Она закатила глаза и, не ответив, пошла дальше.
Они миновали зону выдачи багажа, где женщины в свободных ярких платьях дарили гирлянды из пурпурных и белых цветов всем, кто приходил за своими вещами.
На улице ярко светило солнце. Ограда автостоянки была увита розовыми бугенвиллеями. Через десять минут они уже сидели в серебристом кабриолете «мустанг» и двигались на север по единственному шоссе на острове. Остановившись у магазина «Сейфуэй», они закупили продукты и снова погрузились в машину.
Справа тянулся бесконечный пляж с золотистым песком, обрамленным скалами из черной лавы и синими волнами. По мере продвижения на север растительность становилась более сочной, зеленой.
– Как здесь красиво, – сказал Джонни Маре, которая, сгорбившись, сидела рядом с ним на пассажирском сиденье и не отрывала взгляда от телефона. Писала эсэмэски.
– Да, – кивнула она, не поднимая головы.
– Мара, – предупреждающе сказал Джонни. – Ты ступаешь по тонкому льду.
Дочь в упор посмотрела на него.
– Я получаю домашнее задание от Эшли. Я же говорила тебе, что не могу пропустить школу.
– Мара…
Девочка повернула голову и посмотрела направо.
– Волны. Песок. Толстые белые люди в гавайских рубашках. Мужчины, которые носят сандалии с носками. Потрясающий отпуск. Я совсем забыла, что у меня только что умерла мама. Спасибо. – Она снова принялась набирать текст на своем новеньком телефоне.
Джонни сдался. Дорога змейкой вилась вдоль береговой линии и спускалась в покрытую зеленью долину Ханалеи.
Город Ханалеи представлял собой беспорядочное скопление деревянных зданий, ярких вывесок и витрин. Джонни свернул на улицу, указанную на карте, и сразу же был вынужден притормозить, чтобы не столкнуться с велосипедистами и серферами, заполнившими обе стороны дороги. Арендованный дом оказался старомодным гавайским коттеджем и находился на улице под названием Веке-роуд. Джонни подъехал к дому по дорожке из коралловой крошки и заглушил мотор.
Мальчики тут же выскочили из машины, не в силах сдержать волнение. Джонни отнес два чемодана на переднее крыльцо и открыл дверь. Домик с деревянными полами был обставлен бамбуковой мебелью; мягкие подушки обтянуты тканью с цветочным узором. Кухня из дерева коа и обеденный стол располагались в левой половине дома, а удобная гостиная – в правой. Большой телевизор понравился мальчикам, которые сразу же кинулись к нему через весь дом с криком: «Чур, мы первые!»
Джонни подошел к стеклянным раздвижным дверям, обращенным к заливу. За поросшим травой двором раскинулась бухта Ханалеи. Он вспомнил их с Кейт последнюю поездку сюда. Отнеси меня в постель, Джонни Райан. Обещаю, ты не пожалеешь…
Уильям со всего размаху врезался в него.
– Мы хотим есть, папа.
– Умираем от голода, – подтвердил и подошедший к ним Лукас.
Ну, разумеется. Дома уже почти девять вечера. Как он мог забыть, что детям пора поужинать?!
– Конечно. Мы пойдем в бар, который нам с мамой очень нравился.
Лукас захихикал.
– Нам нельзя в бар, папа.
– В штате Вашингтон, возможно. – Джонни взъерошил волосы сына. – А здесь в бары пускают детей.
– Круто, – сказал Уильям.
Джонни слышал, как Мара вошла на кухню вслед за ним и стала раскладывать продукты. Это добрый знак. Не пришлось прибегать ни к просьбам, ни к угрозам.
Им понадобилось меньше получаса, чтобы выбрать себе комнаты, распаковать вещи и переодеться в футболки и шорты; затем они двинулись по улице к старому обшарпанному деревянному зданию почти в самом центре города. «Таити Нуи».
Кейти нравился полинезийский китч в стиле ретро, в котором был оформлен бар. И это был не просто декор – известно было, что на протяжении сорока лет здесь ничего не менялось.
В баре, заполненном туристами и местными жителями – их было легко отличить по одежде, – они нашли маленький бамбуковый столик рядом со «сценой», площадкой размером три на четыре фута с двумя табуретами и парой микрофонов на стойках.
– Тут здорово! – Лукас принялся высоко подпрыгивать на стуле, и Джонни забеспокоился, что сиденье провалится и сын окажется на полу. В обычной ситуации Джонни что-нибудь сказал бы, попытался успокоить мальчиков, но их радость оправдывала приезд сюда, и он молча потягивал свое пиво. Не успела официантка принести им пиццу, как появились музыканты – два гавайца с гитарами. Первой прозвучала известная песня «Где-то над радугой» в обработке для гавайской гитары.
Джонни почувствовал, как рядом с ним словно материализуется Кейт и начинает тихо подпевать, слегка фальшивя, но когда он повернулся, то увидел лишь мрачный взгляд Мары.
– Что? Я не отправляю эсэмэски.
Он не знал, что ответить.
– Без разницы, – сказала Мара. Вид у нее был недовольный.
Зазвучала новая песня. «Когда ты видишь Ханалеи при свете луны…»
Красивая женщина с выгоревшими на солнце белокурыми волосами и ослепительной улыбкой вышла на миниатюрную сцену и стала танцевать хулу [5]. Когда музыка смолкла, женщина подошла к их столику.
– Я вас помню, – сказала она Джонни. – В прошлый раз ваша жена хотела научиться танцевать хулу.
Уильям смотрел на женщину во все глаза.
– Она умерла.
– О! Мне очень жаль.
Господи, как он устал от этих слов!
– Ей было бы приятно, что вы нас помните, – все-таки поблагодарил он женщину.
– У нее была чудесная улыбка, – сказала она.
Джонни кивнул.
– Ну, – она похлопала его по плечу словно старого друга, – надеюсь, остров вам поможет. Если вы ему позволите. Алоха!
Потом, когда они возвращались к себе в лучах заходящего солнца, мальчики начали ссориться. Джонни понимал, что это от усталости, и не вмешивался; у него самого тоже не было сил. Дома он помог им приготовиться ко сну, подоткнул одеяла и поцеловал, пожелав спокойной ночи.
– Папа, а завтра мы будем купаться? – сонно спросил Уильям.
– Конечно, Завоеватель. За этим мы и приехали.
– Спорим, я буду первым? Лукас – трус.
– Нет, я не трус.
Джонни еще раз поцеловал их и встал. Потом провел рукой по волосам, вздохнул и принялся обходить дом в поисках дочери. Он нашел Мару на веранде; дочь сидела в шезлонге. Вода в бухте блестела от лунного света. Воздух пропитался ароматами моря и плюмерий. Сладкими, пьянящими, чувственными. Двухмильная дуга пляжа была усеяна яркими точками костров, вокруг которых танцевали или просто стояли люди. Сквозь шелест волн пробивался веселый смех.
