Денис Аркадьевич засмеялся одними губами, тогда как его глаза внимательно наблюдали за собеседником.
– А вы, каких партнеров предпочитаете? – поинтересовался Громов.
– Я? Сильных, конечно! Игра всегда интереснее, когда противник достойный. Подавленными и побежденными людьми легче управлять… Они слушаются, но это быстро надоедает. Сильные люди независимы, на них трудно, а часто и невозможно воздействовать силой. Вот тут-то как раз и приходится пускать в ход истинное искусство игры!
– Но людьми нельзя играть! – вырвалось у Громова.
Он сам не ожидал такого всплеска эмоций, и ему стало неловко за себя.
– Ой ли?! – насмешливо посмотрел на него Матвеев.
Игорь Анатольевич ничего не ответил. Он понял, на что намекает собеседник, но это его не смутило. Да, он не считался с людьми, подчиняя их своим интересам, иногда расправлялся, жестоко, по законам своего собственного представления о справедливости, но он никогда не считал людей игрушками и не забавлялся ими. Это не могло бы доставить ему удовольствия.
– Нет, – отрицательно покачал он головой. – В эти игрушки я не играю.
– Конечно, – убрал улыбку с лица Матвеев. – Алла Викентьевна слишком хрупкая, тонкая, слишком ценная игрушка, чтобы в нее играть. Такую вещицу безопаснее держать в шкафу за стеклом и только изредка любоваться ею! Сдувать пылинки и мечтать о прикосновениях, легких, как сердечная дрожь…
Если бы на Громова внезапно вылили ведро кипятка, он бы и то, наверное, чувствовал себя лучше, чем от последних слов Дениса Аркадьевича.
– Знает ли она о вашем прошлом, уважаемый Игорь Анатольевич? – продолжал Матвеев, пуская дым от сигары кольцами. – Например, о совсем недавнем. Что на самом деле произошло с вашим вторым зятем Андреем? Или куда делся Штырь? А?
Громов снова не нашелся, что ответить, только в глазах его бешено метнулся злой огонь.
Денис Аркадьевич понял, что задел весьма опасную струну в непростой душе своего собеседника и сразу прекратил разговор на эту скользкую тему, переключившись на погоду, собак и шахматы, как ни в чем не бывало. На его лице появилось на мгновение и тут же исчезло выражение почти плотоядного удовлетворения, как у крокодила, только что проглотившего лакомый кусочек. Он понял, что Громов у него на крючке, и что крючок этот, – милейшая Алла Викентьевна, дама сердца сурового и закаленного в боях «черного ковбоя», – настолько крепок, что Игорь Анатольевич никогда с него не сорвется.
Громов очнулся от размышлений и покрутил в руках принесенный секретаршей плотный белый конверт. Из окна тянуло запахом молодых листьев и нагретого асфальта; легкий ветерок раздувал занавеску.
Игорь Анатольевич покачал головой и нехотя вскрыл конверт. Внутри оказалась коротенькая записка, содержание которой повергло Громова в шок. Минут десять, а то и больше, он просидел неподвижно, уставившись в окно на горящее оранжевыми стеклами соседнее здание банка, ничего вокруг не видя, не замечая. Потом, словно не веря своим глазам, он несколько раз перечитал записку. В ее содержании ничего не изменилось.
Громов посидел еще немного, глубоко задумавшись, и позвонил секретарше.
– Алла Викентьевна, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Найдите, пожалуйста, господина Смирнова и соедините меня с ним, если он на месте.
Господин Смирнов, бывший десантник, потом спецназовец, потом безработный, потом сотрудник охраны Игоря Анатольевича Громова, уже полгода занимался частным бизнесом: оказывал услуги разным людям в разных щекотливых ситуациях. Разумеется, за вознаграждение, притом весьма и весьма немалое. Такой уж у Славки Смирнова был независимый и самостоятельный характер, что он не смог долго удержаться ни в армии, ни, тем более, на службе у Громова. Он был классным специалистом, надежным товарищем, умелым и хладнокровным бойцом, – но предпочитал действовать на свой собственный страх и риск, будучи просто не в состоянии подчиняться чьим бы то ни было приказам. Вернее, как он сам говорил, «если начальник умный, то я бы его послушал», – то есть с умными начальниками господину Смирнову хронически не везло. Исключительно поэтому он решил, что заниматься своим делом сможет, только подчиняясь сам себе, своей интуиции и следуя своим собственным планам.
Вообще-то его звали Всеслав, как какого-нибудь древнего русского князя, чем он очень гордился, считая, что имена людям не зря даются именно такие, а не другие. Хотя в жизни все обстояло намного проще, – его мама увлекалась древнерусской историей, ездила на раскопки в Суздаль, еще когда была студенткой исторического факультета, и в честь какого-то безвременно и героически погибшего воина Всеслава назвала своего первого и единственного сына. Но сын на нее за это не обижался. Ему нравилось его имя, как, впрочем, и все остальное – внешность, лицо, ум, талант и профессия. Славка был одним из немногих людей, которые сами себе нравились и практически всегда были собой довольны.
Алла Викентьевна потратила около часа, разыскивая господина Смирнова, пока, наконец, не застала его дома. Господин Смирнов всю ночь занимался какой-то сомнительной слежкой, под утро еле уснул, отключив телефон, а когда проснулся, то отправился в спортзал своего друга Рената, где занимался физическими упражнениями и усовершенствованием навыков ближнего боя. Славка любил свое красиво развитое, сильное тело и с удовольствием уделял ему внимание, поддерживая в отличной форме.
Он пришел из спортзала домой, принял душ, и уселся на кухне пить сок, когда вспомнил, что пора включить телефон. Аппарат тут же принялся трезвонить на всю квартиру, в которой господин Смирнов проживал совершенно один. Отца своего он не помнил, – им был мамин однокурсник, за которого она не пожелала выходить замуж, и так и прожила всю жизнь, воспитывая Славку и разъезжая по раскопкам то в Смоленск, то в Чернигов, то в Новгород. Сына она сначала определила в суворовское училище, потом в следующее по рангу, потом… Словом, парень рос на казенных харчах, и только неистребимое жизнелюбие и оптимизм, а также жажда счастья и радостей, которые он умел находить буквально во всем, помешали ему превратиться в желчного и вечно всем недовольного брюзгу, озлобленного на весь мир.
