Мне очень хотелось в туалет. Нельзя было терпеть ни секунды...
Билли и я единодушно решили не говорить Джасперу о подслушанном разговоре, потому что ему было бы неприятно оставаться там, где его не очень жалуют.
Вечером, в постели, когда Джаспер не мог нас услышать, мы долго размышляли над тем, как нарушить планы родителей. Ничего подходящего нам в голову не приходило. Только в одном мы были единодушны — Джаспер должен остаться у нас. И не только потому, что он был настоящим бедствием для родителей (для меня это не довод). Джаспер нравился мне все больше и больше. Честно! Хотя и был поросенком во всем: и внешне, и по отношению к своим вещам. Он не был рожден для порядка, Хотя сам был в порядке. Кое-что непонятное мне поначалу теперь разъяснилось. Отдельную комнату он требовал только потому, что жутко храпел по ночам, чем ужасно злил окружающих. Рычал из-за камней, потому что его мать пару раз хотела их выбросить. Да и в интернатах, где он жил, держать камни не разрешалось.
За три месяца, рассказывал Джаспер, он побывал в четырех интернатах при частных школах для мальчиков.
Из двух его выперли, из двух он сам сбежал. А если бы его не выперли из первых, сбежал бы тоже. Потому что в этих интернатах, по словам Джаспера, все ужасно. Учителя — гнусные, старшие ребята — еще гнуснее. А для него, непохожего на всех, там особенно плохо. Потому что он неловкий и неспортивный.
Мы спросили Джаспера, почему его отсылают в интернаты.
— Так хочет отец,— ответил он.
— А почему они этого не делают с твоим братом Томом? — спросила Билли.
— His father is not mine (У нас разные отцы),— коротко ответил Джаспер. Мы ждали, что он еще что-нибудь добавит, но, видно, ему не хотелось говорить об этом.
Ясно одно: Джасперу — за четырнадцать, а Тому — чуть меньше тринадцати. Значит, его мама, когда он был совсем маленьким, развелась с его отцом, вышла замуж за другого и завела Тома. Такое часто бывает.
Вторник, 28 июля. Среда, 29 июля. Четверг, 30 июля. Пятница, 31 июля
В эти четыре дня ничего примечательного не произошло. Мы с Джаспером ходили купаться в лягушатник одни, без мамы. В воде Джаспер не был недотепой. Он нырял и плавал как рыба. Торчал в воде, пока не покрывался гусиной кожей.
В четверг ходили в Пратер. Тоже без мамы. Теперь уж на мои «табельные» деньги.
Мы с Билли старались скрыть от мамы неряшливость Джаспера. Подбирали грязные салфетки, пустые пакеты, грязные вещи. (Джаспер ничего этого не замечал. Значит, он расшвыривал все ненарочно.)
Мы надеялись укротить маму. Удалось ли нам это, не знаю. Но теперь у нее не было повода сердиться на Джаспера, Она и не сердилась. Лишь страдальчески глядела на все происходящее. А то, что он по-прежнему не являлся обедать и ужинать, находила ужасным.
В пятницу за ужином она сказала папе:
— Даже из соображений рационального питания не может так продолжаться. Молоко — вещь полезная. Но нельзя же ограничиваться только им!
— А ты открой кладовку,— предложила Билли,— он и возьмет, что ему нравится.
(Как только мама обнаружила, что Джаспер ночами добывает себе пропитание, кладовка была заперта, а ключ подвешен к маминой связке.)
Но мама была против Биллиного предложения.
— Он неправильно питается,— сказала она.— Это же сразу видно. Иначе он не был таким обрюзгшим монстром.
Тут я резко отодвинул тарелку и вскочил.
— Ты больше не хочешь? — спросила мама.
— Нет! Я не могу слышать, как ты оскорбляешь моего друга!
А потом я сказал папе:
— Ты всегда хотел, чтобы у меня был друг. Теперь он у меня есть. И я не позволю его оскорблять!
Билли посмотрела на меня с уважением.
— Он считает Джаспера своим другом? — спросила мама у папы.
— Да, он так считает,— ответил папа и указательным пальцем потер переносицу, что у него означало желание серьезно поразмышлять. Я не хотел ему мешать и вышел из комнаты. Пошел к Джасперу играть в покер.
Суббота, 1 августа
В ночь на субботу папа почувствовал себя плохо. «Наверное, какая-то кишечная инфекция»,— решил он. В субботу утром папа, если не ходил в туалет, оставался в постели. А у мамы заболела голова, что она посчитала симптомом той же кишечной инфекции, хотя папа убеждал: «У меня не начиналось с головы».
— У каждого начинается по-своему,— утверждала мама.
Она, согнувшись, пила настой ромашки и ела сухари.
Потом послала Билли в магазин. Билли хотела вымыть голову и уложить волосы, поэтому послала в магазин меня. А я не позвал Джаспера с собой, он мне там не нужен, потому что в магазинах потихоньку тянет разные вещи. Грубо говоря, крадет жевательную резинку, леденцы, шоколад, всякую мелочевку — все, что можно. Причем очень ловко. Билли и я ни разу не заметили, как он это делает. Только когда он показывал нам свою добычу, мы поражались его ловкости. Он не считает это зазорным. Говорит, что хозяева магазинов из-за краж все равно увеличивают на десять процентов стоимость товаров. Если люди не будут красть, хозяева заработают еще больше. Все равно ведь они не снижают цены, если даже за неделю ничего не пропадет. Глупо только, сказал он, что крадут одни и те же, а расплачиваются другие. Но он в принципе ничего не имеет против фанатиков честности. Таков Джаспер!
Я попытался было ему объяснить: одно дело — теоретические рассуждения, а другое — жестокая действительность. Это я знаю по Илоне из нашего класса. Та тоже тибрит резинку, шариковые ручки и другой хлам. Все считали, что она делает это очень ловко. Тем не менее ее как-то поймали. На первый раз родителям пришлось просто заплатить, и они закатили ей скандал. Во второй раз сообщили в школу и отдел социального обеспечения, или как там это называется. И продержали ее несколько часов в полиции. Потом в школе начался какой-то кошмар. Те, кто раньше взахлеб жевал краденую ею резинку и писал ее ручками, теперь на нее ополчились. Возвращая Герберту Пивонке марки, Эмбергер сказал, что не ожидал этого от Илоны; теперь ее «страсть» запротоколирована и признана официально. При всем при том этот Эмбергер всегда набивал живот Илониными припасами.
Когда я рассказал Джасперу об Илоне, это его немного удручило, и он заявил, что я прав на 60 процентов. А когда Билли добавила: «Crime does not pay» («Преступление не может быть возмездием»), он согласился уже на 90 процентов. Но и оставшихся десяти процентов достаточно для сомнений. Зачем подвергать человека соблазну?! Представьте себе — полицейский схватил Джаспера из-за дурацкой жвачки! А ведь ему уже четырнадцать, его можно подвергнуть штрафу (или как это там называется).
Итак, я отправился в универсам один. Там я, катя коляску с продуктами, повстречал Петера Штолинку.
— Он еще у вас? — спросил Петер.
— Разумеется,— ответил я уверенно. А потом спросил: — Почему, собственно, ты его не выносишь?
Сейчас трудно и скучно описывать, что говорил Петер и что говорил ему я. Короче, за полчаса хождения по магазину я узнал следующее.
Мать Джаспера развелась с его отцом, когда сам Джаспер еще лежал в ее животе. По мнению Петера, отец был дрянью, как и Джаспер. Потом, через год, мать вышла замуж за господина Пикпира. Отец Джаспера женился на некоей Мэри. И тут он решил, что ему нужен маленький Джаспер. Мать Джаспера — теперь она ожидала Тома — с ним согласилась. Джаспера отправили к отцу и Мэри. Но когда ему было восемь или девять — Петер точно не знает,— отец Джаспера развелся с Мэри. Или она с ним. Или оба одновременно. Мэри хотела оставить Джаспера у себя, потому что к нему привыкла и потому что он был уже ее ребенком. Но мать Джаспера не согласилась. Она потребовала Джаспера к себе. Все никак не могли договориться. Дело дошло до суда. И там решили, что Джаспер не останется с Мэри. Они ведь даже не родственники. Суд постановил: неделю Джаспер живет у матери, а в воскресенье и в праздники — у отца. Но Джаспер с этим не согласился. Ни на неделю, ни на воскресенья. Он стал убегать к Мэри. А она его возвращала, потому что не могла быть похитительницей детей. Из-за этого, объяснил мне Петер, его сдали в интернат. Там было больше возможностей удержать его от побегов.
И еще многое я узнал от Петера Штолинки. Однажды Джаспер так укусил Тома, что пришлось вызывать врача. Другой раз он нагло заперся в туалете и просидел там целый день. Семья Пикпиров вынуждена была ходить к соседям. Когда он получил в подарок на Новый год шахматы, то тут же выкинул их в окно. Тяжелый деревянный ящик пролетел в миллиметре от головы прохожего. А на голову самого Петера Штолинки прошлым летом Джаспер вылил тарелку горячего томатного супа. В другой раз он так двинул Петера по ноге, что чуть не сломал ее. И плюется он часто в Тома. И дерет его за волосы. Под конец я узнал, что Джаспер в этом году не убегал, потому что Мэри опять вышла замуж и теперь живет в Америке. «А переплыть океан,— сказал Петер,— он не сможет». Поэтому ему больше не нужен интернат. Жаль только, теперь он будет висеть на шее Тома. Но в последнее время, написал Том, он уже не такой злобный и дикий. Не дерется и не рычит.
