— Боюсь или не боюсь — это мое дело, — сказала строго. — Во всяком случае, оставлять на ночь не намерена.
— Вы живете одна?
— Нет, конечно, — схватилась она за спасительный довод и ругнула себя: шляпа! До сих пор не догадалась воспользоваться этим! — Должен прийти с работы муж.
— Сегодня суббота.
— Ну и что? Он работает на заводе, в первую смену. Вот-вот вернется. Знаете, какой он у меня — на голову выше вас, занимается каратэ.
Колян пристально взглянул на нее.
— Лжете, как школьница. Сегодня вы одна. И завтра тоже.
— Тогда не спрашивайте, если такой мудрый. — Она досадливо звякнула ложкой о блюдце.
— Нехорошо, Татьяна Васильевна.
— Что?
— Нехорошо скрывать у себя дома преступника. Да еще особо опасного.
— Не просто нехорошо, а ужасно. За вами гналась милиция?
— Нет, сознательные граждане.
— Что же вы все-таки натворили?
Он допил чай, отодвинул чашку и опять заглянул куда-то в самые глубины ее души, отчего вновь стало неуютно.
— Того, что я натворил, Татьяна Васильевна, вполне достаточно, чтобы вы сейчас встали и набрали «02».
— Как же я это сделаю, — всполошилась она, — если нахожусь в вашей власти? Да-да, я постоянно ощущаю ваше воздействие на меня!
Он отвернулся, спрятав глаза. После некоторого молчания спросил:
— А сейчас? Что вы ощущаете сейчас? Могли бы в эту минуту встать и пройти к телефону?
— Пожалуй, — не совсем уверенно сказала. — Но мне почему-то не хочется.
— Подумайте.
— Нет, — твердо мотнула головой. — Не хочу. Однако я не убеждена в том, что вы и теперь не влияете на меня. Кто вы?
— Я же сказал — вор. Честное слово.
Она едко рассмеялась.
— Вор с честным словом — не глупо ли? Знаете… Как-то не укладывается в голове…
— Ваш журналистский опыт явно обогатился.
— Но как можно?! Вы вовсе не похожи на узколобого бандюгу! Испокон веков воровство считалось преступлением, нечистым, позорным делом.
— Мое воровство несколько иного свойства, чем обычное. А скажите, личная собственность, по-вашему, заслуживает уважения?
— Не всякая, но та, что на трудовые доходы, — да!
— Когда-нибудь человек будет свободен от любого вида собственности, кроме самого необходимого, скажем, интимных мелочей.
— Так это когда-нибудь. А сегодняшний день — иной, и надо следовать его законам.
— Зачем вам хрустальные стаканы, что в серванте?
— Чушь говорите, — так и подскочила Стеклова. — Красота должна входить в быт, а не оставаться экспонатом в музеях. Вспомните древних греков или даже наше русское дворянство. Каждая вилка, ложка были произведением искусства.
— Но мы сейчас почему-то пьем чай не из тех хрустальных стаканов, заметил он. — И котлета лежит не на расписной тарелке. Значит, все это для важных гостей? Чтобы пустить пыль в глаза?
— Пожалуй. Для каждого дня слишком шикарно. Но всему свое время, раньше и этого не было.
— В чем-то вы правы, — кивнул он. — Однако разве не воровство — при книжном дефиците иметь столько книг? Лежат мертвым грузом, в то время как тысячи жаждущих могли бы удовлетворить свою жажду, будь книги в библиотеке. Было время, когда моей душе требовался Тютчев. Я обегал все библиотеки города, в котором жил, — не нашел. И что же? Оказывается, Тютчев у вас. Разве это не кража? Да вы обокрали сразу несколько тысяч человек.
— У вас своеобразные представления о собственности.
— Прикиньте на досуге, сколько в вашем доме лишних вещей.
— Неужели подсчитали?
— Зачем вам шикарная люстра и ковры чуть ли ни на каждой стене?
«В самом деле зачем? — подумала Стеклова. — Родители постарались. Хотели, чтобы молодожены начинали не с нуля, почти полностью обставили квартиру. Правда, кое-что мы нажили и сами, но когда пришло гнусное время развода и Кротов без зазрения совести предложил дележ, оказалось, что две трети имущества — родительские».
Она встала, долила Коляну чай.
— Вот-вот, еще и ухаживаете за мной, в то время, как пора бы указать на дверь. Моя бобочка уже, наверное, просохла.
Метнув в него укоризненно-злой взгляд, Стеклова прошла на балкон, сняла с веревки белье. Освободив стол, торопливо принялась за глажку.
— Все-таки спешите выпроводить? А я думал, испытываете себя на чуткость и доброту. Сейчас все занимаются самосовершенствованием, это теперь в моде.
Она разгладила рубашку и протянула Коляну.
— Благодарю, — кивнул он, оделся и опять сел. Она смотрела на него вопросительно, ожидающе. После душа и чая он разрумянился, черные волосы лежали мягкими волнами, и выглядел он моложе. Под его пристальным взглядом снова нахлынуло раздражение.
— Опять гипнотизируете?
— Знаете, мне у вас хорошо, уютно, домашне, словом, по-родственному. Но ведь я мог оказаться убийцей, а вы так доверчиво отворили мне. Плохо знаете жизнь, Татьяна Васильевна. Теперь уж не гоните. Очерк дописан, я отпечатаю его на машинке и тем самым отработаю обед и стирку бобочки. У вас есть машинка? Займитесь чем-нибудь по дому.
— Нет, это слишком, — рассвирепела она. — Вовсе нет такой необходимости — печатать. Вообще у меня собственные планы, и если вы сейчас Же не смотаетесь отсюда, то…
— То что? — перебил он. Глаза его погрустнели, и ей стало неловко своего крика. Чего, в самом деле, разоряется? Почему бы парню не прийти как следует в себя?
— Ладно, — вздохнула она. — Вы и впрямь умеете печатать?
— Попробую. — Он встал. — Где машинка?
Они прошли в комнату. Стеклова достала из серванта старенькую «Олимпию», поставила на стол. Ситуация показалась жуткой и забавной: незнакомый парень в ее доме, сидит, печатает… Не быстро, но деловито. А она не гонит его взашей. Чертовщина какая-то.
— У меня с пунктуацией нелады, — признался он.
— Всего-то? — съехидничала она, но он не заметил ее укола.
Чего терять время? Решила продолжать глажку в Юркиной комнате, застелила стол байковым одеялом и принялась за дело.
— Муж у вас мастеровой? — услышала из гостиной.
— Мастеровой, — соврала она. — А что?
— Буква «т» западает, пусть починит. Люстру повесили, а машинку новую не можете приобрести.
— Далась вам люстра! — вспыхнула она.
Что, если этот Колян не одну квартиру ограбил, потому так болезненно относится к чужой собственности? Вот уж не предполагала, что и у воров своя философия.
Зазвонил телефон. Стеклова отложила утюг, вошла в гостиную и вопросительно взглянула на парня.
— Берите, — кивнул он. — Может, подруга.
Это и Впрямь оказалась Березова.
— Иду, — коротко предупредила она, и Стеклова растерялась. Пока думала, что ответить, Надежда положила трубку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
