Из коридора на второй этаж вела устеленная ковровой дорожкой лестница с красивыми, отделанными под дуб перилами. На лестнице стояла Софья Георгиевна Головчанская. Ее нарядный желтый халат без пояса походил на парчовую ризу, украшенную замысловатой вышивкой, а продолговатое аскетическое лицо со скорбным взглядом было точь-в-точь как у монахини.
В просторной, обставленной импортной мебелью комнате Головчанская предложила Бирюкову сесть в кресло у низкого столика, заложенного журналами мод. Затем села сама с противоположной стороны. Дрогнувшим голосом проговорила:
— Можете рассказывать всю правду, какой бы горькой она ни оказалась. Я не настолько больная, чтобы избегать откровенного разговора.
Антон снял фуражку и положил ее к себе на колени.
— Признаться, рассчитываю на вашу откровенность, чтобы выяснить обстоятельства смерти Александра Васильевича.
Смуглое сухощавое лицо Головчанской болезненно покривилось:
— Утаивать мне совершенно нечего. Не могу понять, что за загадка случилась. В субботу Олег Туманов рассказал по телефону о смерти Саши, а в воскресенье утром принесли телеграмму… — Софья Георгиевна выдвинула из-под журнального столика небольшой ящик и подала Бирюкову телеграфный бланк. — Это же телеграмма… с того света. Мистика какая-то, честное слово…
Антон прежде всего обратил внимание на телеграфные данные. Телеграмма номер 245 была отправлена из Николаевки Крымской области в субботу, в 18 часов 10 минут по московскому времени. В ней сообщалось: «Долетел благополучно целую Саша».
— Николаевка — это поселок на берегу моря. Кажется, в сорока километрах от Симферополя, как говорил Саша. Там есть пансионат «Солнечный», куда у Саши была путевка, — пояснила Головчанская. — И вот… по совершенно непонятной для меня причине Саша вместо Крыма оказался на даче Туманова…
— Попробуем это выяснить, — предложил Антон. — Что вам известно о Тумановых?
Головчанская опустила глаза, задумалась:
— Олег прекрасный человек. Саша постоянно восторгался им. Говорил, что такого золотого шофера трудно найти. Да и мне самой часто приходилось ездить с Олегом. Иногда даже неловко было обременять его, но Олег ни разу не высказал ни малейшего намека на неудовольствие. Бывало, извинюсь, а он только рукой махнет: «Пустяки!» Жену его, Надю, знаю меньше. Но и она, по-моему, очень милая женщина…
— Мог Александр Васильевич заночевать на даче Тумановых без их разрешения, если дверь домика, скажем, по каким-то причинам оказалась не заперта?
Софья Георгиевна едва заметно пожала худенькими плечами:
— Разумеется… Но зачем это? Проще прийти домой, чем тащиться с вокзала в кооператив.
— Допустим, что Александру Васильевичу идти домой не хотелось…
— Почему?
— Ну, скажем, он поругался с вами перед отъездом.
Головчанская кинула на Антона короткий взгляд:
— Мы с Сашей никогда не ругались. И вообще не могу понять… почему Саша в пятницу вечером не уехал в Новосибирск, остался ночевать здесь.
— Сколько он взял с собою денег на дорогу?
— Не знаю. Саша никогда не отчитывался.
— В таком случае, сколько оставил вам?
— Точно не помню… Что-то около трехсот пятидесяти рублей.
— То есть все свои отпускные. На какие же средства он рассчитывал проводить отпуск?
— Н-не знаю.
— Может, со сберкнижки взял?
— Смешно сказать, но мы с Сашей не пользовались услугами сберкассы. — Софья Георгиевна как-то неестественно улыбнулась и опустила глаза. — Стыдно сознаться, большинство вещей нами куплено в кредит и на деньги, занятые у родственников.
Ответ показался Антону неискренним, однако он не подал виду. Какое-то время Софья Георгиевна сидела молча, нахохлившись, словно замерзающая птица. Потом слово за словом разговорилась.
Биографии Софьи Георгиевны и Александра Васильевича оказались схожими. Выросли в крестьянских семьях. Закончили сельские школы, затем — институты. Она училась в сельскохозяйственном со специализацией ученого-агронома, он — в строительном. Правда, Александр Васильевич между школой и институтом отслужил в армии. Познакомились уже после ученья здесь, в райцентре. Быстро поженились. Через год родился сын — Руслан, который нынче начинает первый в своей жизни учебный год.
Упомянув о сыне, Софья Георгиевна достала из пришитого к халату кармана стеклянную пробирочку с нитроглицерином. На ее глазах навернулись слезы, и она дрогнувшей рукой судорожно бросила в рот маленькую белую таблетку.
Антон Бирюков не мог переносить женских слез и сейчас в душе желал одного, чтобы Головчанская не разрыдалась. Мало-помалу Софья Георгиевна пришла в себя. Она даже скривила посиневшие губы в вымученной улыбке, тихо вздохнула:
— Вот, собственно, и вся жизнь кончилась…
Бирюков мимолетно скользнул взглядом по ярким обложкам лежащих на столике журналов. Собираясь с мыслями, сделал затяжную паузу.
— Врачи установили, от чего умер Саша? — вдруг спросила Софья Георгиевна.
Антон раздумывал одно мгновение:
— От гранозана.
— Что?.. Не может быть…
Головчанская, словно удерживая рвущийся наружу крик, зажала ладонью рот. Бирюков посмотрел в ее расширившиеся, как от ужаса, глаза и заговорил:
— Понимаю, вам очень нелегко, но для раскрытия преступления, если оно в действительности имело место, дорог буквально каждый час. Поэтому я и пришел к вам, чтобы…
— Сашу отравили!!! — не дав договорить, истерично выкрикнула Софья Георгиевна.
Снизу по лестнице застучали частые детские шаги. Прибежав в комнату, мальчик испуганно прижался к матери и скороговоркой стал ее успокаивать:
— Мамочка, ну ты чего? Мам, ты ведь утром говорила по телефону, что с таким богатством мы не пропадем. Мамочка, ну ты чего?..
Головчанская ошеломленно уставилась на сына:
— Руслан!.. Во-первых, нехорошо подслушивать разговоры, во-вторых, не вмешивайся, когда говорят старшие! В-третьих, немедленно беги вниз и займись делом!
Насупившись, мальчик послушно вышел из комнаты. Головчанская закрыла лицо ладонями:
— Нелепость! Какая непростительная нелепость…
Бирюков сделал вид, что не придал словам мальчика серьезного значения:
— Не надо, Софья Георгиевна, кричать на ребенка. Дети есть дети…
Головчанская с трудом перевела дыхание:
— Руслан сказал правду… Я на самом деле в его присутствии грубо ответила по телефону одной женщине, которая фальшиво стала сочувствовать по поводу смерти Саши. Но это не означает, что я беспечно думаю о своем будущем… Клянусь, для меня богатство — не смысл жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
