его не ценил. Поэтому вместо того, чтобы заняться чем-нибудь толковым – стать следователем по поджогам, инженером по взрывным работам в горнодобывающей компании, пиротехником в кинематографе – или террористом покруче, – он ударился в политику, что в действительности ему не подходило. В силу исторической случайности его талант к взрывчатке слился с умирающей догмой, и на этом история Кавабаты, в общем, закончилась.
Пока Синто вел машину к гостинице, я размышлял, сколько еще в мире захиревших гениев, которые, игнорируя свои скрытые таланты, из кожи вон лезут, чтобы достигнуть вроде бы стоящих целей.
Я вспомнил покойного императора Хирохито, который на смертном одре точно определил по цветкам новый сорт вишни, которую принесли ему с императорского двора. В последние минуты его жизни выяснилось, что он, верховный правитель и божество по рождению, в самых потаенных уголках своей души хотел быть простым ботаником и проводить дни, изучая прекрасные образцы щедрых даров природы. Но, конечно, было поздно – и для императора Хирохито, и для Кавабаты.
В опускающихся сумерках, сидя в автомобиле, что пробирался по улицам, я вспомнил стихотворение, в семнадцатом веке написанное буддийским монахом Рёсюаном:
Я думаю о людях в этом текучем миреОпустив лицо на рукаваМокрые от слез
Я не плакал, ничего такого, но вы меня поняли.
Настоящие бои в турнире начнутся только в четвертьфиналах. Ленивый журналист просто подождал бы этого момента, чтобы сорвать куш, но я знал, что сенсациями обычно становятся крошечные эпизоды вне татами, вдали от фанфар, сопровождающих бои.
В этом году вырисовывались две потенциальные сенсации. Однорукая Йоко Ториката, яркая девятнадцатилетняя актриса, вундеркинд, участвовала в соревнованиях последний раз. Она была одаренная, неоднозначная молодая женщина – и, по-моему, поверхностная, надменная и невоспитанная соплячка. Но она умела драться, и, должен признать, тело ее говорило само за себя. И говорило громко. Не затыкаясь. Независимо оттого, как закончится турнир, писать о ней будут много.
Другой многообещающей новостью первых полос было возвращение Учителя Ядо, бесспорно, самой почитаемой фигуры среди каратистов-инвалидов. Во время Второй мировой войны Ядо ампутировал правую ногу, чтобы не попасть в армию, и следующие пятнадцать лет посвятил тайной разработке собственного смертельного стиля боевых искусств. В результате появилось магари-яри-до – Путь Трезубца. Скорее вдохновляясь древним оружием, чем обучая его применению, магари-яри-до являло собой наиболее передовую убийственную дисциплину боевых искусств, когда-либо разработанную пацифистом. Учитель Ядо вскоре стал самым востребованным тренером, к которому все стремились попасть, однако соглашался учить только инвалидов. Обнаружив, что будущие ученики ампутируют ноги, чтобы попасть в его школу, он вообще покинул мир боевых искусств.
Сейчас он вел уединенную жизнь в окрестностях горы Ярига, и почти каждый год ходили слухи, будто он возвращается. И раз в два года я опасливо тешил себя надеждой, что слухи правдивы.
Мы с Сато Мигусё заключили постоянное пари на возвращение Учителя Ядо. Если он вернется в четный год, Сато покажет мне кадры с обнаженкой актрисы Судзи Муримо, которые он вырезал из своего фильма 1979-го года «Обнови свою тачку, детка!» – второсортный сдёр третьесортных «Гонок „Пушечное ядро“».[19] Это был единственный фильм, где Муримо снялась обнаженной, и Сато сказал, что она старалась вовсю.
