Он был прав: ему требовались для сочинений «свежая голова и спокойный дух». Жизнь же в Зальцбурге наполняла его унынием, а отношение к архиепископу поддерживало в нем постоянное раздражение, что было противно его светлой душе. Он почувствовал себя счастливым только тогда, когда сбросил с себя зальцбургские цепи, сковывавшие его гений.
Всякое действие, подобное поступку архиепископа и графа Арко, носит в самом себе зародыши того наказания, которым история карает своих преступников – вечного позора.
Великие люди, великие деятели являются представителями народного духа, выразителями эпохи; они – сама история. Им дана страшная сила двигать мир вперед, им дана бессознательная власть возвеличивать и унижать людей, так как уже одно соприкосновение с гением делает историческим самое незначительное имя. Друзья, понимавшие и лелеявшие гений, заслуживают глубокой признательности потомства; его враги – вечного проклятия. Архиепископ и граф Арко сами произнесли свой приговор и заняли то позорное место в истории, которое им подобает по заслугам!
Глава V. Жизнь в Вене
Вена. – Музыка при дворе. – Страк и Сальери. – Назначение придворным, композитором. – Гуммелъ. – Круг знакомых. – Папа Гайдн. – Кацелух. – Констанция Вебер. – Женитьба. – Любовь Моцарта к жене. – Болезнь ее. – Наружность жены. – Нищета. – Готовность Моцарта помогать. – Отношение семьи к жене. – Общительность Моцарта. – Его внешность.
С переселением в Вену начинается новая эра в жизни Моцарта: он окончательно освобождается от влияния отца, является вполне самостоятельным и вступает в период самый зрелый и самый богатый творчеством.
Вена как нельзя более подходила к его характеру и вкусам: в ее кипучей жизни театры чередовались с концертами; сами венцы, живые, веселые, были наиболее подходящим обществом для подвижного и полного жизни Моцарта. После Зальцбурга Вена казалась ему раем; он возлагал на нее самые блестящие надежды, которые (увы!) не осуществились во всю его жизнь. Моцарт не мог получить в Вене того значения и того положения, которых заслуживал силою своего таланта. Император Иосиф очень любил музыку, сам играл на виолончели и ежедневно после обеда устраивал у себя музыкальные собрания, на которые никто не допускался, кроме участвующих. Главными распорядителями и душою этих вечеров были: камердинер Страк, игравший на виолончели, и, имевший неограниченное влияние на своего государя, придворный музыкант и «кумир» Иосифа – Сальери. Моцарт мечтал получить место придворного композитора, но Страк и Сальери оцепили императора волшебным кругом, за черту которого никто не мог переступить, Моцарт – менее всех; как два цербера, охраняли они вход в свое святилище от вторжения опасного для них врага, так как понимали, что с появлением Моцарта владычеству их настанет конец. Они всеми силами старались поддерживать в Иосифе вкус к легкой итальянской музыке, чтобы он не разочаровался в них самих, и так ловко вели интригу, что не допустили Моцарта сделаться даже простым преподавателем принцев. Только под конец, когда, потеряв надежду приобрести подходящее для себя положение, Моцарт хотел оставить Вену, чтобы удержать его, ему дали место придворного композитора с окладом в восемьсот флоринов, хотя его предшественник Глюк получал две тысячи, и то это назначение существовало только по названию – и ни разу к нему не обратились с серьезным заказом, так что Моцарт, принимая эти деньги как милость, говорил с горечью: «Слишком много для того, что я делаю; слишком мало для того, что я могу сделать». Тем не менее, когда прусский король Вильгельм, лучше оценивший его гений, предложил ему более выгодное место при своем дворе, Моцарт отказался, сказав: «Как я оставлю моего доброго императора?».
Итак, Моцарту приходилось зарабатывать свой хлеб менее всего любимой им педагогической деятельностью. С даровитыми учениками он занимался не только охотно, но вкладывал в занятия всю свою душу; одним из любимых его учеников был Гуммель, который, будучи ребенком, провел два года в доме Моцарта. Его гениальный учитель брал его всюду в концерты, выступал с ним вместе, вводил его во все знакомые дома, и впоследствии, когда Гуммель уже юношей давал концерты в Берлине и узнал, что в зале случайно находится Моцарт, он спрыгнул с эстрады, отыскал его в публике и бросился на шею своему любимому учителю.
Вскоре у Моцарта образовался большой и самый разнообразный круг знакомых: графиня Тун, князь Голицын, Ван Свитен и многие другие считались его лучшими друзьями, и двери их домов были ему гостеприимно открыты. К числу его хороших знакомых принадлежал Глюк, живший в то время в Вене, но особенно искренние и теплые отношения у него сложились со стариком Гайдном; он называл его «папа» и говорил ему «ты», что составляло в то время редкое явление, особенно при большой разнице лет обоих артистов. Моцарт относился к Гайдну с почтением и благоговением, как ученик к великому учителю, – обстоятельство тем более замечательное, что Гайдна в то время не признавали в Вене, и свою популярность и славу приобрел он только впоследствии, по возвращении из Лондона, когда его юный друг уже покоился в могиле. Моцарт посвятил Гайдну шесть больших квартетов, говоря, что у Гайдна он научился, как их писать.
О его отношении к Гайдну можно судить еще по следующему случаю: В Вене жил некто Кацелух, хороший пианист и дурной композитор. За неудачу своих произведений он питал ненависть ко всем, чьи вещи пользовались успехом, и всегда всех бранил. Однажды он сказал Моцарту про одно из произведений Гайдна: «Вот это мне не нравится, вот этого я бы так не сделал». «И я тоже, – возразил ему Моцарт спокойно, – но потому только, что ни вам, ни мне этого бы в голову не пришло». Этими словами Моцарт доказал свою преданность Гайдну и нажил себе непримиримого врага в Кацелухе. Гайдн же всегда и всем говорил про Моцарта, что считает его величайшим гением своего времени, и эти теплые и искренние отношения сохранились у них до конца. Моцарт со слезами провожал Гайдна, когда он уезжал в Лондон, и не думал больше с ним увидеться; он не ошибся: это свидание было последним, но старик пережил своего молодого друга и оплакивал его преждевременную кончину.
В Вене Моцарт встретился со своими старыми мангеймскими знакомыми – Веберами. Его первая любовь – Алоизия, в то время уже г-жа Ланге, состояла примадонной придворного театра, а в семейной жизни не пользовалась счастьем. Старик Вебер уже умер, и вдова его с дочерьми переселилась тоже в Вену. В семье их Моцарт нанял комнату; вскоре между молодым артистом и средней дочерью, Констанцией, возникла симпатия, которая возрастала с каждым днем. Констанция окружила Моцарта нежной заботой и внесла в одинокую и трудовую жизнь луч женской теплоты и ласки. Когда же он, утомленный, возвращался домой, то у них поднималась веселая болтовня, хохот и всевозможные игры. Мать Констанции была женщина чрезвычайно тяжелого характера, имела склонность к спиртным напиткам и изливала все свое раздражение на нелюбимую дочь Констанцию. Несправедливость и нравственные мучения, которым подвергалась бедная девушка, еще более увеличивали привязанность к ней Моцарта, решившегося вырвать ее из тяжелой домашней обстановки и назвать своей женой. Но старик Леопольд, питавший мало доверия к семье Веберов, не давал своего согласия, да и старуха Вебер неизвестно по каким причинам тоже воспротивилась этому браку и отказала Моцарту от дома. Графиня Вальдштетен, его большой друг, принимавшая теплое участие в судьбе молодых людей, взяла Констанцию к себе погостить, чтобы дать молодым людям возможность видеться чаще и без стеснения. Старуха Вебер, узнав об их свиданиях, уже намеревалась вытребовать дочь через полицию, но младшая сестра, Софья, предупредила Моцарта, и он, чтобы спасти свою возлюбленную от скандала и оградить ее от произвола взбалмошной старухи, решил немедленно жениться, не дождавшись согласия отца, в 1782 году. В тот же вечер состоялась их скромная свадьба, после которой графиня Вальдштетен устроила им чисто царский ужин. Молодые плакали от счастья, и, глядя на них, плакали присутствующие. На другой день один из их друзей пошел поздравить молодых в их скромную квартирку. Служанки у них не было, двери он нашел все открытыми настежь, а самих новобрачных мирно спящими. Он их разбудил, и Констанция, надев свой подвенечный наряд, за неимением другого платья, отправилась в кухню приготовлять завтрак. Завтрак молодых состоял из одного кофе, которым они и угостили своего друга, зато веселью и смеху не было конца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
