В это время лбовцы разбивали бутылки с вином и грабили кассу казенки.
- Слушай, - волнуясь, крикнул Фома, подбегая к Лбову, отдающему приказания одному из ребят, - слушай, Александр, что же это такое? - И Фома затрепыхался белыми, подслеповатыми ресницами негодующих глаз.
- Что?
- Как что? Я вхожу, смотрю - женщина лежит раненая, кто-то из наших взял да и выстрелил в нее, так просто, ради удовольствия. Это что же такое? Это даже не просто уголовный грабеж, а так, бессмысленный бандитизм какой-то!..
Лбов посмотрел на него гневно и сказал:
- Ты врешь! Если в нее стреляли, так, значит, было за что, у меня даром ребята стрелять не будут...
- Не будут? - опять возмущенно перебил его Фома. - При тебе не будут. А кто на прошлой неделе казака убил, которого ты велел отпустить? Не будут? еще громче начал он. - А как ты чуть отвернешься, так некоторые из твоих новых молодцев всех подряд перестрелять готовы! Попробуй, если хочешь, дай им потачку, попробуй и посмотри, что тогда получится.
- Я потачки не даю! - взбешенно крикнул Лбов и крепко схватил за руку Фому. - Я никому, никогда не даю, это... ты врешь, а если ты врешь, а если вы там за глазами у меня что-то делаете, так я когда узнаю об этом, то смотри, что я сделаю.
Он выхватил свисток и резким условным сигналом перекликнулся с остальными, и почти тотчас же со всех сторон понеслись на его зов лбовцы.
- Кто убил бабу? - спросил Лбов, когда все собрались около него. Говори прямо.
Все молчали.
- Я спрашиваю: кто убил? - повторил Лбов и мрачно, пытливо посмотрел на окружающих.
- Не знаю... не видал... кто-то хоронится, сукин сын, - послышались в ответ недоумевающие голоса.
- Хорошо, - крикнул тогда Лбов, - я узнаю и так, а когда узнаю, то застрелю его как собаку!
Он шагнул во двор - и Феофан Никифорович умер, а если не совсем умер, то почти что совсем, потому что он услышал только последние слова Лбова и подумал, что это относится лично к нему.
- Ваше благородие, господин начальник, - дрожащим голосом начал он, да... так и остался с открытым ртом, потому что в вошедшем узнал своего бывшего ямщика, который когда-то так ловко ограбил его.
Лбов заметил Чебутыкина, но, по-видимому, не узнал его. Какая-то мысль осенила вдруг его голову, потому что он подошел к Чебутыкину, взял его за руку и, легонько подымая его, спросил коротко:
- Ты зачем здесь сидишь?
- Я... я отдыхаю, господин ямщик... то есть господин начальник, испуганно забормотал Чебутыкин.
- И давно это ты здесь отдыхаешь?
- Недавно... то есть давно... ваша светлость, - взмолился вдруг он. Да за что же, да разве же я что-нибудь против имею?.. Господи, да когда вы прошлый раз мою почту изволили ограбить, разве же я тогда не сочувствовал? Ведь меня же тогда по подозрению целую неделю в арестном доме продержали... Да зачем же убивать меня... меня? Я человек безвредный, я вот на днях в Ильинское опять с почтой поеду, так, может, тогда, бог даст, ваше сиятельство, опять...
- Молчи, дурак, какое я тебе сиятельство, - усмехнулся Лбов, - никто тебя убивать не хочет, а ты скажи-ка мне, видел, кто убил продавщицу?
- Не видел... то есть видел... то есть я сидел отвернувшись... - и Чебутыкин вопросительно посмотрел на Лбова, стараясь угадать, как тому будет угодно: чтобы он видел или не видел.
- Значит, видел? - подбадривающе сказал Лбов.
- Видел, видел, ваше сиятельство, то есть, господин атаман. Как же не видать, когда я, можно сказать, на навозной куче напротив пребывал.
- А ну-ка, покажи-ка мне его. - И Лбов вывел Чебутыкина за ворота, где, выстроившись, стоял весь отряд.
Лбов и Чебутыкин прошли по фронту, Чебутыкин только было остановился перед человеком, стрелявшим в продавщицу, как вдруг поперхнулся и попятился назад, потому что увидел, как тот предостерегающе посмотрел на него и руку положил на подвешенный сбоку револьвер.
- Никак не могу признать, - начал было он растерянно.
Но Лбов пытливым взором заметил движение человека, потянувшегося к револьверу, и внезапную заминку Чебутыкина.
- Этот? - крикнул он и неожиданно с силой схватил за руки одного из новых, недавно поступивших в его шайку.
- Этот, - упавшим голосом из-за спины Лбова ответил Чебутыкин.
В окошко выглядывали любопытные бабы, невдалеке стояли мужики и внимательно присматривались к происходившему.
- У меня, в Первом революционном отряде пермских партизан, бандитов не должно быть и не будет никогда, - холодно и громко проговорил Лбов. - Так я говорю?
- Так... правильно, - послышались в ответ хмурые голоса.
- Лбов... что ты хочешь? - удивленно спросил его Фома, почувствовавший недобрые нотки в его голосе.
- Оставь, не твое дело, - резко ответил тот.
Затем, перед глазами всего отряда и окружающих мужиков, схватил за руку и дернул вперед стрелявшего так, что тот очутился рядом с Чебутыкиным.
- У меня, в пермском революционно-партизанском отряде, который борется против царизма, бандитов не было и не будет, - повторил он опять.
И в следующую секунду в глазах Чебутыкина сверкнул маузер, в уши ударил грохот, и Чебутыкин покачнулся, считая себя уже погибшим, но потом сообразил, что стреляли не в него, потому что бывший лбовец зашатался и с проклятием грохнулся на землю, срезанный острой пулей сурово сверкающего глубиной разгневанно-жестоких глаз атамана Лбова, неторопливо вкладывающего дымящийся маузер в кожаную кобуру.
11. Лбов закуривает папиросу
В ящике своего отца, управляющего канцелярией губернатора, Рита не нашла того, что ей было нужно.
Рита сказала не всю правду дома. Верно, что она пролежала два дня в крестьянской избе, верно и то, что в то время, когда лбовцы грабили поезд, она спряталась в придорожной лесной гуще, но она умолчала о том, что виделась с Лбовым, что Лбов посмотрел на нее удивленно и спросил ее, пожимая плечами:
- Опять вы?.. И что вам, вообще, от меня нужно?
- Возьмите меня к себе, - как-то бессознательно, помимо своей воли, сказала Рита.
И сквозь смуглую кожу ее лица засветилась вдруг холодная бледность, когда ответил он ей все так же спокойно:
- Нет, я не возьму вас, потому что вы не нужны ни нам, ни мне, подчеркнул последнее слово, и на побелевших и крепко стиснутых губах Риты выступила рубиновая капелька крови.
Что было в эту минуту на душе у Риты, передать трудно. Рита почувствовала только, что в виски ударила не то боль, не то большая обида, не то еще что-то тяжелое, а кругом стало так пусто, что воздух зазвенел стеклянным и холодным звоном - это под порывами ветра, стягивающего грозовые тучи, пели и звенели, звенели и пели и со звоном смеялись над Ритой телеграфные провода.
- Хорошо, - сказала она глухо, глядя на траву, по которой белые цветы рассыпались бледными улыбками. - Хорошо, - повторила опять Рита.
Силы ее оставляли. Она кровянила и сжимала острыми зубами губы, чтобы выдержать еще минуту и уйти, хотя бы видимо спокойной. Она повернулась и сделала шаг вперед.
- Постойте, - остановил ее Лбов, с удивлением всматриваясь в непокорные, с трудом сдерживаемые ее волей черты ее лица, - скажите, зачем вам к нам в отряд? Вы дворянка, аристократка, а я... - голос Лбова зазвенел, - я ненавижу аристократов и... уходите.
Рита сделала еще шаг.
- И уходите скорей, - повторил Лбов, - потому что я не знаю, почему я не пустил вам пулю из своего маузера.
Рита остановилась, не меняя выражения лица и как бы подчеркивая, что она не будет иметь ничего против, если он возьмется за маузер.
Лбов был несколько ошеломлен, он помолчал немного, потом медленно и четко сказал:
- Для меня ничего, кроме моей ненависти к жандармам и ко всем, кто за жандармов, за полицию и за охранное отделение, нет, и я не верю аристократам, но вам почему-то я немного, очень немного, а все-таки верю. И я позволю вам чем-либо доказать... - он запнулся, потом добавил уже совсем другим тоном: - У меня в отряде есть провокатор, и я не знаю его...
Он повернулся и ушел, подозревая, презирая, но и удивляясь какой-то скрытой силе, руководящей безрассудными поступками взбалмошной девчонки.
...Через несколько дней Лбов, Фома и еще один парень были в Мотовилихе без винтовок, но с револьверами, запрятанными в глубину карманов, и с бомбами, засунутыми за пазуху.
Лбов зашел к Смирнову и уговорился там, когда и в какое время он встретится с представителями загнанных в подполье революционных партий. Было решено, что это будет в субботу, здесь же, а чтобы не навлекать никаких подозрений, Лбов должен явиться скрытно и один.
Солнце уже было у горизонта, когда Лбов со своими двумя спутниками возвращался обратно. На углу одной из улиц они остановились, Лбов вынул папиросу, а Фома вслух читал объявление о том, что "за поимку государственного преступника, разбойника Лбова, будет выдана немедленно крупная денежная сумма".
Лбов усмехнулся, сунул папироску в рот и сказал, обращаясь к Фоме:
- Расщедрились, сволочи, думают подкупить, так все равно без толку. Кто за меня стоит, тот не выдаст, а кто против меня, тот не выдаст тоже, потому что боится, что мои же ребята после ему шею свернут... Дай спичку.
