— Ты ведь знаешь, господин, что саксы никому не позволяют пересекать границу?
— Да, слыхал.
— С неделю назад двое торговцев проехали, — рассказывал Кариг. — Горшки везли, шерсть. Я их упредил, но… — Он помолчал, пожал плечами. — Саксы оставили себе и горшки, и шерсть, а обратно прислали два черепа.
— Если получишь мой череп, отошли его к Артуру, — велел я, глядя, как с оленины в пламя капает жир и, ярко вспыхнув, сгорает. — А что, из Ллогрии тоже никто не едет?
— Вот уж много недель, как никого не было, — отозвался Кариг. — Ну да на будущий год ты, небось, на саксонских копейщиков в Думнонии насмотришься.
— Почему не в Гвенте? — вызывающе парировал я.
— Элла с нами не в ссоре, — твердо отрезал Кариг. Этот ершистый юнец не особо-то радовался своему уязвимому положению на границе Британии, хотя долг исполнял на совесть, а люди его, как я заметил, были неплохо вышколены.
— Вы бритты, Элла сакс, разве одно это уже не повод для ссоры? — отозвался я.
Кариг пожал плечами.
— Думнония слаба, господин, и саксы это знают. Гвент — силен. Саксы нападут на вас, не на нас. — Прозвучало это до отвращения самодовольно.
— Как только саксы расправятся с Думнонией, — сказал я, тронув железную рукоять меча, дабы не накликать несчастья опрометчивым словом, — много ли времени пройдет, прежде чем они явятся на север, в Гвент?
— Христос защитит нас, — набожно произнес Кариг, осеняя себя знаком креста. На стене хижины висело распятие. Один из воинов облизал пальцы, а затем коснулся ступней претерпевающего муки Господа. Я украдкой сплюнул в огонь.
На следующее утро я поскакал на восток. За ночь наползли тучи, и рассвет приветствовал меня промозглой моросью. Римская дорога, ныне разбитая и заросшая сорной травой, уводила в сырой лес, и чем дальше я ехал, тем больше падал духом. Все, что я услышал в пограничном форте Карига, наводило на мысль о том, что Гвент на стороне Артура сражаться не станет. Мэуриг, молодой король Гвента, не отличался воинским рвением. Его отец Тевдрик твердо знал: бриттам должно объединиться против общего врага, но Тевдрик давно отрекся от трона и поселился монахом близ реки Уай, а сын его в военачальники не годится. Без вымуштрованных гвентских войск Думнония обречена — разве что сияющая нагая нимфа и впрямь предвещает некое чудесное вмешательство богов. Или разве что Элла купится на Артуровы байки. Да полно, примет ли меня Элла? Поверит ли он, что я его сын? Саксонский король был ко мне добр в те несколько раз, что судьба сводила нас вместе, но это ровным счетом ничего не значит. Чем дольше я ехал под жалящей моросью между раскидистыми сырыми деревьями, тем сильнее овладевало мною отчаяние. Я уже не сомневался: Артур послал меня на верную смерть, и хуже того — сделал это с бессердечием азартного игрока, который, в последний раз бросая кости, ставит на кон все что есть.
Ближе к полудню лес закончился, и я выехал на широкую прогалину, к речке. Дорога подводила к броду и продолжалась на другом берегу, однако у переправы, над бугром высотой человеку по пояс, торчала сухая елка, вся увешанная приношениями. Такой магии я не знал и понятия не имел, оберегает ли разубранное дерево дорогу, умиротворяет ли водяной поток или здесь просто развлекались дети. Я спешился, пригляделся: на ломких ветвях подрагивали человеческие позвонки. Нет, дети тут ни при чем. Но что же это? Я сплюнул рядом с бугром, чтобы отвести зло, тронул железную рукоять Хьюэлбейна и направил коня через брод.
На другом берегу шагов через тридцать снова начинался лес. Не проехал я и половины этого расстояния, как из полутьмы под сенью ветвей метнули боевой топор — он летел, вращаясь в воздухе, и на лезвии отблескивал пасмурный дневной свет. Бросок был не ахти какой, топор просвистел шагах в четырех от меня. Никто меня не окликнул, но и нового нападения из-за деревьев не последовало.
— Я сакс! — заорал я по-саксонски. Ответа мне не было, зато послышался приглушенный гул голосов и захрустели сучья. — Я сакс! — повторил я, гадая про себя, действительно ли в засаде затаились саксы или, может статься, изгои-бритты, ведь я был в ничьих землях — сюда бежали от правосудия лихие люди всех племен и стран.
Я уже собирался крикнуть по-бриттски, что не замышляю зла, когда из полумрака раздался голос.
— Бросай сюда меч! — приказали мне по-саксонски.
— Подойди и возьми, — предложил я. Повисло молчание.
— Твое имя? — осведомился голос.
— Дерфель, сын Эллы.
Я бросил им имя отца, словно вызов, и, должно быть, это их смутило, потому что снова раздался невнятный гомон, а минуту спустя шестеро воинов, продравшись сквозь заросли ежевики, вышли на прогалину. Все — в шкурах с густым мехом (саксы носят такие вместо доспехов), и все — с копьями. Один — в рогатом шлеме, по всей видимости предводитель, — направился вдоль обочины дороги ко мне.
— Дерфель, — промолвил он, останавливаясь в пяти-шести шагах от меня. — Дерфель, — повторил он. — Слыхал я это имя, да только оно не саксонское.
— Так зовут меня, — отвечал я, — а я сакс.
— Сын Эллы? — подозрительно переспросил он.
— А то.
Мгновение он разглядывал меня. Высоченный, из-под рогатого шлема выбивалась буйная русая грива. Борода доходила чуть не до пояса, а усы свисали до верхнего края кожаного нагрудника, надетого под меховым плащом. Верно, местный вождь, а не то так воин, отвечающий за охрану этой части границы. Он покрутил ус свободной рукой, выпустил — завитки распрямились сами собою.
— Хродгара, сына Эллы, знаю, — задумчиво протянул он. — Кюрнинга, сына Эллы, зову другом. Пенду, Иффе и Сэболда, сынов Эллы, видел в битве, но Дерфель, сын Эллы? — Воин покачал головой.
— Он перед тобой, — отозвался я.
Сакс взвесил на руке копье, отмечая, что щит мой по-прежнему висит у седла.
— Слыхал я о Дерфеле, друге Артура, — обвиняюще проговорил он.
— Он перед тобой, — повторил я. — У него дело к Элле.
— С бриттами Элла никаких дел не имеет, — отрезал воин, и его люди одобрительно заворчали.
— Я сакс, — парировал я.
— Так что у тебя за дело?
— О том услышит отец мой — от меня. Тебя оно не касается.
Воин обернулся и жестом поманил своих людей.
— Нас — касается.
— Твое имя? — резко осведомился я.
Он замялся было, затем решил, что, назвавшись, ничем особенно не рискует.
— Кеолвульф, сын Эадберта.
— Что ж, Кеолвульф, — промолвил я, — уж верно, мой отец вознаградит тебя, когда узнает, что ты задержал меня в пути? Чего ждешь ты от него? Золота? Или смерти?
Я, конечно, блефовал. И блеф сработал. Я понятия не имел, обнимет ли меня Элла или убьет, но Кеолвульф и впрямь страшился королевского гнева — страшился достаточно, чтобы неохотно позволить мне проехать и снабдить эскортом из четырех копейщиков. Они-то и стали моими проводниками в глубь Утраченных земель — все дальше и дальше.
