горит моя душа? А уж, как тело горит! Разве, что болезнь отобрала силы, а так и не скрыть бы… И, что? — спрашивает внутренний критик, — ты уже признавался… Забыл, чем закончилось? Думаешь, что-то изменилось? Появился шанс? Даже, если и появился, ты сам его потерял, погляди на правую руку. Кольцо видишь?
Она права, надо позвонить жене, лучше я сам опережу. Беру мобильник, раздумываю ещё, вернее маюсь, так не хочется, выбираю «Котёнок», нажимаю вызов. Пока идут гудки, надеюсь, что не возьмёт, хотя лучше бы взяла, а не перезванивала, когда не надо. Какой же я гад, всё-таки! Катюха-то, чем виновата? Любит меня, а я её нет. Пока Ксюхи рядом не было, думал, что почти люблю, а теперь, знаю, что нет. И, что делать с этим знанием?
— Алло, любимый! — жена врывается, как всегда, восторженным всплеском в моё невесёлое болото.
— Катюнь, привет! Как дела?
— Сань, здорово! Тут уже снег выпал! — щебечет, — растает, конечно, но, всё равно, хорошо! От мамы, привет, тебе!
— И ей, привет передавай!
— Ты-то, как? Ещё не дома?
— Дома, третий день, как вернулся.
— Даа… — слышу, как восторг сникает, — мне уже возвращаться? — понимаю, что не хочет и, радуюсь этому.
— Ну, зачем? Ты только приехала, погости ещё.
— Сколько?
— Да, как нагостишься, так и приезжай, — отвечаю, а сам мечтаю, чтобы никогда не нагостилась. Тут не ко времени разражаюсь приступом кашля.
— Сань, ты заболел? — беспокойно.
— Так, ерунда, ноги промочил неудачно, покашляю, и пройдёт, — только не вздумай озаботиться и пригнаться меня спасать.
— Давай, я что ли, Ксюхе позвоню, пусть полечит тебя, — предлагает.
— Справлюсь… — хочу продолжить, что сам до Ксюхи дойду, если надо, или врача вызову, но не приходится, слышу на втором плане,
— Кать, долго ждать-то тебя?! — девчачий голос, следом Катюхины оправдания, — мы тут с девочками посидеть решили за встречу, ты не против, любимый? И в сторону, — уже бегу.
— Беги, дорогая, беги! — не задерживаю, беги, куда хочешь, только, не домой!
— Ну, тогда, чмоки — чмоки! Целую!
— И я целую, пока…
Кажется, ей не до меня, это радует… Очень хочется спать…
Ксения
Кажется, догадываюсь, почему жену не вызываешь, Петровский… Да, Сань, дела наши плохи… Мои уж, точно… Минимум ещё три капельницы связывают нас с тобой… Продержимся?
Занимаюсь своими делами, вернее, пытаюсь. Завтра снова на работу. Выходные пролетели, как одно мгновение, а столько всего произошло. На душе и радостно, и тоскливо одновременно. Саньке явно становится легче — это радует. Но у меня ещё своя тема: волна любви и возможности, хоть временной, быть рядом с любимым человеком, накатывает непроизвольно и накрывает с головой, потом наступает отлив, обнажая неудобную правду: женатым человеком, несвободным. Потом, новый прилив: зато он меня любит! Петровский не разлюбил меня за столько лет! Опять отлив: и что из этого? Женат-то он не на тебе! И, так вот попеременно то одно, то другое, хочется то смеяться, то реветь белугой!..
За домашними делами выдерживаю четыре часа ровно. Больше не могу. Спускаюсь к Саньке, несу ужин: домашние котлетки с пюрешкой. Надеюсь, оценит. Очень хочу, чтобы оценил! Вот, что за дура — баба?! Катьке надо стряпнёй заниматься, да за больным мужем ухаживать! Ты — свободная, красивая, молодая, пока ещё… Зачем время теряешь? Зачем тебе впечатлять женатого мужика? Ищи свободного, его впечатляй, строй свою жизнь, не лезь в чужую! А в ответ душа: я уже нашла, и рассудок со всеми доводами может, заткнуться…
Александр
Не заметил, как заснул, проспал, кажется, часа три… Ксюха — хозяйка моих снов, там ей всё можно и мне тоже… Хоть не просыпайся! Что ж она не идёт так долго? Уже скучаю… А, вдруг, больше не придёт? Может, почувствовала, что у меня к ней, и теперь будет избегать? Зачем ей такие сложности? Она свободная, красивая, молодая, да к ней очередь выстроится, только свистни… А я… никогда её не интересовал…
Вот ключ в замке щёлкнул, сердце в груди аж подпрыгнуло, пришла, всё-таки. Тихо прикрывает дверь, осторожно на цыпочках проходит на кухню с чем-то вкусным.
— Ксюнь, я не сплю, можешь шуметь.
Выглядывает радостно,
— Это здорово! Я ужин принесла. Сейчас поедим или покапаемся сначала?
Поедим, как здорово звучит! Поедим вместе, будто мы семейная пара, и у нас воскресный ужин, как у нормальных людей.
— Лучше сначала покапаться, — отвечаю. Хочу, чтобы иллюзия семейного единения продлилась подольше, ничем, не прерываясь…
— Как, скажешь… — отвечает, кажется, обрывая себя, будто ещё, что-то хотела добавить — любимый, например…
Капаемся, лежу, словно, связанный. Мужской организм заявляет о своих потребностях, так не вовремя, хорошо хоть, одеяло сверху сбилось, как надо. Наоборот, наверное, капельница эта — не оковы, а моё спасение, боюсь своего порыва, сделать неверный шаг, хочу сделать этот шаг, но боюсь. Ксения сидит в кресле, болтает обо всяких пустяках, новости рассказывает, что в мире происходит, пока я из жизни выпал. Легко у неё получается, никакого волнения, наверное, показалось мне, что небезразличен, вон, смеётся, взгляд открытый, всё просто… Я только одноклассник, ничего не поменялось. Не нужен по-прежнему, а забрала меня с потрохами…
— Ксюш, я Кате позвонил, — ей говорю или сам себе напоминаю, чтобы не зарываться в мечтах несбыточных.
Замолкает на полуслове, мрачнеет… Почему? То ли неприятно ей, что про жену вспомнил, то ли, вспомнила, что соврать предлагал. Секундная тень сменяется безразличием и вопросом,
— Скоро ли ждать путешественницу?
— Не знаю, сказала, что не нагостилась ещё, торопить не стал, — пожимаю плечами, тоже, как бы, равнодушно. Вглядываюсь, ловлю реакцию, не успеваю. Может и вправду, ей на меня плевать… — Она собиралась позвонить тебе, — продолжаю, — так что ни удивляйся… Я сказал, что приболел немного…
— Не удивлюсь… — отвечает.
Повисает пауза, что ещё добавить? Как вернуть лёгкость, которая была пять минут назад и, которую сам уничтожил только что? Не знаю, и она не помогает мне, молчит…
Наконец, флакон пустеет, Ксения склоняется к руке, чтобы вынуть иглу
