Четверть часа на помывку, это по мнению Ларки оказалось чуть ли не роскошью. Да к тому же, вместо настоя на корне мыльнянки здесь употребляли мыло — таковое дело он прежде и видал-то всего пару раз…
— Подвинься, здоровый, — в закуток, где парень с наслаждением уже смывал с себя честный пот да здешнюю пыль, скользнула чернявая девица.
В принципе, в Каменке бани тоже были общими — и никто ничего такого в том не видел. В них мыться положено, или же хворость в парилке выгонять — а любиться куда приятнее и удобнее потом, на широкой заждавшейся постели. Тех же, кто таких простых истин по дурости или по первости не понимал, изгоняли надвор нещадно — и ходили те грязными, пока в голове соображение не появлялось…
Ларка мазнул взглядом по тощей фигуре кадетки и отвернулся. Оказалось, напрасно.
— Замри, — девица оказалась совсем рядом — в слишком уж опасной близости.
Прижалась всем горячим телом так, что её бешено стукотящее сердечко едва синяки на рёбрах парня не поставило. А нахалка мало того, ещё и погладила по щеке этак нескромно — а потом резко, с видимым облегчением отстранилась.
— Не соврал, значит, — она запунцовела так, что то видно было даже в полумраке. А сама с круглыми как у перепуганной мыши глазами прилежно уставилась на ту часть тела Ларки, что досталась в наследство от отца.
— Ну и как, удостоверилась? — парня отчего-то разобрала такая злость, что он едва не пролил воду из шайки.
— Прости… если совсем невмоготу, можешь… но мне это удовольствия не доставит, — девица виновато потупилась и отвела взгляд в сторону. Но по затаившемуся дыханию и отчаянно закушенной губе Ларка отчётливо понял — та уже готова вылететь отсюда с таким заполошным воплем, что в армейскую баню сбегутся не то что здешние офицеры… сам король на коне прискачет.
— Ну, и зачем тебе это? — парень напоследок облился почти ледяной водой, и девица с визгом отпрыгнула от холодных брызг.
А всё же, та оказалась отчаянной — на Ларку уставились огромные, чёрные, почти бездонные глаза.
— Вечером в трактире ничего хмельного не пей. И ещё, переселяйся в нашу комнату — иначе свяжут ночью сонного и… своим сделают, — еле слышно выдохнула чернявая на ухо и исчезла из закутка едва ли не раньше, чем парень успел что-то осознать.
Хм-м, выходит, от страха сердечко стукотело? Он вспомнил её роскошную светловолосую подругу и с отвращением сплюнул от представленных совместных картин.
Ну, полковник, ну удружил!..
Оказалось, чудесам нет предела. После бани и ужина унтер в самом деле повёл отряд в питейную. Ларка поначалу дивился — всюду чистота, да зеркала. А потом подумал, что как ни обставляй меблями да бархатом, а кабак он и есть кабак. И припомнив предупреждение девицы, хмыкнул. Уж враки всё насчёт "пьян да умён — два уменья в нём". Настоящий мастер не пьёт, да и по бабам не особо ходок. Весь жар души в дело уходит.
Мешает оно, понимаете?
Правда, зачем-то унтер выстроил всех напротив стойки и заставил ругаться — да в своё удовольствие. Досталось и ему, и офицерам, и даже (тс-с!) самому королю. Зачем — а чтоб в пику светленьким, коими запрещались всякие злоупотребления. Ларка тихо посмеялся, не без удовольствия напоследок проорав вместе со всеми, что мы дескать, силы Тьмы, и вообще за нами будущее — и наконец, оказался допущен к стойке.
Так он и сидел в уголке, коротая вечер за кувшином молока и блюдечком семечек. Руки ощущались непривычно пустыми, зато в голове от сегодняшних учёных лекций просто-таки гудело. Поглядывал иногда на сгрудившуюся в центре компанию, где играли на раздевалки — на жалованье или что-то ценное запрещалось — да потихоньку наливался молоком. Хоть и жидковатое, не в пример горному… но всё ж лучше пива или крепких зелий.
— Слышь, новенький — не хочешь счастья попытать? — Ларка криво ухмыльнулся и отрицательно покачал головой. Уж таких вертлявых бестий, которым карты к пальцам сами словно липнут, он повидал и доверия к ним не испытывал ни малейшего.
— Без меня.
Потом двое подвыпивших доходяг из девятой комнаты подсели с кувшином, принялись выспрашивать насчёт былого. Но кузнец отвечал немногословно, с неохотой. Да и кому хочется душу выворачивать перед всякими-разными?
— Не, ну ты нас прям не уважаешь, — рыжий уже чуть косил спьяну глазами, но всё так же упрямо пытался Ларке налить.
А тот со смешком отводил руку, убирал свою чарку — словом, изображал из себя напрочь непьющего парня. Вообще, всяко оно в прошлом бывало, конечно. И всё же, кажный день мозги себе задуривать какой резон? Такие ни долго, ни счастливо не живут. А уж в таких суровых горах, как Медные — и подавно. И без того до старости едва каждый второй дотягивал… у Ларки мимовольно проплыло перед взором пепелище с отвратительно шевелящимся, словно серые и чёрные гусеницы, пеплом и он опомнился.
— Так, парни, не нарывайтесь. Что-то не нравится? Вон, пустые столы ещё есть, ступайте себе, — он демонстративно взял со стола пустую оловянную чарку и с лёгким хрустом скомкал в кулаке словно бумагу.
Медленно разжал ладонь, предъявил смятые обломки — и улыбнулся. Вот он я, какой простой парень! Рыжий даже передёрнулся да в лице переменился. Его товарищ, правда, не впечатлился, но с шумными протестами всё же позволил себя увести подальше.
Правда, ненадолго. Через четверть часа оба вернулись и, дыша перегаром, нависли над одиноко сидящим кадетом.
— Слышь, ты… — рыжий хоть и принял ещё на грудь, и вовсе не легонько, но последовавшее за этим грязное ругательство произнёс без запинки.
Ларка откинулся к стене и для вящего эффекта даже спрятал руки за спину. Ну, дуралеи — им бы просто и без затей заехать для начала ему в физиономию. А там уж, дальнейшее известно. Фигушки вам, не начну первым… надо будет ту чернявую отблагодарить…
Почти висящий на плече рыжего напарник тоже проварнакал что-то этакое — правда, его намного не хватило. Ругань быстро стала тише и невнятнее, под конец совсем уж сведясь к неразборчивому бормотанию.
— Ну и? Что дальше?
Рыжий озадаченно хлопал глазами и сквозь застящие разум пары что-то никак не мог ничего взять в толк. Да за половину таких слов его бы уже долго и с упоением мутузили — но этого-то слона как прошибить?
— Э-э… — он ещё немного поизгалялся, на вдохновении пройдясь по Ларкиной родне.
Правда, не угадал ни сколечки — тот даже усмехнулся. Отца своего он не помнил, тот сгинул ещё до рождения сына. По слухам, вроде повстречался батя на горной тропе с незалёгшим на зиму косолапым, да что-то не поделили. Да и мать не совсем чтобы помнил — в сенной горячке сгорела раньше, чем сквозь сугробы в Каменку смогла ведьма или Ольча пробиться. Зимой-то в горах не шибко находишься…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
