что? Всё ещё гостит?
— Гостит, — отвечаю.
— А, кто ж, тебя спасал-то? Кто вот это всё делает? — кивает на тумбу с лекарствами, на катетер, торчащий из руки.
— Ксюша, одноклассница и… соседка.
Не знаю, что там у меня в лице высмотрел проницательный Артурыч, только вздохнул,
— И любовь старая, которая не ржавеет…
Кивнул, что тут добавишь…
— Хреново, Санька… Нет, то, что у тебя такая соседка оказалась рядом — это ты в рубашке родился, а вот то, что она только соседка, это… жаль.
— Очень.
Вздыхает, по плечу хлопает по-отечески, уходить собирается.
— Ну, что ж, права твоя Ксюша, три недели дома, не меньше, а там, посмотрим, — и напоследок, уже с порога, — лечись, выздоравливай и, думай, Санька. Крепко, думай. Тебе жить…
Чего тут думать-то? Всё уж надумано! А, Катюху я куда дену? Она же не виновата! Да и Ксюша ничего не обещала, пошлёт меня снова и, что тогда? Кате жизнь сломаю, семью разрушу и останусь один на Луну выть. Всё равно, не полюблю больше никого, так уж, хотя бы Катька пусть счастлива будет… Или, не так? Хоть бы знак какой… Ксюнь, дай хоть знак!
Ксения
Бегу с работы домой, тороплюсь. Откуда и энергия берётся, уснула только под утро. Сейчас забегу в магазин, куплю всё к борщу, Саньку порадую. Полдня на работе соображала, чем бы, накормить любимого пациента, вот, надумала.
Не переодеваясь, ставлю свинину на бульон, разбираю пакет, только потом переодеваюсь в домашнее. Ну, не совсем в домашнее, а чтобы казалось таковым. На самом деле, не случайные вещи, конечно. Закипает, убавляю и спускаюсь к соседу моему. Открываю тихонько, вдруг, спит.
— Привет! — встречает меня у порога. В глазах радость. Вижу, любуется, душа аж поёт от его взгляда.
— Как ты, Сань?
Идём в комнату.
— Хорошо… Артурыч приходил — доктор наш, сказал, повезло мне с тобой.
— Катюхе скажи спасибо, что цветник свой на меня оставила.
Вот взяла и опять всё испортила. Сразу сник весь, но лучше так, вовремя отрезвить и самой не расслабляться. Я же сильная.
— Скажу… — недовольно.
— Что ещё Артурыч твой сказал?
— Всё ты правильно лечишь, так и продолжай. Через три недели посмотрит, что со мной делать. Тебе доверяет, так что больше приезжать смысла не видит.
— Напрасно он так, — пожимаю плечами, — завтра последняя капельница и всё, моя миссия окончена, таблетки и без меня принимать можешь.
— Почему последняя? — не понимает.
— Думаю, пяти достаточно, восстанавливаешься быстро.
— Почему быстро? Почему достаточно пяти? Я хочу десять.
Вота как! Ещё потребуй!
— Пять, семь, больше не стоит. Не воду же льём, антибиотик, всё-таки. Потом, побочки замучают, дисбактериозы всякие или грибы, — объясняю, как неразумному, — Давай, кстати, укладывайся, нечего время терять, покапаем.
Не спорит, ложится, вид обиженный,
— Ксюнь, давай хоть семь тогда сделаем, — предлагает уже спокойнее.
— Да, что ты пристал, и так на поправку идёшь, и катетер пора вынимать, — прикидываюсь полной дурой.
— Воткни в другую руку, если считаешь, что пора! — уже и рук не жалко.
Ладно, сдаюсь, сейчас пойму твою настойчивость. Будто задумываюсь на миг, потом озаряюсь догадкой,
— Сань, ты хочешь, чтобы я приходила к тебе? Из-за этого?
— Хочу! — выдыхает, смеётся, — догадливая ты моя, если другой причины нет, то вот тебе причина!
— Я буду приходить без капельниц, не надо членовредительства, — просиял сразу, — буду и так проведывать, я же врач, отвечаю за тебя, — и потух тут же..
Гляжу на него, лежит сокровище моё оскорблённое в лучших чувствах, отворачивается. А, что я должна была сказать, Петровский? Что не только хочу приходить к тебе, что ухожу-то от тебя с трудом, будто сердце отрываю! И дальше, что? До чего мы с этими признаниями дойдём? Стоит только открыть ящик Пандоры, и всё! Нас понесёт таким водоворотом, не выплыть, не остановить… Санька, если бы только знал, как мне хочется сейчас тебя поцеловать вот в эти красивые изогнувшиеся недовольной подковкой губы, не представляешь, чего стоит удержаться. Не могу больше длить пытку, поднимаюсь, похлопываю по плечу,
— Сань, — вскидывает с надеждой глаза, — у меня там бульон варится, пойду в борщ превращу, раствора ещё минут на сорок, как раз успею.
— Иди, — бросает бесцветно и опять взгляд в сторону.
— Ты, может, борщ не любишь? — беспокоюсь, — так скажи сразу, пока не испортила.
— Не люблю, — буркает.
— А, что любишь? Я же не знаю.
— Всё ты знаешь, только издеваешься, — так на меня и не глядит.
И, что вот с ним делать? Знаю, конечно, не слепая! Главное, про себя тоже знаю, но ведь, тупик!
Не удерживаюсь, провожу по его волосам, ерошу их, не в силах убрать руку,
— Сань, мы оба всё знаем и всё понимаем… слишком хорошо, — вздыхает, — поэтому я пойду варить борщ…
Александр
Права ты, любимая, во всём права. Только мне не легче от этого. Я знаю, что должен сделать, решение зреет, добавь всего одну каплю на эту чашу весов, и она перевесит…
Лежу, от нечего делать разглядываю прозрачную трубочку, по которой бегут капли лекарства, действует умиротворяюще, мысли замедляются, засыпаю…
Просыпаюсь от того, что Ксюха прикасается к моим губам своими, мягко, нежно, едва уловимо, даже сомневаюсь, не сон ли это. Открываю глаза, любимая колдует над моей рукой, вскидывает взгляд на мгновение,
— Смотрю, ты тут придавил немного, это хорошо…
Пытаюсь определить, был ли поцелуй? Не могу, не понимаю.
— Ксюш, что мы… — не успеваю договорить.
— Будем есть борщ! — отвечает, хотя вопрос был другим, и она это прекрасно поняла.
Ну, что ж, борщ так борщ. Я, конечно, от обиды брякнул, будто не люблю его. Люблю, ещё и как! А у неё вообще, божественный! Яркий, сочный, ароматный до невозможности! А со сметаной просто, улёт! Ксюшка ещё и пампушек купила чесночных, я,
