Ворчат «ностальгики», огрызаются на «новые времена» и «эту демократию», вздыхают по прошлому; когда все было просто и ясно, а заодно и по его символу — диктатору Стресснеру и царившему при нем кладбищенскому миру и порядку. И сетуют, что подвел их «вождь «Мбурувича», «пересидел». Да, не знают меры диктаторы, но и их окружение помогает им, потому что за спиной покровителя вольготно жиреть на государственной ниве, творить беззакония. Вот и подгнил «Мбурувича», проворовался вместе со своей семьей и свитой, столкнул страну в болото повальной коррупции и казнокрадства.
Только один пример. Во время второго приезда в Парагвай меня пригласили на открытие последнего, 18-го блока гидроэлектростанции Итайпу. Событие по парагвайским, да и по латиноамериканским масштабам грандиозное, под стать самой ГЭС — крупнейшей в мире и размерами, и выработкой электроэнергии — 12,6 миллиона киловатт. Совместная парагвайско-бразильская стройка началась в середине 1975 года. Вот тогда-то хлынули в Парагвай доллары водопадом. Именно тогда и поднялись в столице первые небоскребы, стали строиться современные автострады. Валютные резервы намного превысили внешний долг, страна стала набирать темпы экономического роста, открывались неплохие перспективы развития. Но «легкие деньги» вскружили головы правителям, напрочь коррумпировали чиновников, и, когда в 1979 году строительство в основном завершилось и в Итайпу начался монтаж одного за другим энергоблоков, в страну уже вместо прогресса пришли спад и дремучий застой. Все растащили приспешники тирана. Многие из шикарных вилл, украшающих въезд в Асунсьон со стороны аэропорта, как раз строились в те, «золотые» годы. Ко 2 февраля 89-го казна оказалась почти пустой, а внешний долг достиг 2,4 миллиарда долларов. Для маленького Парагвая с 4-миллионным населением это много.
Кто знает, уйди Стресснер «вовремя», и, может быть, в самом деле люди, захваченные эйфорией крушения всего, связанного с прошлым, не срывали бы так истово его портреты, не низвергали бы его прижизненные бюсты и памятники, не переименовывали бы города, мосты и аэропорты. А то теперь на всю страну остался всего лишь один монумент с его изображением, да и то, наверное, потому, что запечатлен он на нем в компании с индейским вождем Ламбарэ, который встретил здесь первых испанских конкистадоров, и с тремя «отцами нации» — героем войны против Тройственного союза Аргентины, Бразилии и Уругвая и послевоенным президентом генералом Бернардино Кабальеро и отцом и сыном Лопесами. Кстати, сама история сооружения этого «последнего» памятника тоже вполне достойна времен «славного десятилетия».
Кому ставили памятники
Воздвигли его в 1982 году, то есть в самый разгар парагвайского «периода застоя». Он венчает собой возвышающийся над Асунсьоном живописный холм, названный в честь Ламбарэ. Автору проекта было заказано увековечить Стресснера как «архитектора умиротворения страны». И все было бы терпимо, ведь что ни говори, а персонажи монумента, хоть и каждый по-своему, но знамениты. Но ухлопали в его сооружение уйму денег, как теперь подсчитали, вполне достаточную для обеспечения достойным жильем все 50 тысяч жителей Чакариты, той самой «Венеции». Формально заказчиком его выступил некто Грамон Беррес, местный магнат, особа, приближенная к диктатору, получившая в подарок за столь монументальную лесть ни много ни мало все прилегающие к холму земли. После переворота меценат-мошенник, как и многие казнокрады, дабы не угодить за решетку, ударился в бега. Монумент же так и оставили нетронутым. Впрочем, как и Чакариту, чьи жители продолжают беспросветно прозябать на гниющей воде, в которой при ясной погоде очень символично отражаются государственный флаг, гордо реющий над стоящим на высоком берегу дворцом президента, и один из самых импозантных памятников маршалу Лопесу.
Памятников в Асунсьоне много. Говорят, что по их количеству парагвайская столица оспаривает первенство в Южной Америке у Монтевидео и Буэнос-Айреса, а это нелегко. Но второго, подобного описанному монументу «Восторжествовавшему миру», такого, который претендовал бы одним махом охватить чуть ли не всю историю страны, здесь больше не встретишь. Разве что Пантеон Героев, где покоится прах и Лопесов, и Кабальеро, и многих других выдающихся, скромных и даже малоизвестных защитников чести и славы Парагвая. Остальные же памятники поскромнее. Есть среди них и довольно оригинальные, особенно на взгляд человека, выросшего, как здесь говорят, в «коммунистической» стране. Например, до сих пор на Пятой авениде в ряду бюстов великих сынов трех Америк вслед за президентом США Линкольном можно увидеть Анастасио Сомосу, основателя клана никарагуанских диктаторов. Два года в парламенте идут дебаты о его упразднении, но бюст и ныне там.
На площади Героев возвышается еще одна любопытная скульптура. Ее воздвигли и в честь одного из проводимых при Стресснере так называемых Антикоммунистических конгрессов. Скрытая от солнечных лучей густой листвой высоченных деревьев, она позеленела от влаги и местами подернулась плесенью и мхом. Рядом с ней, поодаль от фонтана, хорошо прятаться летом от кромешной полуденной жары и очень зябко зимой, когда температура падает ниже 10 градусов, а влажность поднимается к 100 процентам. Скульптуру по динамике и экспрессии можно было бы поместить где-то между произведениями Родена и Мухиной, хотя, честно говоря, ей далеко до обоих. Обнаженный, прекрасно сложенный, мускулистый человек, скорее всего изображающий грубую, примитивную силу, неистово прильнул к Ангелу в стремлении надругаться над ним, обломать ему крылья. Символика несложна и понятна. Но вот пассивное непротивление Ангела, который, видимо, олицетворяет «христианскую цивилизацию», натиску насильника выглядит довольно спорно. Такого в истории, тем более парагвайской, не бывало...
Неожиданный звонок...
Поздно вечером в гостинице раздался звонок. «С вами хотят поговорить», — промолвила стандартную фразу телефонистка, даже не подозревая, что открывает двери в новый для меня мир. Тотчас мужской голос сказал: «Здравствуйте, сеньор Кармен». Я сразу и не понял, что обратились ко мне по-русски, ответил на испанском. А когда сообразил, что говорю с соотечественником, тот, сказав, что сейчас заедет за мной, уже положил трубку. Так произошел мой первый контакт с людьми из «Ассоциации русских и их потомков в Парагвае» (АРПП). Человек, звонивший мне, представился Игорем Флейшером. Минут через пятнадцать он действительно забрал меня из гостиницы и привез к себе домой. Там, не переставая изумляться, я получил первую порцию истории о русских белых иммигрантах, прибывших в Парагвай в середине двадцатых годов.
О том, что в Асунсьоне «есть русские», я слышал. Но то, что удалось узнать от Игоря Флейшера, а дня через два и от других его товарищей по Ассоциации, оказалось настолько неожиданным и впечатляющим, что, когда я слушал их рассказы, у меня не раз от волнения подступал комок к горлу.
Одним из первых ступил на землю Парагвая генерал Иван Беляев. Человек высокой культуры, невероятно работоспособный и любознательный, обладавший незаурядной способностью располагать к себе людей, он быстро обосновался в здешних краях и разослал письма-приглашения своим знакомым, однополчанам и другим друзьям по несчастью — изгнанным с юга России и осевшим в Константинополе. Его рассказы о далекой латиноамериканской стране, куда наверняка не долетят обжигающие ветры революции, стране бескрайних девственных просторов, плодороднейших земель и больших возможностей для людей образованных, энергичных и деловых, быстро разошлись кругами в среде искалеченной русской эмиграции. Самые отчаянные и отчаявшиеся вернуться на Родину один за другим потянулись на зов Беляева в неизвестные заокеанские края.
Парагвай встретил их радушно, как и всех иммигрантов. Но помощи им ждать было не от кого, становиться на ноги, конечно же, приходилось самим. И для многих первые годы были очень и очень нелегкими. А вернуться они уже не могли — их сбережения, то, что удалось захватить при поспешном бегстве из России, были весьма скудны. Путь назад был отрезан окончательно. Оставалось смотреть вперед и рассчитывать только на свои силы.
Сил у них хватило, а блестящая военная, техническая и научная подготовка, высокий уровень культуры в сочетании с русской способностью к труду помогли им и обжиться, и даже вскоре громко и достойно заявить о себе. Не прошло и десяти лет, как о «белых русских» узнал весь Парагвай. Генерал Беляев с группой топографов и землемеров отправился на освоение одного из самых суровых и необжитых краев страны — северо-западного, приграничного с Боливией района Чако. К началу 30-х годов Чако был исхожен и обмерен вдоль и поперек, а жившие там индейцы, до этого очень настороженно и даже враждебно относившиеся к белым пришельцам, благодаря уникальной контактности и исключительным душевным качествам русского генерала стали союзниками Асунсьона. Результаты работы экспедиции Беляева неоценимо пригодились Парагваю в 1932 - 1935 годы, когда в Чако вторглись войска соседней Боливии. Плохо знавшие местность боливийцы оказались в крайне сложном положении, да и индейцы тоже встретили их как чужих. В отличие от агрессоров парагвайская армия имела подробные «беляевские» карты, а те же индейцы, тоже благодаря ему, с готовностью помогали ей, служили проводниками, снабжали солдат водой и продовольствием.
