Некоторое время Александр Николаевич ничего не знал о своей бывшей супруге. А потом вдруг пришло письмо из Франкфурта, в котором Людмила сообщила, что она через брачное агентство вышла замуж за богатого немца, живёт в «цивилизованной стране», всем довольна и приглашает детей навестить любящую мамочку. Дмитрий так и не собрался в зарубежный вояж, идя своими кривыми тропками, а дочь ездила, и не раз. От неё-то Саша и узнал, как выглядит тот счастливый лотерейный билет, который вытащила его «бывшая».
«У них там не забалуешь, — рассказывала Аня. — Конечно, всё в шоколаде, да вот только такой гламур дорого стоит. Не то чтобы этот ветеран вермахта держит маманю в чёрном теле, однако воли не даёт. Брачный договор составлен хитро: чуть что — и мигом останешься на бобах. Будь добропорядочной бюргершей, то, сё, а уж о том, чтобы интрижку какую на стороне завести — и думать не моги! Ихние адвокаты самый невинный флирт превратят в злостный адюльтер, так что мать сидит и не питюкает. Несладко, блин, — этому её герою Второй Мировой очень хорошо за восемьдесят, и последний раз он занимался любовью лет этак пятнадцать назад. Вот мать и молится всем богам, чтоб поскорей прибрали её благоверного, да пускает слюни на сочных мужиков — годы-то идут! А Дитрих этот живуч, зараза, — не пришибли его в своё время в лесах Белоруссии. Не взял тогда русскую пленницу мечом, так теперь купил по сходной цене. И всё ведь понимает, гад, — ни одна немка в такой блудняк не вписалась бы! Вот и нашёл себе дуру с Востока…».
— А как она выглядит? — спросил Александр Николаевич, прервав воспоминания.
— Да нормально, в общем-то. Макияж, косметика, всё такое, да и жизнь спокойная. Добилась она, чего хотела, — можно сказать, счастлива. Про тебя спрашивала, — Аня искоса посмотрела на отца, — но не так, чтоб очень заинтересовано…
«Да, милая Мила, разошлись наши с тобой стёжки-дорожки… И никто не виноват, если подумать да разобраться… Это ведь только в сказках бывает: жили долго и счастливо, и умерли в один день…».
— Счастлива — это хорошо, — спокойно подытожил Алхимик. — Счастье — оно ведь для каждого своё. Верно, синичка?
— Так-то оно так, да вот только, — девушка неопределённо пожала плечами, — полного счастья всё равно не бывает. Разве что денег будет выше крыши…
Они вышли на пляж и побрели к воде, сняв обувь и утопая по щиколотку в тёплом песке. На невысоком пригорке остановились; Александр расстелил прихваченную с собой подстилку, скинул куртку и сёл, жмурясь на яркое солнце. С залива дул лёгкий ветерок, неподалёку гомонила молодёжная компания — оттуда тянуло запахом горячих шашлыков. Аня сняла ветровку и рубашку, оставшись в джинсах и лифчике от купальника, и улеглась на живот, провожая взглядом вертолёт, описывающий над заливом широкие круги.
«Красивая всё-таки девчонка получилась, — подумал Саша, взглянув на стройное тело дочери, — была б только счастливой. Как говорится, не родись красивой…».
Он закурил и хотел было что-то сказать, продолжая начатый разговор, но в это время в сумочке у Ани раздалась трель мобильника. Девушка посмотрела на высветившийся номер и поморщилась:
— Достал, блин… Да, — произнесла она, поднося маленький пластмассовый брусок к уху. — Я слушаю.
Некоторое время она слушала, и Александр Николаевич ясно различал раздражение, плещущее в глазах дочери.
— Нет, Стас, — сказала она наконец, — сегодня никак. Нет. Завтра? Не знаю, не знаю. Я перезвоню. Всё-пока.
— Очередной поклонник?
— Очередной вешатель лапши, — бросила Аня, складывая телефон. — Якобы основатель якобы сногсшибательного нового проекта, якобы обречённого на успех. Набирает команду, и зовёт меня к себе.
— А ты?
— Мне не восемнадцать лет, папа, — девушка устало вздохнула. — Ещё лет пять назад я бы поверила в эти розовые горизонты, а теперь… Этот новоиспечённый гений, раздобывший каким-то макаром кучу бабок и мечтающий их удвоить… Видали мы таких — гонору много, а за душой ничего и нет. И к тому же он хочет, чтобы я под него легла, — авансом, так сказать, в счёт будущих сумасшедших дивидендов… Господи, как они мне все надоели! — Она снова растянулась на подстилке и уткнулась лицом в скрещенные руки.
— Послушай, Анечка-синичка, — Алхимик осторожно коснулся ладонью встрёпанных волос дочери, — почему бы тебе не бросить всё это, а? Тебе не двадцать, это верно, — что, так и будешь до сорока прыгать в подтанцовке? Не выйдет — съедят гораздо раньше. Ну нет у тебя таланта певицы — зачем же биться лбом об стену?
— Талант? — Аня рывком повернулась и села. Убрала нервным движением упавшие на лицо волосы и обожгла отца злым взглядом. — Кому он на хрен нужен, этот твой талант? Ты можешь назвать среди нынешних звездюлек хоть одну по-настоящему талантливую? Пруха-везуха нужна — это когда удаётся попасть в струю и раскрутиться! Талант… Продюсерам нужны не талантливые, а покладистые и понимающие, что звёзды не загораются сами — их зажигают фонарщики! А твоё дело — суметь себя подать, пробиться и доказать, что ты лучше других претенденток сумеешь носить товарный штрих-код и отрабатывать — с хорошей прибылью! — вложенные в тебя деньги! А ты — талант… — Она вынула сигарету и закурила.
«Эх ты, девочка-синичка, — с горечью подумал Александр Николаевич, — пообжигала ты себе пёрышки, факт…». Он внимательно всмотрелся в лицо дочери, в горячечный блеск её глаз, и ему стало не по себе — он понял, что огонь зацепил не только пёрышки, и что его маленькая Анечка неотвратимо сжигает сама себя. Наверняка и к травке пристрастилась, если не к чему-нибудь похуже…
— И потом — ну куда я пойду со своим дипломом? К тебе в лабораторию — колбы мыть? Так мне вашей нищенской зарплаты даже на классный тональный крем не хватит! — Аня глубоко затянулась, свободной рукой пересыпая песок. — А в шоу-бизнесе можно заработать настоящие деньги — такие, что… Да и привыкла я ко всей этой бодяге… — закончила она с ноткой безнадёжности в голосе. — Втянулась. Не знаю, как буду жить, когда меня спишут в тираж…
— Послушай, Анюта, а зачем тебе большие деньги?
— Что-то я не поняла, — девушка недоумённо подняла брови. — До маразма тебе вроде бы ещё далеко — что за такой странный вопрос? Коммунизм, ожиданием которого жило твоё поколение, не построен — это известно всему прогрессивному человечеству. И кусок хлеба в магазине тебе дадут только в обмен на презренный металл или на соответствующим образом раскрашенную бумажку, разве не так?
— Ты меня и в самом деле не поняла. Я спросил не просто деньги, а большие деньги. Что изменится, если у тебя будет много этих раскрашенных бумажек? Небо станет другого цвета, или солнце будет светить только для тебя одной, или все эти люди, — Саша махнул рукой в сторону весёлой компании с шашлыками, — падут перед тобой ниц и воспоют тебе осанну?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
