Одновременно следует заметить, что несмотря на выяснение обстоятельств, обвинения в том, что Канарис, будучи членом военного суда, совершил проступок, оказав пособничество офицеру, обвиненному и осужденному в процессе по делу убийства Либкнехта и Люксембург, спустя годы вновь выдвигались политиками и органами печати левых. Дело Фогеля было драматическим образом вновь начато в подкомитете парламентской следственной комиссии депутатом от социалистической партии Мозесом 23 января 1926 г., когда Канарис, бывший уже капитаном 3-го ранга морского флота, по поручению министра вооруженных сил выступил в роли эксперта по делу попытки мятежа в 1917 г. и при этом вступил в острый поединок с независимым депутатом Дитманом, который сам был одним из главных действующих лиц при осуществлении попытки мятежа. В комиссии на этот раз социал-демократ Мозес помог своему «независимому» коллеге и выразил протест по поводу того, что в качестве представителя министерства вооруженных сил в комиссии присутствовал человек, виновный в соучастии в побеге убийцы Розы Люксембург. Когда Канарис отказался принять в комиссии участие в дискуссии по этому вопросу, левые начали бурную манифестацию. В адрес Канариса обрушились оскорбления, такие как «Убийца! Сообщник!» и это продолжалось довольно долго, пока председателю наконец не удалось восстановить порядок. Официальное сообщение министерства вооруженных сил в тот же день подтвердило полную безосновательность обвинений депутата Мозеса, сославшись на судебное расследование, проведенное в 1919 г. Еще один раз аналогичное обвинение прозвучало пятью годами позже; Канарис к тому времени уже был морским капитаном и начальником штаба в районе Северного моря; обвинение было высказано в связи со свидетельскими показаниями бывшего адвоката Бредерека, известного по путчу Каппа, на процессе политического характера. По данным Бредерека, Канарис, злоупотребив своим положением судьи, мог передать незаконным путем деньги, собранные Национальным союзом немецких офицеров для офицеров, обвиненных по делу Либкнехта — Люксембург, в тюрьму братьям Пфлюг-Хартунг, обвиненным в расстреле Либкнехта, чтобы они могли бежать. И на этот раз расследование дела министерством вооруженных сил показало, что все обстояло совершенно иначе, что только после того, как названным офицерам был вынесен оправдательный приговор, Канарис, с согласия Носке, бывшего в то время министром вооруженных сил, позаботился о том, чтобы эти деньги были выплачены братьям Пфлюг-Хартунг и их товарищам, частично для возмещения расходов на защитника, частично для того, чтобы дать возможность на время исчезнуть из Берлина близким родственникам этих офицеров, которые подвергались непрерывным притеснениям и реальным угрозам со стороны коммунистов. В обоих случаях, в 1926 и 1931 гг., министры вооруженных сил, доктор Гесслер и генерал Гренер, оба истинные демократы, после тщательного расследования происшествий оказывали безоговорочную поддержку своему подчиненному, и этого было достаточно, чтобы отвергать все нападки на Канариса как необоснованные.
В конце мая 1919 г. с Канарисом произошел несчастный случай, который мог привести к более тяжелым последствиям. Вслед за частным визитом в Пфорцхайм для «официального» обручения он поехал и в Мюнхен к капитану Эрхардту, который принимал активное участие в освобождении Баварии от правительства Советов, и хотел оттуда лететь в Берлин. Самолету пришлось сделать под Ютербогом вынужденную посадку на вспаханном поле, и это была далеко не мягкая посадка. Канарис долго страдал из-за контузии, которую он тогда получил. То, что и первый министр вооруженных сил германской республики, в присутствии которого летом 1919 г. велось следствие против Канариса по делу Фогеля, также был совершенно убежден в невиновности последнего, можно понять из того, что через несколько недель мы находим Канариса уже в числе адъютантов министра. Главным адъютантом был майор фон Гилза, ему подчинялись капитан Макс фон Фибан и капитан-лейтенант Канарис. Когда Канарис стал членом штаба Носке, тот уже переехал из бывшего здания генерального штаба («красного балагана») на Лиценбургскую улицу, а оттуда на Бендлерштрассе, где министерство вооруженных сил затем оставалось в течение продолжительного времени. Личные отношения между Канарисом и Носке были хорошими. Лояльность Носке по отношению к офицерам, которые в то трудное время встали на защиту министра социал-демократа, гражданское мужество, с которым он защищал своих подчиненных перед собственными товарищами по партии, которые не доверяли офицерам, снискали ему истинную симпатию и привязанность офицеров, с которыми он работал. Кроме того, этот высокий костлявый человек с приподнятыми плечами и темными глазами за очками в металлической оправе не был лишен юмора; его сухой юмор заставлял звучать в Канарисе струнки его души.
Осенью 1919 г. примирение и консолидация в стране достигли такого уровня, что министр вооруженных сил рискнул отправиться в поездку по южной Германии, чтобы обсудить с главами правительств южногерманских земель вопросы, связанные с ролью армии в качестве гаранта внутреннего порядка. Вначале он отправился в Мюнхен. Фибан и Канарис поехали вместе с министром. В Баварии ситуация была по-прежнему настолько напряженной, что Носке отказался от посещения войск и ограничился переговорами с ведомственными министрами и офицерами штаба корпуса. Кроме того, он посетил советника по лесничеству Эшериха, основателя организации самозащиты, названной его именем; эта организация была в то время немаловажным фактором для поддержания спокойствия и порядка. Далее они отправились в Штутгарт, где состоялись продолжительные беседы Носке с президентом Больцем; одновременно Фибан и Канарис обсуждали положение с первым офицером генерального штаба, ставшим позже военным атташе в Вене, Муффом; и, наконец, они поехали в Карлсруэ, где обязанности офицера генерального штаба в штабе корпуса исполнял Бек, ставший позже начальником штаба корпуса. В Штутгарте и Карлсруэ Носке осмотрел также несколько воинских частей, размещавшихся там. Между министром и обоими адъютантами существовали в тот период непринужденные человеческие отношения, и Носке не сердился, если оба офицера временами позволяли себе безобидные шутки в его адрес.
20 ноября этого года Канарис женился на Эрике Вааг. Свадебное торжество состоялось в родном городе невесты Пфорцхайме. Брак с этой образованной, утонченной, умной женщиной, которая в течение последующих двух лет подарила ему двух дочерей, был с первого дня до трагического конца Канариса уравновешенным и гармоничным. Собственно, это был настоящий брак моряка, потому что даже в продолжительный период между службой на борту корабля и его назначением на должность начальника разведки, когда он часто бывал на суше, Канарис нередко находился далеко от дома. Но чем дальше забрасывали его профессия и беспокойный ум, тем больше его ухоженный дом, в котором все — от хозяйки дома до прислуги — ориентировалось на хозяина, становился гаванью, где Канарис, лишенный внешнего и внутреннего покоя, мог несколько дней, а иногда только часов, отдохнуть и расслабиться, чтобы со свежими силами выполнять задачи, которые после короткой передышки снова ставила перед ним его деятельная жизнь.
Через несколько месяцев, в марте 1920 г., жизнь Канариса потряс новый кризис, который одновременно был кризисом для германской республики. Зима 1919–1920 г. привела к новому обострению внутриполитических противоречий. Возникновение националистических тенденций, вызванное Версальским договором, все более отчетливо выступающие экономические последствия проигранной войны, которые стали ощутимы для каждого человека из-за неуклонного падения валютного курса, дискредитация демократической формы правления, которая не имела опоры в массах, — все это были признаки ухудшения политического климата. Общее настроение распространилось и на военных, которым грозило увольнение в связи с положениями мирного договора о разоружении. На этот раз республике угрожали не слева, а справа. Если в 1918 г. решение для правительства и для Носке было легким, потому что оно одновременно было направлено против мятежников, группы «Спартака» и угрозы установления республики Советов, то теперь дела обстояли иначе! На этот раз правительству противостояли люди, которые казались офицерам, а также большинству солдат представителями эры, на которую в этот трагический момент смотрели как на доброе старое время, люди, от которых ждали возврата к тем лучшим дням.
Во главе их был не только генеральный директор Капп, о котором мало кто знал. За кулисами событий стояли совершенно другие люди. Разве Капп был не заодно с Людендорфом, в котором почти все офицеры все еще видели полководца, и разве сам Людендорф не дал этому предприятию свое благословение? Разве в глазах нового рейхсканцлера такие люди, как Эрхардт, не были военными вождями, за которыми армия пойдет в огонь и воду и сметет всех, кто противится восстановлению отечества? Правда, главнокомандующий, генерал фон Лютвиц, похоже, некоторое время колебался. Его начальник штаба фон Олдерсхаузен поехал в Дебериц навстречу морским бригадам, чтобы побудить их к возвращению, но вернулся с новым образом мыслей, воодушевленным делом «нового отечественного правительства».
