— До встречи… Да! — Уже на тротуаре Картузов вспомнил. — Супруге привет!
— Спасибо, передам, — улыбнулся Авгуров. — И вы тоже.
— Как она?
— По-прежнему. Грызет гранит науки…
АВГУРОВА
Кандидат на место генерала Скубилинак, Авгуров покривил душой. На самом деле его супруга вместе с делегацией назначенных сверху официальных борцов за мир уже находилась на борту самолета.
Вечером того же дня она была уже далеко.
Израиль встретил советских женщин-миротворок тяжелым плотным теплом тропической ночи, высоким сводом уже потемневшего неба, такой знакомой родной мелодией…
«Маленький синий платочек!..»
В честь миротворок прямо в аэропорту Бен Гурион устроили небольшую пресс-конференцию. Какие — то девушки в форме приподнесли делегаткам цветы.
«Кто они? Стюардессы? Полицейские?..»
Руководитель делегации — комплексующая блондинка, писательница средней руки, нервничала, то и делор глотала валидол. Ей мерещилась встреча с бывшими соотечественниками-репатриантами, летевшими тем же рейсом.
Присутствие в аэропорту вчерашних сограждан выглядело бы как провокация. Пришлось бы принимать какие-то экстраординарные меры.
Израильтяне это почувствовали.
— Сюда, пожалуйста…
Делегация быстро получила багаж, боковым выходом прошествовала на площадь.
— Какая неприличная поспешность…
Одна из делегаток — Авгурова еще в самолете ее заметила — остроносая, с семитской внешностью, похожая на сильно обабившегося Буратино, — сразу положила на нее глаз и все искала повод с заговорить.
— Согласны?..
Авгурова сделала вид, что не слышит. Она не первый раз выезжала за рубеж — нравы и методы курирующих поездки Управлений госбезопасности не были для нее внове.
— Рассаживайтесь, пожалуйста…
Автобус подан был комфортабельны, двухэтажный. Остроносая устроилась позади Авгуровой, на соседнем сидении.
Женщина — из встречающих — взяла микрофон. Водитель тронул автобус. Традиционные пожелания успехов в ознакомлении со страной прозвучало уже на ходу, затем произнесла короткое ответное слово руководительницы делегации.
За выступлениями не заметили, как проскочили чистенькие, свекающие вывесками магазинов и банков, городки-спутники. И вдруг:
— Мы с вами в Тель-Авиве!
Делегатки прильнули к окнам: зелень, те же вывески, витрины, черепичные красные крыши…
Город был ярко освещен. Еще работали магазины. Люди на перекрестках были дисциплинированы, спокойно пережидали, пропуская транспорт. Светились под ногами квадраты, обозначавшие сигнальные полосы.
Женщина с микрофоном называла местные достопримечательности по ту сторону стекол. И всюду машины, машины…
В Центре оказался затор. На огромной площади Царей Израиля шел многотысячный митинг. Пришлось двигаться медленно. Потом и вовсе остановились. Усиленный мощным динамиком, голос очередного оратора было слышно в автобусе.
— По поводу чего собрание? — спросили впереди.
— Митинг проводят правые партии, — объяснила представительница Принимающей Стороны. — Цель — обеспечить безопасность государства, остановить бездумную передачу территорий. У нас могущественные враги, наши соседи. Вот там лозунг на русском языке. Видите? Видимо, кто-то из новых репатриантов…
Авгурова нагнулась к окну.
На огромном плакате большими буквами по-русски стояло:
«У арабов 21 страна. У нас — ОДНА!»
Подошедшие сбоку израильские солдаты — девчонки и мальчишки — что-то крикнули водителю: просили подвести. Водитель развел руками.
Было слышно: «Мэ Руссия»…
«Из России.»
Одна из девчонок в солдатской форме помахала рукой — из автобуса замахали ответно. Девчонка была белобрысая, в веснушках, вся своя. С беретом, заправленным под погон.
Напряжение в автобусе спало. Остроносая, похожая на Буратино, соседка сзади не всполошилась:
— Как вы считаете, этично ли это наше появление на митинге экстремистов?
Авгурова постаралась не услышать.
Остроносая спросила еще, теперь она обращалась персонально к Авгуровой:
— Вы не знаете, в каком отеле нас поселят? Мой муж рассказывал, тут классные гостиницы. Прямо у моря. Давайте знакомиться: Фрида… — Она назвала фамилию известного телеведущего. — Это мой муж.
Авгурова тоже представилась. Ей показалось, что услышав ее фамилию, Фрида осталась удовлетворенной.
Утром следующего дня она поднялись рано. Через неуютный холл вышла на улицу. Фанерный Чарли Чаплин, которого она не заметила вечером, — с усиками, в черном костюме, с цилиндром — приветствовал прохожих известной на весь мир печальной улыбкой.
Надпись на английском и иврите призывала: «Делай жизнь!» — в Израиле обращались только на «ты» — это была реклама какой-то лотереи.
Утро в Тель-Авиве выдалось жарким — мутное серое небо с еле заметными белыми разводами. Высоко в глубине расстилалась паутина едва заметных облаков.
Отель «Дебора» на Бен — Иегуда оказался солидным, однако, не первоклассным, как по соседству, на улице Дизенгоф, в ста шагах у моря.
Партийная казна не рискнула предоставить тель-авивский экстра-класс для делегации советских акитивисток борьбы за мир. Это могло вызвать нападки и без того недоброжелательно настроенной правой израильской прессы. Поселить делегацию в Иерусалиме было тоже не этично — это выглядело бы как молчаливое признание статуса Иерусалима как израильской столицы.
Выделенную делегации валюту решено было потратить на поездки по стране. Программа предстояла обширная — встречи, посещение кибуцев, и даже прием в комиссии кнессета — израильского парламента.
Мало кто сомневался в том, что их приезд — это шаг в сторону возобновления дипломатических отношений между обоими странами, прерванных в шестидесятых.
Ни в какой кибуц Авгуровой ехать не хотелось.
«Если и дальше так пойдет — придется что-то придумать…Все равно возвращаться без группы, одной, через Кипр…» Так было оговорено еще в Москве.
Далеко отойти от отеля далеко ей не удалось. Сзади окликнули:
— Вы далеко? Могу составить компанию.
Вчерашняя попутчица.
«Фрида…»
Авгурова смогла лучше ее рассмотреть. Острый нос Буратино на важном глупом лице. Затянутые в красный трикотаж телеса.
— Старшая, правда, просила накс не уходить…
Она щелкнула зажигалкой. Прикурила. Говорить ей было абсолютно не о чем.
— Вам не показалось, что у нашей руководительницы диктаторские замашки? Интересно, что она за писательница? Я ничего ее ни читала…
Остроносая Фрида курила и разговаривала с преувеличенной значительностью.
— Воздух тут довольно-таки загазован. Я вам это говорю как автолюбитель-профессионал…
«Значительность эта у нее с детства…» — подумала Авгурова. Ей встречались даже очень маленькие девочки с абсолютно тем же выражением глупой важности.
Они вернулись в холл. Там уже сидели несколько миротворок. Шла незапланированная религиозная дискуссия с неясным предметом спора.
Авгурова отошла, дискуссии ее не интересовали.
Молодые люди за конторкой сноровисто давали и принимали ключи от номеров, отсчитывали валюту, снабжали нудждающихся спичками и проспектами, отвечали по телефону.
Все трое стояли. Стулья администрации не полагались.
Несколько разбитных старушек — в матросских шапочках на седых букольках, американки или канадки, весело фотографировали друг друга. Они были явно поддатые.
Авгурова снова вышла на улицу.
Ей нетерпелось проверить:
«Неужели под нее КГБ успел подставить своего человека? Эту самую Фриду? Но в связи с чем?»
Раньше они ничего подобного не позволяли. Впрочем, вначале она предпочла бы окончательно убедиться.
Авгурова вышла за дверь.
В сумочке у нее лежало несколько разорванных листков с ничего не значившим текстом. Взмах руки — и листки полетели в урну.
— Решили все же прогуляться? — из отеля вновь появилась все та же жена телеведущего.
— Хорошая погода…
— Мне нравится ваш крем… Ничего, если я попрошу у вас самую малость? — Фрида достала сигарету.
— Конечно, — Авгурова поняла, что никуда уже не сможет уйти.
Звонить в Москву не имело смысла.
«Если интересуются мной, то и его телефон прослушивается… А, кроме того ему сейчас не до этого. Начинается съезд, дома его можно застать только ночью…»
Он как-то жаловался ей:
«Прибывают тысячи специально отобранных функционеров. Зарубежные коммунистические деятели. На вокзалах решается судьба Министерства. Если с делегатами или гостями что-нибудь произойдет — никому не сносить головы…»
— Перед отъездом я так худела… — Фрида прикурила, осторожно, стараясь не смазать помаду. Ветра не было. Острая струйка отлетела в сторону, к фанерному Чаплину. — Теперь все лицо в морщинах. Моя мать говорит: «В твоем возрасте надо уже выбирать между лицом и задницей…»
