— Ну, — ответил Лбов, чувствуя себя глупо.
— Итак, я быстро говорю какие-то слова, а вы быстро отвечаете. Не думая! Совершенно не думая! Первое, что в голову взбредёт! Тер, вы будете записывать. Вы быстро пишете, вам и карты в руки. То есть карандаш. Тут есть карандаш?
— Вот, пожалуйста, — Цунц протянул Тер-Григоряну шариковую ручку с почерневшим от пасты рыльцем.
Ещё минут пять ушло на поиски бумаги и прочую возню. Наконец, начали.
Сначала Саша думал над словами и путался, а Модест покрикивал и торопил. Через какое-то время, однако, Лбов приспособился, слова начали вылетать легко и свободно, так что Тер не успевал записывать.
— Рыба! — выкрикивал Модест.
— Селёдка! — отбивал Саша.
— Ворона!
— Сыр!
— Месяц!
— Октябрь!
— Мастер!
— Маргарита!
— Окно!
— Дверь!
— Дверь!
— Железо! — Саша даже не успел удивиться: слово выкатилось само.
— Стена!
— Берлин!
— Мусор!
— Мент! (Юна хихикнула).
— Флаг!
Лбов издал какой-то звук и подавился: звук застыл в горле, не желая выходить наружу.
— Это… три… триколор, — наконец, выдавил он из себя, как пасту из тюбика, непривычное слово.
1989 год, июль. Посёлок городского типа «Переслегино».
— Ну это у нас был первый опыт, потом мы ещё проводили, — Саша слегка суетился голосом, ловя внимание девушки, — в общем, картинка сложилась. Интересная, надо сказать, картинка.
— Горбач-то сковырнётся или как? — поинтересовалась Деся.
— М-м… — Саша засмотрелся на её груди под маечкой.
— Так м-м-да или м-м-нет?
— Иди ко мне. — Саша потёрся колючей щекой о нежную шею.
Делать ничего не хотелось. Не было даже обычного в таких случаях суетливого нетерпения — когда же, наконец, родаки свалят в Москву. Он понимал, что дача никуда не денется — огромная, пустая, она ждала их и не могла не дождаться, как в набоковском «Даре».
Он познакомился с ней в подземном переходе на метро «Пушкинская», где продавал литературу, в основном «Свободное слово». Им повезло: он как раз сворачивался. Поэтому через каких-нибудь четверть часа после того, как последний мятый рубль был засунут в пачку под щёлкающую резинку, он уже знал, что её зовут Десислава Недялкова, что её папа — болгарский коммунист, а мама родилась под Конотопом, что она не верит в перестройку, любит рисовать и целоваться взасос, не любит суп и мужа, свободно владеет разговорным польским, а также (это выяснилось в подъезде, куда он её затащил, сопя от возбуждения) подбривает интимные места и знает слова «петтинг» и «минет». Последнее Сашу очень тронуло.
Так начался классический роман давно и прочно женатого мужчины с недавно и неудачно замужней барышней. Они оба впали в детство: радужное, мыльное детство влюблённых. Гуляли по московским улицам, распевая на два голоса «я маленькая лошадка» и «зайка моя»: Деся смеялась как сумасшедшая и говорила, что такой песни просто не может быть, а чтобы её пела Пугачёва — это просто глюки. Стояли в очередях за вкусным гумовским мороженым, которое ели одно на двоих, с обеих сторон. Ходили в кино, чтобы потискаться в задних рядах. И, конечно, уйму времени занимала беготня по общим знакомым и знакомым знакомых в поисках свободной хаты.
На этот раз они весь день бродили по посёлку, по кривым пыльным улочкам, лениво заваливающимися то на правый, то на левый бок, и уже под вечер забрели на местный рынок с ветхими прилавками под открытым небом. Там уже никого не было, лишь полудремлющая бабка, торгующая семечками, пересчитывала выручку, гоняя по замурзанной ладошке грязные пятаки и двадцарики.
— Значит, частную собственность разрешат? — снова начала спрашивать Деся.
— Разрешат. Но, кажется, всё будет как-то сложно. Понимаешь, это версии реальности… Или не версии. Вот, например, как с мобильником. Кто-то помнит, кто-то нет. А флаг у нас будет трёхцветным… сине-красно…
Забор посерел: на него упала длинная косая тень.
— Йё, бля, маасквич, — тихо и опасно шноркнуло в воздухе, — курить есть?
Их было трое — вполне достаточно для того, чтобы сделать тощего парня интеллигентного вида и взять его девку. Впереди стоял бычок в синей ветровке, рядом — его холуй. Ещё один, постарше, держался в отдалении: у него была арматурина. Саша выхватил взглядом наколотый синий перстень на пальце: «от звонка до звонка я свой срок отсидел».
Дальше тело действовало само, без вмешательства разума.
Он развернулся и побежал куда-то в сторону, потешно сутулясь и загребая ногами. Бычок сначала не въехал — по его опыту, московские обычно ведутся на разговорчик. Этот оказался умнее: струсил и сразу бежать. Москвич мог уйти, так что бычок резко дёрнул с места.
Подпустив бычка поближе, Саша резко затормозил, одновременно разворачиваясь в «шаге Вишну» и складывая пальцы правой руки в «клюв Гаруды».
Бычок в ветровке даже не успел закричать, когда ошмётки левого глаза вылетели из раздробленной глазницы.
1990 год, февраль. Ночь.
— Ну и потом чего? — Тер-Григорян вытянулся на кровати, стараясь достать пальцами ноги сбившееся в комок одеяло.
— Того, — Саша вздохнул. — Пришлось нам с Десей оттуда по-быстрому ноги делать. Потом её в ментовку таскали. И меня долго разыскивали. Тот урод… он же умер.
— Так сразу?
— Я же говорю — в глаз бил. После этого приема шансы выжить минимальны.
— А ты где научился?
— Ну… — Саша замялся. — Наверное, всё оттуда же.
— Жалко, я не умею. «Клюв Гаруды», говоришь? Забавно. Индия какая-то?
— Ты когда летишь? — Саша налил полстакана сухого и осторожно выпил.
— Завтра с утра мне надо быть там.
— А когда вернёшься?
— Уже не вернусь, наверное.
Они помолчали.
— Нет, я приеду, конечно, — вздохнул Тер. Было видно, что в это он не верит. — Если жив останусь.
— Значит, война всё-таки будет?
— Ты же знаешь… Ах да, ты не знаешь. Потому что я там буду, а ты — нет.
— Расскажи про войну, — попросил Саша. Ему было грустно, и он налил себе ещё вина. Сухое вино он пить всё-таки научился.
— Война есть война, — вздохнул Тер. — Как расскажешь?.. Тошно мне чего-то... Можно я закурю?
— Я бы и сам, пожалуй.
— Начал? Плохо.
— Жизнь так сложилась, — Лбов не стал уточнять, что курить его научила Деся. — Так ты что-нибудь видел военное?
— Нет. Больше музыка снится всякая. Вот, песню хочешь? В смысле, оттуда откуда-то. Приснилась недавно. Почти все слова. Я вот только сейчас музыку подобрал. Мне понравилось.
Он сел, взял гитару, дёрнул струну. Настроился. Побренчал немножко — так, сяк, наперекосяк. Наконец, нащупал мелодию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
