Двигалось шляхом до Куликова поля войско Мамая. Двигались позже по Муравскому шляху с юга на север и обратно купцы и посольские люди. А в XVI и XVII веках минувшего тысячелетия Муравский шлях был головной болью молодого русского государства.
Южная граница Московии выдвигалась тогда за Оку. Крестьянская соха только-только коснулась степных черноземов, и житье людей на границе с Диким полем было невыносимо трудным. С юга прямым путем от Крымского Перекопа до Тулы пролегала ничем не затрудненная степная дорога, названная Муравкой потому, что пролегала по траве-мураве — прекрасном корме для лошадей, на которых передвигались степью крымцы, совершая нескончаемые набеги на Русь.
Муравский шлях и сторожевые засеки. Реконструкция.
Нам интересно представить сегодня места, где шел знаменитый шлях, — утоптанная конями, но немощеная дорога, от которой ветвились в сторону сакмы — конные тропы. Дикое поле в те времена было подлинно диким. Тысячелетние ковры разнотравья, украшенные цветами, простирались во все стороны от дороги. На взгорках серебрится ковыль, в понижениях зеленели осоки и поблескивала вода к середине лета пересыхавших речек и небольших озер. Во все стороны — открытый простор. В небе парили орлы и коршуны, обычными были в те времена огромные птицы дрофы и чуткие стрепеты, паслись в степи стада сайгаков и диких лошадей тарпанов (шесть тысяч лет назад лошадь была приручена скифами в этих местах). Во множестве было лис, волков, зайцев, сурков, сусликов, перепелов, лебедей, сон. Гудели над травами шмели и пчелы. А у дороги лежали обглоданные зверьем, отбеленные ветром и солнцем кости падших коней, верблюдов и кости людей — человеческий муравейник каждое лето оставлял на шляхе зловещие знаки стычек и расправ на дороге с невольниками.
Это была большая беда для Руси. Не проходило года, чтобы конные отряды, иногда многотысячные, не ходили бы за добычей на север.
То была не война, то был хорошо организованный и часто безнаказанный грабеж пограничных со степью земель. Проторенным путем, огибая истоки небольших рек, по хребту водораздела Оки и Дона двигались крымцы в направлении Тулы. Направо к реке Воронеж и налево к Оке Муравский шлях разветвлялся, от него уходили шляхи и сакмы вглубь лесостепи. И тут все пути расходились веером, по ним изгоном (быстрым набегом), россыпью по селам, по всем местам, где пытались укорениться русские хлебопашцы, бортники, охотники, рыболовы, шел беспощадный грабеж — все сжигалось, старики убивались, а молодых — матерей, отцов, ребятишек — уводили в плен тысячами для продажи на невольничьих рынках Причерноморья. Для детей, не могших идти на аркане за всадниками, имелись специальные корзины, подвешенные к бокам лошадей. Люди были главной добычей, но уносилось все сколько-нибудь ценное «вплоть до гвоздей из строений и подков, сбитых с копыт павшей лошади».
За первые пятьдесят лет XVI века совершено сорок три (!) набега. Справиться с этой напастью было непросто — протяженной была с Диким полем граница и беспокойными, алчными были крымцы. Пытались запирать стражей перелазы (броды) на реках. Но их близ шляха было немного. Регулярное войско, выдвигаясь по тревоге за Оку из Москвы, не успевало перехватить разбойников, они стремительно покидали пограничную лесостепь и в Диком поле были неуловимы.
Пытались поладить, договориться с ханом в Крыму. Уже после Куликовской битвы (1380) и стояния на Угре (1480), уже утвердившись в Европе, Русь платила ничтожно малому Крымскому ханству позорную дань — «абы не беспокоили поганые». Но у «поганых» чесались руки.
Нарушая договоренности, крымцы продолжали грабительские набеги. Вместо спаленной избы можно было поставить новую, но кому ставить?
Южное приграничье Руси пустело. Персидский шах Аббас Первый, принимая послов из Москвы, выразил удивление, что в государстве Руси еще сохранились люди.
Людские потери были так велики, что в Москве для выкупа полонян в XVII веке был учрежден специальный налог — в казенную кассу — лепту вносили все: и царь, и его подданные — «православные христиане»». Через посредников налажено было сношенье с разбойниками. За простолюдина платили 250 рублей (немалые в то время деньги!), за людей знатных платили тысячи.
С этим позором надо было как-то кончать. Походы в Крым, к «гнезду разбойников», успеха не приносили — длительный переход с обозом через Дикое поле, временами совершенно безводное, истощал войско, делал его небоеспособным. Дать же крымцам бой у своих границ не удавалось. Их тактика быстрых передвижений и отступление в поле позволяли избегать столкновений с регулярным войском Москвы.
И все же одно сражение состоялось. Недавно, проезжая к Орлу из Ефремова, на развилке дорог у селенья Судбищи остановились мы возле недавно поставленного памятника — дикий камень, и на нем рельефный силуэт русского воина в средневековых доспехах. Тут же доска с письменами, напоминавшими о событиях 1555 года.
В то лето воевода Иван Васильевич Шереметев нес сторожевую службу с казачьим отрядом на Муравском шляхе. Зайдя в тыл нагрянувшей шестидесятитысячной орде, возглавляемой ханом Давлет-Гиреем, казаки «отрубили хищникам хвост» — захватив запасной табун (тысячи лошадей и верблюдов) и взяли пленных. Отправив добычу в ближайшую крепость, воевода продолжал скрытно следовать за ордой. Важно было помешать ей рассыпаться, пройтись облавой по краю русских земель…
Маневрирование было, как видно, продолжительным — Москва узнала о «большой вылазке» во главе с самим ханом и немедленно двинула войско к Туле. Крымцы это проведали и, захватив сколько могли полонян, повернули в степь. Шереметев, шедший по пятам хана, неожиданно оказался лицом к лицу с огромным войском. Он мог бы и имел право уклониться от боя, но не уклонился. До этого крымцев не пускали в русские земли. А тут препятствие оказалось на пути, когда по шляху они хотели «утечь восвояси».
Бой при Судбищах длился с полудня до ночи. Хан отступил, но утром, поняв, что перед ним лишь горстка отважных людей, вернулся. Русский отряд не дрогнул, сам потерял многих, но и «поганых положил несчетно». Шереметев заставил хана с ордой бежать, поскольку войско Ивана Грозного, как ему донесли, вот-вот прибудет.
Памятник битве близ селенья Судбищи.
Это была первая заметная победа над крымцами. И Москва сразу перенесла места столкновений с ними уже в саму степь. Но это требовало укрепления новой границы. И она быстро, в пятнадцать лет, была обустроена, получив название «Белгородской черты». На ней искусно использовались природные препятствия для конницы, созданы были засечные линии в лесках, на открытых местах насыпаны были земляные валы, укрепили старые и построили новые города — Белгород, Оскол, Воронеж, Усмань, Тамбов. С волненьем пишу — был в их числе и Орлов-городок, превратившийся позже в большое село Орлово, где я родился и вырос. Хорошо представляю, где была крепость, какую роль на Черте играла прежде заболоченная бобровая наша Усманка. А в музее города Усман и я как-то прочел наказ воеводы тех лет «стороже», наблюдавшей в заречье за Диким полем: «На одном месте два раза кашу не варить, где обедал — не ужинать, где ужинал — не ночевать!»
Укрепление государства и крепость Белгородской черты остудили пыл крымцев ходить за добычей. Муравским шляхом («посуху») стали ездить на юг и обратно купцы и посольства.
Что сегодня осталось от знаменитого шляха?
Практически ничего. Нет и Дикого поля. Исчезла тысячелетняя травяная степь. Исчезли в степи тарпаны, дрофы, стрепеты, редко видишь сурка, немного на этом огромном пространстве орлов. Распахана степь. Под плугом исчез и тысячелетиями утоптанный конскими копытами шлях. О его существовании напоминают лишь названья старинных селений, по которым шлях проходил, а «дикая земля» осталась только на склонах и окраинах древних балок. Лишь очень редко тут можно увидеть перышко ковыля, чаще видишь только полынь, жесткую, скусанную овцами траву, кусты шиповника да колючки с малиновыми цветами — татарник.
Фото В. Пескова и из архива автора. 29 ноября 2002 г.
Северяне
(Окно в природу)
На земле только материковая Антарктида (исключая прибрежную зону) безжизненна, все остальные места могут быть кое-где безлюдными, но разные формы жизни в них все-таки существуют. К таким местам относится Север планеты — Арктика.
В летнюю пору жизнь на Севере замешана густо за счет мигрантов. Среди них главные — птицы. Долгие, почти бесконечные летние дни, сияние солнца, обилие пищи и безопасность гнездовий влекут сюда с юга караваны гусей, лебедей, куликов, уток. Но быстро кончается лето, и вот уже надо в обратный путь. Часть птиц улетает в места «курортные», теплые, другим довольно незамерзающих вод. Далее всех улетают из Арктики не очень приметные полярные крачки, одолевая до Антарктиды многие тысячи километров.
