«Такая ценная и опасная книга. Я хочу иметь ее в своей библиотеке. Мне хочется ответить «да». Но как это сделать и остаться в живых? Когда мне в последний раз удавалось ускользнуть от наблюдения? Я едва ли припомню».
Прошло уже свыше десяти лет с тех пор, как Домициан силой отобрал ее у законного мужа и сделал сначала любовницей, а потом женой. Сначала он был учтив и внимателен, играя на романтических струнах ее характера, воспитанного на древних эросах. Она воображала себя Еленой, украденной не в меру пылким любовником. К тому времени, когда раскрылась подлинная сущность Домициана, она уже попалась в его силки, став такой же собственностью, как и дворцовые рабы. Домициан был преисполнен решимости не выпускать добычу из рук при своей жизни. Она быстро распознала в его многозначительных паузах желание уйти в себя, в мир своих мрачных мыслей и подозрений, которые росли как грибы в сыром погребе. Он представил в ее распоряжение дом с замурованными комнатами, в которые, как подсказывал инстинкт, лучше не пытаться проникнуть. В первые годы их брака она убеждала себя в необходимости вести такую жизнь. Она думала, что вместо земной, смертной любви ей подарили бессмертие.
Но с каждым годом слава, проникавшая в дальние уголки земли, все меньше и меньше удовлетворяла ее, и вскоре она нашла утешение в ласках Париса, самого популярного актера пантомимы тех дней. Она имела обыкновение тайком пробираться в его раздевалку в перерывах между представлениями, надевая при этом простую тунику, набедренную повязку и маску сатира. Но пришел тот черный день, когда люди Вейенто поймали ее. У них были свои причины желать удаления Домиции Лонгины от двора: племянница их хозяина, по его мнению, должна была стать женой Домициана.
Когда Вейенто со злобной радостью сообщил о ее первой неверности Домициану, она не восприняла серьезно те чувства унижения, которые испытал ее муж. Мифы и мир грез были ей гораздо ближе, чем жестокая повседневная реальность. Но случилось так, что Домициан с невероятной быстротой развелся с ней, а затем организовал якобы случайное убийство Париса в уличной потасовке. Когда плакальщицы с цветами и благовониями пришли на то место, где был убит актер, на них напали поджидавшие в засаде преторианцы. Целый месяц провела Домиция Лонгина в мучительном ожидании, надеясь на то, что гнев ее мужа выкипит. Однако Домициан сообщил ей через посланца, что уже назначена дата ее казни. Приближался день, когда ее должны были обезглавить, а Домициан так и не ответил ни на одну из многочисленных отчаянных просьб о помиловании. И вот остались всего сутки до рокового часа. Домициан в тот день находился на Играх, и толпа якобы спонтанно начала выкрикивать ее имя, умоляя Императора простить свою осужденную супругу. Домициан помедлил некоторое время, чтобы создать впечатление, что он был вынужден уступить желанию римлян, и помиловал Домицию Лонгину. Затем он опять женился на ней. Таким образом Император нашел способ сохранить свое достоинство. Домиция подозревала, что все эти действия были продуманы еще до того, как суд приговорил ее по указанию Императора к казни. Его целью было устроить ей как можно более сильное нервное потрясение.
Между тем она и на самом деле так и не оправилась от ужаса, пережитого за месяцы напряженного ожидания казни. Она жила теперь под грузом страха вновь оказаться в подобном положении. Чтобы легче переносить эту пытку, она стала требовать от своего лекаря, чтобы тот давал ей сок мака. Часто она ходила в храм Юны Лючины, Матери света, расположенный на Эсквилинском холме, и совершала там жертвоприношения. Она молилась перед образом, в руку которого был вставлен горящий факел, о том, чтобы ей было позволено пережить своего мужа на много лет. Она упрашивала богиню, чтобы та наслала на Домициана любое несчастье: войну, болезнь, нож убийцы, что угодно, лишь бы его жизни наступил конец. Домиция Лонгина презирала женщин, подобных Юнилле, которые жили, следуя примеру Клеопатры, растрачивая себя на оргию с друзьями, имевшими души пресмыкающихся. Если она бы располагала такой же свободой, то стала бы писать стихи, жить среди актеров и драматургов, закончила бы, наконец, строительство библиотеки в своем саду, начатое давным-давно.
«Но ведь не мог же Марк Аррий Юлиан подслушать мои молитвы в храме Юны?» — подумала Домиций Лонгина.
Страх восторжествовал, и она все-таки поднесла свиток к пламени светильника.
Глава 38
Ауриана и Суния сидели на песке в числе двухсот учеников Коракса, ожидая, как и все остальные, экзамена. Прямо перед ними располагалась арена для упражнений, имевшая форму эллипса. Сквозь застекленную крышу, находившуюся в пятидесяти футах вверху, над которой неспешно плыли легкие белоснежные облака, на арену падал янтарный свет. Он придавал песку какой-то мрачный, кровавый оттенок, словно некий чародей проклял это место, и сквозь него просвечивали какие-то жуткие огни подземного царства.
«Нас еще ближе подтащили к краю ямы, куда бросают жертвы. Я чувствую жар, исходящий от огненного столба, слышу заунывные голоса, раздающиеся снизу, из владений Хелля. Если бы не ты, Марк, и не Авенахар, я бы давно уже покинула этот мир и сдалась бы на милость этих ужасных черных монстров, которые тут же уволокли бы меня к себе в непроницаемую бездну небытия».
Не будь Ауриана в таком мрачном расположении духа, ее наверняка позабавил бы вид Коракса, семенящего по двору среди других наставников школы и с комической свирепостью раздающего распоряжения своим пяти помощникам. При этом он еще отпускал грубые неуклюжие шутки, которые никого не могли развеселить.
Он был похож на маленького петушка, не понимающего, что он затерялся среди больших животных, которым безразлично его кукареканье и которые могут ненароком наступить на него и раздавить.
Три помощника вынесли в охапках кожаные налокотники, наколенники, тяжелые круглые щиты, разноформенные деревянные мечи. Один из помощников готовил в спешке список пар, которые должны были сражаться между собой. Два юных мавританских невольника разравнивали песок на арене, волоча по ней тяжелое приспособление, похожее на плуг.
В дополнение к обычному числу стражей, стоявших вдоль зарешеченных коридоров, ведущих к двум большим входам на арену, сегодня поставили еще один ряд преторианцев. Это было сделано потому, что в ходе таких экзаменов, от которых зависело будущее учеников — кому умереть почти сразу, а кому — через неопределенное время, часто вспыхивали бунты. По подготовке к началу испытаний легко можно было судить о решимости префекта твердой рукой подавить любую вспышку недовольства прямо в зародыше.
