Мама приложила палец к губам и кивнула в сторону комнаты:
— А почему бы и нет? Если человек любит кого-то и тот его тоже, им нужна уверенность. Раз у него нет больше Мэри, он сделал выбор. Не меня же или Эвальда ему выбирать!
Я глубоко вздохнул и сказал Билли:
— Обручись с ним!
Билли растерянно уставилась на меня.
— В субботу он улетает. Побыть обрученной четыре дня — небольшой труд.
Билли, покачав головой, объяснила, что, во-первых, он никогда не будет обручаться, а если все-таки будет, то уж, конечно, не с ребенком, а с мужчиной. И тот должен соответствовать ее идеалу: быть высоким, загорелым, с черными волосами и зелеными глазами.
Такую глупость мне было противно слушать, и я ее перебил:
— Прекрасно! Совсем недавно ты выговаривала маме, что она любит лишь благоразумных людей. Ты еще хуже. Можешь любить только красивых. А любить Джаспера просто так, потому что он нуждается в любви, ты не можешь!
— Он передергивает! — сказала Билли маме, на что мама ответила:
— Ну правда же! Джаспер улетает в субботу. Осталось немного...
— Ты тоже так думаешь? — Билли вновь опустилась на мусорное ведро.
— Не знаю. Но это никому не повредит. А ему поможет. Это ведь не настоящее обручение, он же ребенок. Я думаю, ему нужна уверенность. Понимаешь?
— Нет! — ответила Билли.
— Он сказал, что уже породнился с нами.— Мама взяла картофелину и принялась ее чистить.— А может, это все глупости.
— Нет, не глупости,— сказал я.— Ты права, мама.
Я понимал, что было на уме у Джаспера. Раз они с Мэри не родственники, то его не оставили с ней. И не разрешили ее навещать. Теперь он хочет породниться с нами. Логично!
— Может, мне с ним просто поцеловаться,— проворчала Билли,— и стать его возлюбленной?
— Билли! — мама в ужасе чуть не отрезала себе палец.— Не говори так! Я уверена — Джасперу не нужны поцелуи. Ни про какую такую любовь он и не думает.
— А в следующее лето он опять приедет. Что тогда? — спросила Билли уже менее ворчливо.
— Целый год! За это время многое изменится. Надо радоваться, если такой человек, как Джаспер, будет счастлив год.
— Ну ладно! Хватит устраивать театр! — сказал я.— Сейчас мы нажарим ведро картошки. И ведро рыбы. Достанем белую скатерть. У каждой тарелки положим красную розу. Я куплю два кольца. Наденем им на пальцы. Вот и все обручение.
— Я должна подумать! — сказала Билли.
— Сделай это, Билли. А не хочешь — не делай. Не думай, что я тебя заставляю. Все зависит от тебя.
Я не понимал, почему они против праздника с картошкой и рыбой и обмена кольцами. Вечером, в постели, Билли сказала, что решилась.
— Я обручусь. Но если в следующее лето он приедет и захочет на мне жениться, потому что ему уже пятнадцать, то посмотрим, как вы меня вытащите из этой истории! Об одном прошу тебя: никому не говори. Если разболтаешь в школе, я тебе покажу!
Я поклялся страшной клятвой.
Среда, 26 августа
Билли сказала маме, что готова к обручению. Мама сообщила об этом папе. Папа — Джасперу. Уж не знаю, какими словами, на каком языке. (Позже папа говорил: ничего глупее в его жизни не было!)
Джаспер выслушал это спокойно. Он сидел за столом, будто ничего особенного не происходило. Только ел больше обычного.
После обеда мы поехали к Дунаю покататься на лодке. Только отплыли, начался дождь. Погребли обратно. Когда приблизились к берегу, дождь перестал. Вернулись. Так мы трижды отплывали и возвращались. Наконец нам это надоело. Сдали лодку и поехали в Пратер.
Папа с Джаспером кидались на автоматы, как сумасшедшие. У нас с Билли настроения не было. Мы сидели на лавочке у входа в «пещеру». Билли была обижена; Джаспер не обращал на нее никакого внимания.
— Я себе по-другому представляла сгорающего от любви мальчика,— сказала Билли.
Четверг, 27 августа
Праздновалось обручение. Было так, будто мы все обручались друг с другом. Много ели. Не только картошку с рыбой, но и сосиски, торт, пирожное. Папа открыл бутылку шампанского.
Джаспер, балда, придумал «обручение с кровью», что-то вроде кровного братства. Он надрезал своим ножом (который всегда носил на животе) палец, потребовал того же от Билли, а потом приложил свой палец к ее. Когда же я отдал ему два кольца, купленных на остаток «табельных» денег, он был доволен. Потом мы пели. Английские песни, венские, отрывки из оперетт, детские песенки — все вперемешку. Когда я затянул церковный канон, снизу позвонила одна дама и спросила, не сошли ли мы с ума. Тут мы заметили, что уже далеко за полночь, и разошлись спать.
Но еще долго Билли и я слышали в соседней комнате пение Джаспера. «Ах, мой милый Августин!» — пел он. Билли хихикала и говорила: у ее жениха великолепный баритон. Потом она перестала хихикать и сказала:
— Собственно говоря, веселиться тут нечего. Джаспер — бедняга, а вся эта история весьма печальна.
— Печаль ему не поможет,— пробормотал я и постучал в стенку. Хотел напомнить Джасперу о времени. Чтобы нижняя дама вновь не позвонила. Но Джаспер не понял. Продолжал петь, а нам в ответ постучал в такт своей песне.
Тут зазвонил телефон. На этот раз звонил господин с пятого этажа. Папа возмутился: почти два века наша семья живет здесь и ведет себя безупречно. Он считает возмутительным выговаривать нам за небольшой шум. Господин с пятого этажа извинился.
В общем и целом вечер получился приятным.
Пятница, 28 августа
Билли, Джаспер и я спали ужасно долго. Мама не будила нас. (После она сказала, что было бы лучше, если бы Джаспер проспал весь последний день.)
Встали к обеду. Джаспер принялся сортировать свои камни и упаковывать их. Мама перестирала все его вещи и погладила. Потом сложила в лягушачий чемодан и сумку. Влезли они с трудом. У Джаспера появились новые майки и ласты.
Папы не было. Он с другом отправился на рыбалку. Все, что происходило дома, разрывало ему сердце.
Суббота, 29 августа
Поехали в аэропорт. И опять были жутко непунктуальны. О рейсе на Лондон еще не было слышно. Мы отправились в ресторан. Джаспер не хотел ни есть, ни пить. Он подарил нам свои самые любимые камни. У мамы на глаза навернулись слезы. Папа положил в кошелек, в маленькое отделение на кнопочке, свой плоский голубой камешек и сказал, что теперь его кошелек никогда не будет пуст. Камень принесет ему счастье.
Объявили наш рейс, Моя сверхпунктуальная мама сказала:
— Они объявляют трижды. Еще есть время.
Я не поверил своим ушам. Когда объявили в третий раз, папа сказал:
— Надо идти.
Мама вздохнула:
— Да! Надо!
Джаспер доверил мне нести его чемодан с камнями. И я обрадовался, как ребенок. Лондонские пассажиры уже собрались у выхода. Мама сморкалась. Папа переступал с ноги на ногу. Билли стояла возле Джаспера и держалась за его руку. Пора было сдавать багаж. Билли с Джаспером пристроились в конце очереди.
Больше я ничего не видел. Стоял невообразимый шум. Возле паспортного контроля толпились дети. Где-то среди них был Джаспер.
— Теперь я ему даже руку не смогу пожать,— сказал я маме,
— Я тоже,— всхлипнула мама,— не думала, что все так быстро.
Вскоре Билли проскользнула сквозь толпу. Одной рукой она держалась за щеку.
— Он поцеловал меня трижды. За каждого из вас. Я должна вам передать.
Так как в семье у нас не было привычки целоваться, мы пренебрегли этим. На обратном пути мама сказала:
— Что за лето!
Непонятно было, говорила она это одобрительно или нет.
Папа заметил:
— Во всяком случае, у Эвальда теперь есть друг,
Но тут мама вздохнула:
— Однако произношение у него не улучшилось.
Билли пихнула меня и повела глазами. Она всегда слишком строга к маме. Я же думаю, если папа и мама останутся такими, как в это лето, я буду доволен. А мамину страсть к хорошим оценкам приму во внимание. Ведь учиться-то совсем не трудно!
1
Моя сестра Сибилла, сокращенно Билли, нас снимает, поэтому ее не видно.
2
Дорогой Том, мы счастливы встретить тебя в следующее воскресенье. Мы все приготовили для тебя. Надеемся, что тебе будет хорошо у нас. Твой друг Эвальд, его родители и сестра.
