стены, сквозь дыры,
Сквозь кирпичную кладку,
Ночью, на рассвете, днем,
Голодный, смелый, хитрый,
Тихий, как тень, я мчу вперед.
И, если рука внезапной судьбы
Схватит меня на каком-то этапе игры,
Это всего лишь обычная ловушка жизни.
Мама, не жди меня. Я не вернусь к тебе,
Не зови меня издалека.
Австриец по имени Иоганн Кропфич обычно поджидал у потайного входа в гетто и стрелял в детей, когда те возвращались со своей добычей. Их тела переносились на еврейское кладбище и бесцеремонно закапывались в безымянных могилах. Все, что слышали их родители, — это отдаленный выстрел в ночи. И ребенка больше нет.
В свои тридцать девять лет Кропфич был слишком старым, чтобы воевать на фронте, но еще достаточно молодым, чтобы служить полицейским. У него появилась страсть к ночным «охотничьим» экспедициям. Кропфич гордо называл себя кем-то вроде егеря. Он сравнивал детей с барсуками или лисами, которых нужно было отбраковать. Может ли существо, которое делает такие вещи, вообще называться человеком? Несмотря на то что я всю жизнь в силу своей профессиональной деятельности имела дело со всевозможными человеческими слабостями, мне до сих пор тяжело понять, как природа допустила развитие такого страшного дефекта. Кропфич был настоящим серийным маньяком, на его условной совести числятся убийства десятков детей.
Сохранилась его фотография — на ней изображен человек с колючими глазами психопата в нацистской форме. После войны он был повешен как военный преступник. Как жаль, что он умер только один раз. Он заслуживал тысячи казней.
В гетто не увидишь улыбающихся лиц. Особенно среди людей в полевой серой форме, с ножами за поясом и пистолетом, всегда под рукой. В тех редких случаях, когда я отваживалась переступить порог гетто со своими родителями, эти люди смотрели на меня так, как будто готовы были убить нас на месте. Другие, те, что были в строгой черной униформе, со зловещими фуражками и красной повязкой на рукаве — белый круг и свастика посередине, — хотели убить меня еще больше. Всего лишь меня, ни в чем не повинного ребенка.
А все потому, что я родилась еврейкой. До войны евреи составляли около 30 % населения Томашув-Мазовецки. Но из 13 000 евреев, проживавших в городе в 1939 году, к 1945 году выжили лишь 200, пятеро из которых — дети. Удивительно, что я оказалась среди них. Рейзел родила меня почти за год до начала войны. В то время она и Машел жили в Гдыне, городе недалеко от Данцига, в красивом, открытом всем морям и странам порту на побережье Балтийского моря, на севере Польши. Данциг был преимущественно населен этническими немцами.
Сегодня город известен по своему польскому названию — Гданьск. Его верфи стали местом зарождения профсоюзного движения «Солидарность», возглавляемого Лехом Валенсой в 1980-х годах. Именно их антикоммунистическое восстание «Солидарность» привело в конечном счете к распаду Советского блока.
Мой отец впервые отправился туда в 1932 году в качестве делегата. Ему было всего двадцать два года. Представлять свой родной город, Томашув-Мазовецки, на конференции по сионизму было большой честью. У меня есть его фотография, сделанная незадолго до того, как он отправился на конференцию. На снимке у этого очень уверенного в себе молодого человека густая копна волнистых волос. Его лицо являет собой сочетание невинности, юношеского оптимизма и решимости. Мягкие глаза выдают чувствительную, артистичную личность. Он и не представлял себе тогда, как скоро эти глаза привыкнут к ужасу…
Папа был очень умным человеком, он всю жизнь верил в идеалы. Вместе с другими сионистами он считал, что вся их диаспора — еврейский народ, рассеянный по всему миру, — должна переселиться на землю своих предков, которая тогда называлась Палестиной. Он следовал учению Теодора Герцля, харизматичного австрийского журналиста еврейского происхождения, драматурга и юриста, считавшегося основателем современного сионизма и автором новаторского манифеста под названием «Еврейское государство».
«Мы хотим заложить первый камень в этот фундамент, — заявлял Герцль, — в фундамент дома, который станет убежищем для всей еврейской нации».
На рубеже двадцатого века Герцль считал, что антисемитизм в Европе носил столь яростный характер, что еврейский народ просто не мог жить бок о бок с неевреями, образованными представителями других наций, не мог ассимилироваться с ними. Он утверждал, что единственным решением для евреев было создание своего собственного государства и эмиграция из Европы.
«Если хотеть, мечта может стать явью», — писал Герцль.
К 1930-м годам цель сионистов стала еще более актуальной. Подъем авторитета Гитлера, сопровождавшийся усилением антисемитизма по всей Европе, заставил евреев искать убежища как никогда срочно. Однако сионистам не удалось убедить ведущие мировые державы в необходимости выделения территории для создания официального еврейского государства. Помешали опасения по поводу негативной реакции арабских националистов, выступавших против еврейской иммиграции. Великобритания оказалась главным препятствием на пути к мечте о еврейском государстве. После распада Османской империи в конце Первой мировой войны Великобритания получила международный мандат на управление Палестинской территорией. Британская оппозиция, выступавшая против еврейской иммиграции, усилила позиции по мере приближения Второй мировой войны. Британские личные интересы перевесили заботу о европейских евреях, находящихся в опасности.
Суэцкий канал, зажатый между Палестиной и Египтом, представлял собой ключевую артерию передвижения судов, перевозивших британские импортные товары. Британия не хотела никаких неприятностей на палестинском участке канала. Она меньше всего была заинтересована в возможных столкновениях между сионистами и арабами.
В 1939 году британское правительство объявило новую политику, которая ограничивала еврейскую миграцию — 75 000 человек в течение пяти лет, что составляло ничтожные 15 000 человек в год. По превышении этого числа любые превышающие квоту иммигранты должны были быть одобрены арабским большинством.
Поскольку миллионы европейских евреев подвергались риску со стороны нацистов, сионистское движение было возмущено британской принципиальностью. Мой отец был среди тех, кто был встревожен и разгневан таким отношением, среди тех, кто считал происходящее предательством еврейского народа.
Но тогда, в 1932 году, когда только формировались его политические принципы, мой отец был полон юношеского оптимизма. Будучи делегатом на сионистской конференции, папа был весь погружен в страстные дебаты об Израиле, увлечен Данцигом. Стояла весна, и город был обворожительно прекрасен.
— Я чувствовал, как будто нахожусь в центре букета из прекрасных цветов, — рассказал он мне однажды. — Сам воздух благоухал.
Эта поездка стала его первым самостоятельным путешествием, так далеко от провинциального Томашув-Мазовецки он отъехал впервые и был очарован относительным величием Данцига с его широкими, впечатляющими бульварами, а также причудливой гаванью, вдоль которой выстроились ярко раскрашенные деревянные здания пятнадцатого века.
Желание расправить крылья
