Но, судя по тому, что наутро Лагутин, как обычно, ждал её у подъезда, ничего подобного он не решил…
– Ну уж нет! – решительно заявила Глушко, и Лера, погружённая в свои мысли, вздрогнула от неожиданности. – Ты у меня в этом концерте станцуешь! Я же тебя тоже видела! Это же круто! Это правда здорово! Думаешь, если бы плохо было, я бы тебя отпустила?!
– Светка, да как ты не поймёшь… Смешно же будет!
– Вот что, милая моя, – полицейским тоном начала Светка. – Смешно будет – это если я со своей суперзадницей балетную пачку надену…
– Что ты несёшь, нормальная у тебя задница!
– …и выгребусь на сцену «Умирающего лебедя» бацать под гармошку! Вот это – действительно все лягут и не встанут!
Лера живо представила себе такую картину и прыснула.
– Во-о-от! – воздела палец в небо мудрая подруга. – А ты, вся из себя рыженькая и тоненькая, в цыганском платье, в туфельках на каблучке да с чечёточкой – шик и блеск! И всё, я сказала!!! Сегодня же перед физикой к Тиграновне подойдём! И не спорь со мной, Стрепетова! Я щас убить могу, мне Варька последние нервы уже вымотала! Когда только все эти её зубы вылезут наконец… У нормальных детей по одному в месяц растут, а у этой – все сразу, как у крокодила!
Нина Тиграновна, завуч старших классов, ведающая всей школьной самодеятельностью, была, как и предполагала Лера, слегка озадачена.
– Танцевать на концерте?! Стрепетова, я, конечно, очень рада, но… отчего ты раньше никогда не хотела?..
– Раньше, Нина Тиграновна, она не умела! – ответила за подругу Светка. – А теперь её научили!
– И фонограмма у тебя есть? И костюм? – недоверчиво спросила завуч.
– Всё имеется в готовом виде! – отрапортовала Глушко.
– Что ж… Программа, правда, у нас уже утверждена, и до концерта осталась неделя… но, пожалуй, приходи сегодня к четырём на репетицию. У нас как раз прогон, и Ирочка Шестова с Андреем обещали подойти… как раз всех вас и просмотрю. Но, гляди, Стрепетова, если твой танец нам не подойдёт, без обид, хорошо?
– Конечно, – похоронным голосом ответила Лера. Больше всего на свете хотелось задушить Светку, а самой провалиться сквозь землю.
Тем не менее, в четыре часа дня Лера с костюмом в сумке и флешкой с фонограммой в кармане вошла в школьный актовый зал. Сзади её подпихивал Роман: Глушко, как ни рвалась, пойти не смогла, ей нужно было забрать из детского сада брата. Зал был пуст, только на первых рядах сидели будущие участники концерта. Из динамиков гремела музыка, а на сцене заканчивали танец Шестова с партнёром. И Лера, как всегда, залюбовалась ими. Несмотря на то, что оба были в джинсах, а Ирка ещё и в свитере с длинными болтающимися рукавами, их рок-н-ролл был великолепным. Нина Тиграновна, стоявшая у края сцены, еле удерживалась от того, чтобы не аплодировать в такт.
Наконец рок-н-ролл смолк.
– Ну, что ж, – чудесно, как всегда! – восхищённо сказала завуч. – Ирочка, Андрей, – вы точно сможете быть двадцать пятого числа?
– Постара-а-аюсь, Нина Тигранна… – капризно протянула Шестова. – Вообще-то у нас в этот день выступление в Фестивальной Лиге… не зна-аю, честное слово…
– Мы в Лиге выступаем вечером, – напомнил ей Андрей. – А концерт в два.
– Ты молчи, тебя не спрашивают! – надула губы Шестова. – Мне, может, ещё репетировать нужно будет… и настраиваться… Нина Тиграновна, я вам перед концертом сообщу!
В это время завуч, наконец, заметила стоящую в дверях Леру.
– А, Стрепетова, пришла всё-таки! Беги переодевайся, только быстро! И – на сцену, мне через полчаса надо ехать в РОНО!
Шестова, спускающаяся со сцены, обернулась – и посмотрела на Леру с таким изумлением, словно та взлетела на её глазах к потолку.
– Нина Тиграновна… ВОТ ЭТА КОНОПАТАЯ будет танцевать?! Ой, я умираю!
– Заткнись, – спокойно сказал ей Роман, чуть заметно сжимая руку Леры. Глаза Шестовой стали совсем круглыми, она возмущённо обернулась к своему партнёру, Герасимов открыл было рот, но в это время очнулась завуч.
– Дети! – педагогическим голосом сказала она. – Прекратите немедленно ругаться! У меня мало времени! Стрепетова, живо переодеваться!
Лера кинулась за сцену. Роман тем временем подошёл к компьютеру, вставил флешку с фонограммой, не обращая никакого внимания на удивлённых зрителей, и через пять минут негромко позвал:
– Лерка, уже вступление пошло!
По залу поплыли короткие лукавые переборы – и Лера в своей зелёной юбке и сшитой накануне кофте с золотистыми рукавами выбежала на сцену.
– Боже мой, девочка моя… – медленно сказала Нина Тиграновна, когда фонограмма смолкла, а Лера, бледная и растерянная, села прямо на пол и закрыла лицо руками. – Но ведь это… просто замечательно! Как давно ты занимаешься этими танцами? В жизни не поверю, что только месяц! Как же ты могла раньше не выступать?! Мы же постоянно спрашиваем, кто хочет, кто может? Объявления внизу висят! Впрочем, неважно, – ты, конечно, выступаешь на концерте! Думаю, даже заключительным номером, после Ирочки с Андреем! Чудно, чудно! Кто бы мог подумать! В четверг снова репетиция, приходи непременно! Всё, дети, мне пора бежать!
– Спасибо… – шёпотом сказала Лера. Встала и, шатаясь, побрела переодеваться.
Она всей душой надеялась, что Шестова уже убралась восвояси. Но та не только не ушла, но дожидалась в раздевалке, откинувшись на спинку стула и забросив ногу за ногу. Иркины сощуренные глаза мерили Леру прямо-таки василисковым взглядом.
– Костюмчик хороший, ничего не скажешь! Сама шила? Из занавесок с фестончиками?
Лера предпочла промолчать, но Шестова не унималась.
– Вот что я тебе скажу, дорогая, – проникновенно сказала она. – Ты думаешь, что если ты где-то два прихлопа и три притопа выучила, то ты уже артистка? И профессионалка? Ты просто дура, Стрепетова! Люди годами мастерство оттачивают! Годами работают, на репетициях гробятся! С детского сада! Каждое движение – по сто раз, пока в глазах темно не станет! А то, что ты здесь изобразила – это деревенский клуб! Самодеятельность! Противно смотреть! И лучше бы ты в концерте не позорилась, люди смеяться будут! Тиграновне что, ей лишь бы побольше талантов в школе наковырять! Так что посоображай, дорогая моя… И не думай, что я завидую, завидовать тут нечему абсолютно! – В голосе Шестовой послышалось ледяное презрение. – Просто тебя жалко. Головы нет, таланта нет, а понтов до фига! Вылезла на сцену, поглядите на неё! Хоть бы поклон сначала отработала… швея-мотористка!
И, отвернувшись от застывшей девушки, даже не повернув красивой головы с высоким узлом волос, Шестова вышла из раздевалки.
До выхода из школы Лера крепилась. Роман тревожно смотрел в её бледное, убитое лицо, но вопросов не задавал. И молча продолжал идти рядом, когда Лера, не глядя на него, чересчур спокойным и ровным голосом сказала:
– Ромка, Шестова, конечно, стерва… но ведь права она! Куда я полезла, зачем?! Я вообще кто?! Ведь танцы – это… это то, чему всю жизнь учатся! Ты сам говорил – ваша Эсма с трёх лет на сцене! Мама твоя, бабушка… А я что?! Я месяц назад вообще не знала, что это такое – «венгерка»! Нет. Как хочешь. Я не буду выступать. Это… это просто смешно! И… и не смотри на меня так! – Слёзы наконец брызнули у неё из глаз. – Ты же сам артист! Ты с горшка на этих танцовщиц смотришь! Ты же понимаешь, что я ни-ког-да не буду танцевать, как Эсмеральда Лагутина?!
– Конечно, не будешь, – подтвердил Роман, глядя в мокрое от слёз лицо Леры. – Ты будешь танцевать, как Валерия Стрепетова. Выйдешь – и спляшешь. А Шестова твоя просто из зависти шипит.
– Ты что?! – завопила на всю улицу Лера. – Какая зависть?! Если бы я ей хоть конкурентка была?! А мне до неё – как до луны пешком!!!
– Ну и что? – Роман недобро улыбнулся. – В театре нашем тоже все плясуньи отличные – а друг дружку без соли сожрать готовы! Эмке вон однажды в туфли бритвы подложили!
– Господи, и как же она?!. – ахнула Лера, от ужаса даже перестав плакать.
– А ты её попроси, она тебе покажет. – криво усмехнулся он. – Шрам до сих пор видно. Вся правая нога в крови была… вторую, слава богу, в туфлю сунуть не успела. Так Эмка всё равно вылетела и сплясала! Чтоб эти заразы не радовались! И её на «Скорой» из театра увезли! Все они такие… – Он сказал короткое слово на своём языке, и Лера, догадавшись, что оно значит, поёжилась.
– Лерка, ты мне слово дай, – сумрачно сказал Роман, когда они уже подходили к дому. – Слово дай, что ты через неделю спляшешь. А то получается, что зря и бабка, и Эмка с тобой возились. Ну что ты, в самом деле?! Какая-то выдра гадость сказала, а она уже и…
Лера медленно покачала головой. Рыдания давили горло, и она едва смогла выговорить:
– Нет, Ром… Прости. Я… не могу. Я ведь не Эсма… Я… пойми, я всё равно теперь не смогу. Каждый… каждый человек должен своим делом заниматься. Я шить люблю и умею, вот и буду…
– Человек должен, что ему нравится, делать! – заорал Роман, бросив сумку с костюмом на мокрый асфальт и сжав Лерины плечи так, что она охнула от боли. – Я сказал, выйдешь! И спляшешь! Чтоб эта Шестова от зависти сдохла! Дай мне слово!
