После похорон он привёл Сашу и Мишу к себе и сказал матушке Алевтине:
– Дом у нас, слава Богу, большой. Прихожане еду приносят. А у детишек этих не осталось. Обоих дедов в тридцатые годы покосило советской властью, одна бабка умерла, а другая на ладан дышит. Пусть у нас живут. Главное дело, ведь – Миша и Саша, у нас сыновей с такими именами ещё не было, а я давно хотел Михаила Александровича и Сан Саныча.
Матушка Алевтина приняла решение мужа как должное. Мальчики-то какие хорошенькие, лопоухие и жалобные!
– Деточки мои! – вздыхала она, прижимая к себе сирот.
21
Но когда появилась Ева, это Алевтине Андреевне не понравилось.
Крещённая отцом Александром дочь Моисея пришла в Закаты к первых числах ноября, бледная, голодная.
– Батюшки, муха! – всплеснул руками отец Александр. – Откуда ты, небесное созданье?
Войдя в дом, он оставил Еву в прихожей, а сам отправился объясняться с матушкой:
– Аля, там это… – молвил отец Александр матушке, вернувшейся из хлева с крынкой свеженадоенного козьего молока. – Еврейчушка моя притекла к нам.
– Какая ещё еврейчушка? – сразу насторожилась матушка.
– Ева. Бывшая Хава. Дочь Моисея Сускина. Которую я в Тихом ещё окрестил, помнишь?
– И что же?
– Дрожит вся, голодная, холодная. Всех её близких загребли фашисты, она одна чудом спаслась. Недаром приняла святое крещение! Господь её спас.
– Та-ак… – сердито промолвила матушка. – И что ты хочешь сказать? Что дом у нас, слава Богу, большой?
Но увидев Еву, сидящую между Сашей и Мишей, она сразу с тоской поняла, что выгнать еврейку у неё не хватит духу. Ева смотрела на неё огромными глазами, в которых сквозила скорбь.
– Ну, здравствуй, дщерь иерусалимская, – сказала матушка.
– Здравствуйте.
– И что же ты? Какими судьбами?
– Не гоните меня. Там… Всех угнали. Всех. Отца, мать, братьев, сестёр… Говорили, что увозят евреев, где им будет лучше, но мы ж знаем, что увозят на погибель. Я одна убежала. Мне люди показывали, как идти. Вот я и добралась…
– Откуда ж ты проведала, где мы?
– Не гневи Бога, матушка, в Тихом же все знали, куда мы уехали, – вмешался отец Александр.
– Я понимаю, куда ты клонишь, – сердито произнесла Алевтина Андреевна.
– А ты предлагаешь выгнать её? Или, того проще – выдать?! – грозно воскликнул отец Александр.
– Конечно, я такая! – Матушка ещё раз недовольно оглядела Еву и сказала ей: – Ну что глазищами лупаешь? Садись, кормить тебя буду. Нам эта змеиная тонинa ни к чему.
22
Храм в Закатах стремительно восстанавливался. Вот уже и купола перекрасили. Среди вещей, брошенных в бывшем клубе, отец Александр нашёл глобус мира, принёс его в дом, поставил на видное место, Россией к зрителю. На куполах воздвигли настоящие кресты. Церковь обрела достойный вид, и теперь даже трудно было представить себе, что совсем недавно она являла собой неказистый «красный» сельский клуб.
Когда-то на колокольне храма висел огромный колокол. Нынче отцу Александру удалось раздобыть лишь два маленьких. Но эти маленькие оказались столь удаленькими: звонили резво, голосисто, так что далеко слыхать!
Осмелев, отец Александр начал наведываться в соседние места, где тоже имелись небольшие запущенные храмы. Потихоньку и там восстанавливал жизнь. После гибели Таисии он в одиночку ездить опасался и чаще старался попасть куда-либо в сопровождении немцев, если они туда направлялись.
Но порой, бывало, и один шастал. В таких случаях утешал себя следующим разговором с Богом:
– Пошли, Господи, либо благополучного исхода, либо счастливой мученической кончины во имя Твое!
Радостной неожиданностью для него стало, что число прихожан, желавших посещать храм, оказалось велико – это указывало на стремление людей вернуться к естественному совместному существованию с Творцом. Только за первые два месяца крестилось человек тридцать и пять пар обвенчались. Однажды пришлось в один день аж три пары венчать! Помнится, тогда, выйдя из храма усталый и счастливый, отец Александр упрекнул стоящих поодаль смешливых девушек:
– Эй вы, птички-синички! Прилетаете в храм Божий только поглазеть да почирикать! Грязи нанесёте, а убирать – так вас нету!
– Зря вы так, батюшка, – вдруг ответила одна из них. – Мы тоже не без дела приходим. И нам, глядишь, придётся у вас венчаться. А мы и не знаем, как повернуться в церкви! Надо же посмотреть, что да как.
– А полы мыть, если хотите, назначим дежурство, – добавила другая девушка.
23
Под утро праздника Покрова Богородицы отцу Александру снилась та сбитая корова, лежащая на обочине дороги. По дороге шли войска. И не наши, а немцы в обтрёпанных рваных обмундированиях, жалкие, опалённые и обмороженные, галдя и толкаясь, лезли, чтобы успеть выцедить из вымени струйку себе на ладонь, и лизали грязные свои ладони, обрызганные молоком.
Проснувшись, отец Александр подошёл к окну, увидел лёгкий снежок и сказал:
– Покров… Царица Небесная! Покрой землю русскую своим омофором! Изгони врага ненавистного!
В храме в тот день произошло всеобщее рыдание.
Уж очень как-то складно в тот день пели все бывшие советские люди, особенно хорошо получилось воспеть вместе с паствой «Величит душа моя Господа» и «Честнейшую». А когда началось елеопомазание, люди потекли прикладываться к иконе, а затем под кисточку батюшки, и вдруг кто-то от души зарыдал. Заплакали и стоящие рядом.
Отец Александр продолжал помазaть, догадываясь, о чём все плачут. Плакали люди о своих родных и близких, воюющих сейчас где-то против немцев, о погибших и попавших в плен, о тех, кого давно уж сгноили в холодных лагерях «борцы за народное счастье», плакали о какой-никакой, а все же мирной былой жизни…
24
В конце октября в Закаты нагрянула большая комиссия. Господин Лейббрандт, высокопоставленный германский чин, заведующий общим отделом Восточного министерства, инспектировал Псковский район с медицинской точки зрения.
Закаты – село большое и в сравнении со многими другими благополучное, здесь предполагалось расквартировать какое-то количество военнослужащих. Следовало лишь проверить: не придется ли служащим вермахта жить в антисанитарных условиях?
Лейббрандт прибыл в сопровождении Фрайгаузена и двух секретарей. Фрайгаузен привёз отцу Александру велосипед марки «Мерседес-Бенц».
– А вот вам, отец Александр, подарок – новейший фаррад![4]
– Ой! Как уместно! – обрадовался батюшка. – А то ведь я хожу по округе per pedes apostolorum. По-русски говоря, на своих двоих.
Лейббрандт намеревался разместиться в здании бывшего сельсовета, а живших там офицеров определить к отцу Александру в его просторный дом. Но Фрайгаузен уговорил его сделать наоборот: самому поселиться у русского священника. Отцу Александру в Закатах и впрямь выделили просто роскошное жильё – здесь некогда жили три семьи колхозного начальства: с двух сторон от дома спускались два крыльца, а внутри насчитывалось целых семь комнат, не считая сеней и кладовок. Сейчас в нем жили отец Александр, матушка Алевтина, Миша, Саша и Ева. Больная и недвижная бабка Медведева не пожелала оставить родную хату, и матушка ежедневно навещала её и обихаживала, да и внуки не забывали.
Еву же от греха подальше пришлось срочно отселить.
– Ты, муха, давай-ка временно поживи у старушки Медведевой, заодно приглянешь за ней, – сказал Еве отец Александр. – А то, не ровён час, распознают тебя. Я бы, к примеру, ни в жизнь не угадал в тебе твоё происхождение, а Гитлер, как говорят, приказал обучить всех своих фашистов с точностью определять, кто еврей, кто не еврей, так сказать, физиономически…
Вместе с комиссией в Закаты приехала кинопередвижка. Когда стемнело, жителей собрали смотреть кинохронику. Её показывали прямо на стене храма: парадные кадры победоносного наступления немцев на Москву. Много кадров о Гитлере, как его любят немцы. Много – о военнопленных.
Фрайгаузен, стоя рядом с отцом Александром, сопровождал показ своими замечаниями:
– Как видите, отче, победа не за горами.
– Да… Да… – вздыхал отец Александр. – И теперь меня сильно обжигает судьба попавших в плен. Я видел их неисчислимые потоки! Страшно смотреть! Кто о них позаботится?
– Да, их уже больше двух миллионов! Даже здесь неподалёку, в Сырой низине, где бывшие торфоразработки, создан концлагерь. Руководство стонет от нехватки всего необходимого. Мне жаль узников, они так страдают… Почти без еды, места на всех в бараках не хватает…
– Я как ваш православный пастырь даю вам благословение помочь мне. Мы должны организовать доставку продуктов и одежды.
– Яволь! – улыбнулся Фрайгаузен.
С тоской ещё немного посмотрев хронику, отец Александр спросил:
– А зачем вы это всё показываете? Желаете нас окончательно растоптать?
– Это часть моей работы.
– Пропагандирен?.. Понимайт, – съязвил отец Александр.
