они научатся любить друг друга. Рейзел, однако, не была готова мириться с такой анахроничной тиранией и совершенно ясно дала понять, что предпочла бы остаться старой девой, чем выйти замуж по договоренности.
Если бы ее отец был жив, возможно, он смог бы запретить свадьбу. Но мама пренебрегла мнением своей овдовевшей матери и вышла замуж по любви. Свадьба моих родителей состоялась 23 августа 1936 года. Поскольку обе семьи располагали ограниченными средствами, мероприятие прошло скромно. И несмотря на первоначальные возражения, после свадьбы моего отца приняли в семью Пинкусевичей с распростертыми объятиями.
Шесть месяцев спустя молодожены немало шокировали обе семьи своим решением переехать на 500 миль севернее, из Томашув-Мазовецки в Данциг. В те времена люди никогда намеренно не оставляли семьи и друзей. Но папина решимость вернуться в полюбившийся город не ослабла. Он хотел открыть свой собственный магазин одежды, а также лелеял мечту присоединиться к еврейскому национальному театру, который тогда зарождался в Данциге.
Всегда отличавшаяся независимым духом мама восстала против ортодоксального еврейского обычая, согласно которому замужняя женщина должна носить парик в знак скромности. Мама знала, что ее отказ следовать ортодоксальным принципам, возможно, расстроил и поверг в стыд некоторых родственников. Таким образом, хотя после свадьбы Машела приняли неплохо, желание мамы предпочесть любовь вере своей семьи создало линию разлома, за которую она чувствовала себя полностью ответственной. Переезд в Данциг усугубил ситуацию. Семена вины были посеяны и начали расти.
Первые месяцы семейной жизни моих родителей в Данциге были сложными и противоречивыми. Молодая пара была вне себя от радости, находясь в обществе друг друга. Папа был талантливым портным, и его магазин одежды процветал. Но поскольку местная власть находилась в руках нацистской партии, антисемитизм в Данциге свирепствовал. В 1937 году в Данциге проживали около 12 000 тысяч евреев. В течение года половина решила, что оставаться там слишком опасно, и покинула город после погрома в октябре 1937 года, в ходе которого антисемитские головорезы повредили шестьдесят еврейских домов и предприятий. Их воспламенила речь Альберта Форстера, нацистского вождя города-государства, который назвал евреев недочеловеками.
В 1938 году Форстер закрутил гайки репрессий. Были захвачены многие еврейские предприятия, а документы переданы неевреям. Евреям также было запрещено посещать кинотеатры и театры, общественные бани и плавательные бассейны, им также было отказано в праве получать образование в сфере юриспруденции, медицины или любой другой профессиональной области.
Национальное преследование достигло своего апогея в Хрустальную ночь (Ночь разбитых витрин), 9 ноября 1938 года, мне тогда было всего два месяца. Страшное событие получило свое название по количеству осколков стекла, которыми были усеяны улицы Германии, Австрии и некоторых районов Чехословакии после того, как нацисты устроили беспорядки и разрушили синагоги, еврейские предприятия, дома, школы и кладбища. Официальное число погибших в ту ночь евреев было зарегистрировано как девяносто один, однако истинное число жертв достигло нескольких сотен.
Хрустальная ночь стала поворотным моментом в грандиозном плане Гитлера по уничтожению евреев. Молчаливое согласие немецкого населения в целом и отсутствие каких-либо существенных возражений придали нацистам уверенности в том, что они успешно укрепят антисемитизм и институционализируют его в качестве политики правительства Германии.
Самыми серьезными разрушениями в Хрустальную ночь печально прославились Берлин и Вена. Нацисты в Данциге тоже пришли в неистовство. Они намеревались сжечь и Главную синагогу, но здание отстояли еврейские ветераны Первой мировой войны, которые сражались на немецкой стороне.
Теперь быть евреем в Данциге было крайне опасно, но мои родители продолжали терпеть все лишения. Затем, в конце августа 1939 года, когда приближался мой первый день рождения, мама решила вернуться в Томашув-Мазовецки, чтобы отметить это событие. Папины родители, Эмануэль и Перл, не видели меня с момента моего рождения. Как и семья мамы. Она хотела показать меня родным и попытаться залечить раны, нейтрализовать разногласия. Мама все время уговаривала папу уехать, и они постоянно спорили.
— Кто будет присматривать за магазином, пока нас не будет? — жаловался папа.
Мама настаивала, исполненная предчувствий: что-то подсказывало ей, что мы должны немедленно уехать. Ее доводы были настолько убедительны, что папа смягчился. Его младший брат, чье имя я не могу вспомнить, тоже переехал в Гдыню, и папа уговорил его присмотреть за магазином на время нашего отсутствия.
1 сентября 1939 года началась знаменитая операция блицкриг, и Данциг, крупный порт, стал ключевой стратегической целью гитлеровских вооруженных сил. Эскадрильи пикирующих бомбардировщиков «Stuka» атаковали флотилию польских военных кораблей в Данцигской бухте. Самолеты с ревом пронеслись над набережной Гдыни, один из снарядов попал прямо в папин магазин одежды. Мой бедный дядя был убит, став одной из первых жертв среди гражданского населения во время Второй мировой войны. На его месте просто чудом не оказались мы сами.
Немецкая армия, Вермахт, пронеслась по Польше с такой скоростью, что достигла Томашув-Мазовецки уже к 6 сентября 1939 года, всего спустя три дня после того, как конфликт перерос в мировую войну. Родной город моих родителей подвергся нападению одновременно с земли и с неба. В то время мы жили с семьей моей мамы.
Танки двух немецких танковых подразделений обстреляли легковооруженную польскую пехотную дивизию, в то время как самолеты «Stuka» терроризировали мирных жителей. Эти пикирующие бомбардировщики были оснащены сиренами под названием «Иерихонские трубы», они страшно завывали, когда самолеты заходили на вертикальное погружение. Вой сирен усиливался по мере того, как самолеты набирали скорость, и окончательно вгонял в панику тех, кто находился на линии огня. Точно так же, как в битве за ветхозаветный Иерихон, трубы разрушали психологическую защиту своих жертв. Тогда бомбы упали рядом с домом моих бабушки и дедушки, несколько человек погибли, но мы все чудом избежали ранений.
Битва за Томашув-Мазовецки оказалась короткой и односторонней. Польские защитники сражались мужественно, уничтожив двадцать один немецкий танк и сотню вражеских солдат, но силы были слишком неравными. После того как 770 человек были убиты и более 1000 ранены, польская дивизия отступила, бросив мирных жителей Томашув-Мазовецки на произвол судьбы.
Первое, что потребовали немцы от лидеров еврейской общины, это миллион злотых наличными из местного банка — сумму, эквивалентную на сегодняшний день 5 миллионам долларов. Такие огромные деньги не смогли собрать вовремя, и группу мужчин расстреляли.
В течение недели после оккупации Томашува немцы нанесли еще один удар по надеждам на спасение. Сначала солдаты издевались над евреями, отрезая бороды набожным людям, часто вырывая волосы с корнем, нанося увечья. С помощью ножей или штыков они отрезали пейсы, которые в традиционных мужских прическах свисают перед ушами. Таким образом они пытались разрушить основы нашей общины, унижая
