А трал в каждый заход поднимал верных полторы тонны. За двадцать минут траления! Приходилось все время напрягать силы. Стоит несколько замедлить темп, и возле рыбоделов образуется завал трески.
Цветение неба все усиливалось. Спокойное море полыхало мягкими зеленоватыми бликами, будто подсвеченное из глубины мириадами крохотных лампочек.
— Третья вахта сделала по пять с лишним рыбин в минуту! — объявил равнодушный к буйному цветению неба и моря Иван Кузьмич.
Палуба встретила его слова одобрительными возгласами. После минувшей ночи с ее изнурительным трудом и мизерными результатами это была победа. Большая победа!
— А как остальные? — кричали с палубы. — Всех назовите!
— Первая и вторая вахты вытянули меньше пяти на брата, — ответил капитан. — Командиры немного отстали… — Он заметил неловко переминающегося рядом с собой боцмана и недовольно спросил: — Что у тебя?
— Дело такое… — Матвеичев вздохнул и переступил с ноги на ногу. — Насчет продовольствия.
— Да что ты за душу тянешь? — вспылил Иван Кузьмич, уже понимая, о чем пойдет разговор. — Выкладывай, что у тебя.
— Хлеба осталось на шесть дней всего, — решился наконец боцман. — Жиров и сахару тоже… дней на восемь.
— Налегай на рыбку, — недовольно бросил Иван Кузьмич.
Уйти с богатого косяка с незаполненными трюмами? Даже мысли такой капитан не мог допустить!
— И так-то налегаем. — Боцман снова переступил с ноги на ногу. — Только без хлеба трещёчка не идет. Работенка наша… сами знаете.
— Сократи норму хлеба, — сухо приказал Иван Кузьмич и отвернулся к окну, показывая, что разговор окончен.
Матвеичев потеребил в руках шапку и вышел.
Иван Кузьмич стоял у окна и не видел ни палубы, ни моря. Гнев душил его. Бродили по морю. Скребли тралом голое дно… И людей кормили досыта. А теперь, когда с таким трудом оседлали косяк — и какой косяк! — продовольствие на исходе.
Капитан взглянул на часы. Подходило время радиосвязи с портом. Иван Кузьмич вызвал на вахту Анциферова, а сам прошел в радиорубку.
Доклад его был короток, даже сух. Зоя заметила состояние капитана и держалась деловито, по-служебному.
— Задачу вы выполнили, — ответил порт. — Проверьте, старательно проверьте косяк и, как только останется двухсуточный запас продовольствия, определитесь поточнее и возвращайтесь.
Иван Кузьмич вышел из радиорубки. Настроение было отвратительное. Уйти с такого косяка полузагруженным? После гибели капитана, каждодневного риска! Этого Иван Кузьмич даже представить себе не мог.
Промысловый азарт похож на болезнь. Он притупляет все чувства, кроме одного: больше взять из моря. Больше! Так получилось и с Иваном Кузьмичом. Стоило попасть ему в хорошую промысловую обстановку, и все помыслы его оказались настолько заняты уловом, что даже услышанное из порта: “Задачу вы выполнили” — было воспринято им как нечто второстепенное. Ни о чем ином, кроме улова, он думать не мог. Даже война, опасность оказались оттеснены куда-то в сторону.
Больше рыбы, больше! Несколько раз за сутки Иван Кузьмич спускался в трюмы, проверял, как прибавляется в чердаках треска. С лица его не сходило недовольное выражение. Не раз, глядя из рубки на неловкие движения матроса-новичка, он с трудом преодолевал знакомый зуд в руках. Взялся б сам за нож да показал, как разделывают треску старые поморы.
Но капитан ничего не мог изменить. Запасы продовольствия таяли. “Ялта” должна была вернуться в Мурманск загруженной наполовину. Позор!
При одной мысли об этом капитан темнел.
— Давай, ребята, давай! — гремел его голос. — Пока небо полыхает, старайтесь. Под утро погаснет наше освещение. Все отдохнете. Досыта!
Подогревать команду было незачем. Промысловый азарт охватил не только бывалых рыбаков, но и новичков, впервые стоявших у рыбодела.
Замолкнет капитан, и снова па палубе тишина. Слышен лишь мягкий звук головорубов да сочные шлепки падающей на желоба рыбы. Странные, зеленоватые с голубым отливом люди выстроились по трое за каждым столом и плавно, словно в ритме им одним слышной и понятной музыки, разделывали таких же странных, зеленых с черным, рыб.
ВЗРЫВ
Восьмые сутки удачного промысла были на исходе, когда Иван Кузьмич впервые позволил себе выспаться по-настоящему. Строго наказав вахтенному штурману разбудить его, если произойдет что-либо значительное, он прилег на диван.
Ему показалось, что он только заснул, когда дверь скрипнула.
Иван Кузьмич открыл глаза. На лбу его сбежались гневные морщины. В дверях стоял боцман. Мог бы найти другое время.
— В салон просят, — сказал Матвеичев.
— Меня? — приподнялся Иван Кузьмич. — Кто просит?
— Насчет хлеба.
Иван Кузьмич давно ждал этого неприятного объяснения и все же подготовиться к нему не успел.
— Обратись к помполиту, — буркнул он. — Пускай разберется…
— Корней Савельич там. Только без вас невозможно, — настаивал Матвеичев. — Никак.
Иван Кузьмич вошел в салон подтянутый, не по возрасту бодрый. Шестеро матросов сидели перед полными мисками. Возле каждого из них лежало по куску хлеба.
— Что у вас тут стряслось? — с нарочитой беспечностью спросил Иван Кузьмич.
— С хлебом жмут, — поднялся со скамьи Марушко. — Жмут так… спасу нет. Что ни день, пайку уменьшают. Сегодня к обеду дали по куску хлеба, и все.
— Я приказал рыбы не жалеть. — Иван Кузьмич обернулся к боцману.
— На одной рыбе не поработаешь, — заговорил пожилой кочегар. — Мы все отдаем палубе. Сил не жалеем. Но и нам отдайте что положено. И так-то измотались за неделю… Не люди стали.
— Всё? — сухо спросил Иван Кузьмич и обратился к стоящему в стороне Корнею Савельичу: — Вы объяснили команде наше положение?..
— По три раза на день объясняет, — перебил его Марушко. — Все разъяснил. Только разъяснениями брюхо не набьешь.
— И тем не менее, — сухо остановил его капитан, — до возвращения в порт придется работать на сокращенном пайке.
— Какая ж это работа? — проворчал кочегар. — И так-то ноги не держат. Шуруешь, шуруешь у топки. А потом нож в руки и айда на подвахту, шкерить.
— По шестнадцать часов не отходим от рыбодела, — подхватил Марушко.
— Вечером, на смене вахт, соберите общее собрание, — сказал Иван Кузьмич помполиту. — Пускай выскажутся не трое—четверо, а вся команда.
— Нам собрание не нужно! — закричал Марушко. — Мы хлеба хотим!
— Матросу положено восемьсот грамм на день, — настаивал кочегар. — Положите их на стол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
