Когда Лера занималась у Софьи Николаевны, она иногда слышала хлопок входной двери. Но Роман ни разу не заглянул посмотреть, как она танцует, и сразу уходил в свою комнату. Софья Николаевна вздыхала: «Не обращай внимания, Лерочка… Такой уж уродился!» Лера независимо пожимала плечами, скрывая подступающие к горлу слёзы. Только по ночам, в своей комнате, она давала себе волю – и от души ревела в смятую подушку, ругаясь страшными словами и клянясь себе напрочь выбросить из головы этого упёртого, тупого дурака. Этого ишака непробиваемого, который сам всё испортил, а ведёт себя так, словно во всём виновата она, Лера! Даже бабушка его всё понимает, а он!.. Нет уж, больше никогда, отчаянно обещала себе Лера, сжимая кулаки. Никогда она даже головы в его сторону не повернёт, не посмотрит даже!.. А ночью снились, хоть убей, огромные чёрные глазищи, замкнутое смуглое лицо, слышался хрипловатый Ромкин голос… Если бы не занятия танцами, которые всё же отвлекали от тяжёлых мыслей, Лера, наверное, уже сошла бы с ума.
Светка Глушко первое время допытывалась, как продвигается «роман века», – но Лера всякий раз так яростно огрызалась, что подруга наконец отстала. Светке сейчас тоже было несладко: у младшей сестрёнки вовсю резались зубы. Варька вопила ночь напролёт, её было слышно на весь подъезд, и теперь уже Лере приходилось распихивать засыпающую подружку на уроках…
– Сегодня наша Эсма в концерте танцует. Поедешь со мной, посмотришь? – предложила однажды Софья Николаевна. Лера с радостью согласилась: ей давно уже хотелось побывать в цыганском театре и посмотреть, как работают профессиональные артистки. Собрались, вдвоём сели в троллейбус, поехали. Лера втайне надеялась, что и Роман поедет с ними – как же отпустить старую бабушку одну через всю Москву?! Но Ромки не было.
Цыганский концерт оказался замечательным. Лере понравилось всё: и гитаристы, и скрипачи, и целая вереница молодых танцовщиц в ярких платьях, и дуэт удивительно похожих брата и сестры, спевших протяжную и грустную песню, и мальчишка-цыган в красной рубахе, с озорными глазами, который плясал так, что весь зал отбил ладони, аплодируя. Затем к микрофону вышла немолодая солистка в строгом чёрном платье. Гитаристы заиграли мелодичное вступление романса, певица улыбнулась, взяла дыхание, и у Леры пошла кругом голова от спокойных и ясных слов:
Качает гроздьями опавшая рябина,Как будто снова вспоминает о былом.В твоих глазах играют отблески камина.Быть может, мы в последний разс тобой вдвоём…Давай присядем и поговоримО том, что нас с тобой разъединяло,Давай развеем недоверья дымИ, если можно, всё начнём сначала.
«Господи, как же это… какая прелесть… Вот если бы запомнить слова!..» – думала Лера, чувствуя, как в глазах всё плывёт от слёз. Никогда раньше она не слышала такой музыки, такого проникновенного, теребящего душу голоса. К счастью, в зале было темно, и сидящая рядом Софья Николаевна, кажется, не заметила, как её ученица судорожно роется в сумочке в поисках бумажной салфетки.
«Ромка, дурак, ну почему, почему?..» – шептала Лера, вытирая горячие капли, бегущие по лицу. Если бы Роман оказался сейчас здесь, она бы наверняка плюнула бы на все свои обиды. И сама взяла бы его за руку. И сказала бы, что всё это глупости, и пусть они пропадут пропадом – эти туфли и эти деньги… Девушка едва успела спрятать мокрый комочек салфетки, когда гитары заиграли весёлую плясовую, конферансье объявил: «Танцует Эсмеральда Лагутина!» – и на сцену вылетела Эсма.
Если бы сестру Ромки не объявили по имени, Лера, пожалуй, и не узнала бы её. На сцене, в ярком свете софитов, в вихре вьющихся оборок всех оттенков красного, с распущенными волосами, в которых красовалась роскошная алая роза, Эсма казалась выше, стройнее – и в сотню раз красивее. Зал встретил её аплодисментами. Танцовщица широко улыбнулась, подняла руку, приветствуя зрителей, чуть заметно кивнула гитаристам, – и под короткие, едва слышные аккорды поплыла по сцене. Зал замер.
– Видишь, видишь, как идёт? – шёпотом говорила Софья Николаевна. – Стакан с водой на голову поставить можно – ни капли не прольётся!
Лера кивала, замерев от восхищения. Эсма на сцене чуть заметно ускорила ритм. Крыльями развернулись её широкие рукава, качнулась и побежала волной оборка, чуть мелькнул под ней узенький мысок туфельки. Тихая, звонкая, весёлая дробь каблучков пошла по залу, всё усиливаясь. Ещё шире улыбнулась танцовщица. Закачались, заплясали в такт полумесяцы больших серёг. Зал взорвался овацией. Лера глубоко вздохнула, закрыв глаза. Горестно подумала: всё зря… Зря она задумала всё это… зря старается, зря каждый день по два часа отрабатывает движения… Зря сшила зелёную юбку… Никогда в жизни у неё такого не выйдет!
– Девочка, смотри внимательно! – сердито, словно почувствовав смятение своей ученицы, прошептала Софья Николаевна. – Я тебя зачем, по-твоему, сюда привела?! Посмотри, что Эмка делает ногами!
– Вижу… Здорово как… Я никогда не сумею…
– Да ты это давно уже умеешь! – вознегодовала старая цыганка. – Ты же видишь – это «батманчик»! А это – «качалочка»! А это – «ковырялка» с подбоем! И «перекидочки» – всё, что мы учили! И потом, что же ты хочешь, – Эмка с трёх лет на сцене пляшет! Она и в чечётке если собьётся – никто в зале не заметит! А примерчики всё одни и те же, они уж сто лет не меняются!
В антракте, когда все зрители вышли в фойе, Софья Николаевна подвела Леру к висящим на стене фотографиям актёров.
– Взгляни – это Ромкина мама со вторым мужем! Ромкиным отчимом!
Молодая цыганка со знакомыми огромными глазами смотрела на них с фотографии. Рядом с ней стоял высокий человек с некрасивым, но весёлым и добрым лицом, который сразу понравился Лере. Рада Лагутина была здесь старше, чем на портрете в роли Кармен, взгляд её казался усталым. Что-то показалось Лере необычным в её облике, она всмотрелась пристальней.
– Софья Николаевна, а ваша Рада… красила волосы?
– Здесь-то как раз нет, – старая цыганка улыбнулась. – Ромка тебе не рассказывал, что мама у него рыжая? Как ты?
– Ка-а-ак?! – опешила Лера. – А разве цыганки рыжие бывают?!
– Бывают, ещё как! Даже совсем блондинки бывают, только редко. А Рада всю жизнь со своим костром на голове мучилась! Ещё бы – рыжая цыганская плясунья! В театре-то типажные актрисы нужны, чёрные как вороны… Когда Раду на Кармен взяли, она специально для роли покрасилась! И даже для портрета крашеная позировала! А потом за Петьку замуж вышла, и он ей волосы уродовать запретил. Мне, говорил, моя жена золотая больше нравится! – Софья Николаевна снова улыбнулась, на этот раз так же грустно, как Рада на портрете. Больше Лера ни о чём спрашивать не рискнула и до конца концерта находилась в глубокой задумчивости.
Домой она вернулась в двенадцатом часу, взбудораженная и переполненная впечатлениями. В ушах до сих пор звучала весёлая цыганская музыка. Спать не хотелось ни капли. Подумав, Лера натянула юбку и с полчаса пыталась вспоминать танец Эсмы. Ей очень хотелось сделать такими же красивыми и ловкими собственные «примерчики». Но вскоре снизу, из квартиры Глушко, донёсся басистый рёв неугомонной Варьки, и Лера решила не добавлять людям шума своими каблуками. Вздохнув, она вытащила и разложила на столе французскую выкройку. Требовалось наконец прикинуть, как создать имитацию обнажённых плеч, и чтобы при этом Софья Николаевна не выглядела «куртизанкой преклонных лет».
Некоторое время Лера задумчиво разглядывала с карандашом в руках лист миллиметровки. Затем принялась чертить. Потом, увлёкшись, разложила вишнёвый бархат на полу и начала ползать по нему с мелком и линейкой в руках. Потом взялась накалывать бумажную выкройку, потом…
…Будильник разрывался от звона. В комнате было темным-темно, по стеклу стучал дождь. Подскочив на месте и сонно осмотревшись, Лера никак не могла сообразить, почему она сидит на полу, а будильник верещит в потёмках как полоумный. Светящиеся часы показывали без пяти три. Звон не прекращался, и в конце концов Лера поняла, что это не будильник, а телефон. Отбросив с лица спутавшиеся волосы и дёрнув по дороге выключатель, она побрела в прихожую, к аппарату.
– Алло?.. Кто это?..
– Лерка!!! – заорали ей в самое ухо. – Стрепетова, ты?!
– Я… – она не сразу узнала голос. – Кто это?..
– Твой отец дома? Дома или нет?!
– Да, он сегодня с дежур… – И вдруг остатки сна рванулись прочь, и Лера, прислонившись к стене, едва сумела прошептать: – Ромка… Господи, что случилось?
– Разбуди отца! Попроси прийти! Бабке с сердцем плохо! Я «Скорую» уже вызвал, но пока они доедут… Лерка, ради бога, прошу тебя!!!
– Сейчас! Не волнуйся, сейчас! – Лера швырнула трубку мимо аппарата, кинулась было в комнату отца, – но тот уже и сам стоял в пижаме на пороге прихожей, щурясь на лампочку.
